Осип Черный - Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

• Название: Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте
• Автор: Осип Черный
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

Герой повести «Немецкая трагедия» Карл Либкнехт — выдающийся деятель немецкого и международного коммунистического движения — дан на фоне острых политических событий. Книга рассказывает о юности Либкнехта, о его подпольной работе, о деятельности по формированию групп спартаковцев. Она — и о том, как в ходе исторических событий меняются роли политических деятелей.

---

В этой комнате было великое множество книг. Обитательница ее могла отказать себе в чем угодно, только не в них. Книги лежали на подоконнике, стопками на столе, на полках и даже на полу возле дивана. В остальном тут все выглядело сурово: стол с чернильным прибором, диван, несколько стульев.

Когда Либкнехт вошел, навстречу ему, чуть прихрамывая, поднялась невысокая женщина: узкий овал лица, острый нос, лоб мыслительницы, темные брови и огромные, чудесные по глубине выражения глаза. Это была Роза Люксембург. Глаза были самым примечательным в ее облике, хотя весь он был глубоко примечателен.

— Каяться пришли, Карл? — шутливо сказала Роза.

— Вернее сказать, держать с вами совет.

— К берегу оппортунизма вас еще не прибило?

— Нет, вы знаете сами.

— А то бы разве я протянула вам руку?! — И она опять заняла свое место.

Подобрав ноги, Роза уселась удобнее. Она любила уютные позы, что не мешало ей, впрочем, вести с собеседником жесткие разговоры.

Их осталось немного, социал-демократов, не дрогнувших в первые дни войны: двое, находившиеся в этой комнате, признанная во всей Европе руководительница женского рабочего движения немолодая, больная, но полная мужества Клара Цеткин, испытанный левый боец и теоретик, тоже совсем уже немолодой, Франц Меринг, Лео Иогихес, Вильгельм Пик… Начало войны прозвучало для них грозным призывом к действию. Уже в ночь на пятое состоялось узкое совещание левых; оно наметило пути борьбы против войны и правого оппортунизма.

Люксембург попыталась было выступить с манифестом протеста и привлечь к его подписанию депутатов фракции, восставших вначале против военных кредитов. Из этого ничего не вышло, поскольку они уступили нажиму большинства. Тогда на следующий день она разослала триста телеграмм левым деятелям социализма, призывая бороться с «политикой четвертого августа». Но и на это откликнулись немногие.

— Вы считаете, Карл, что время для новых шагов приспело?

— В этом нет никакого сомнения. Мы не имеем права бездействовать.

— Видите ли, каждый обязан знать, что его ожидает. Я птица вольная, у меня нет птенцов, не умеющих летать.

— Но наличие птенцов никогда и ни от чего меня не удерживало!

— Да, семья, дом — с этим вы не посчитаетесь. — Она помолчала. — Но, Карл как вы могли проголосовать за кредиты?!

Она пожалела, что задала свой вопрос, так изменился Либкнехт в лице, и, выслушав несколько его слов, кивнула, точно об этой ошибке можно было больше не говорить.

— Новые союзники социал-демократов немного на первых порах стеснялись, но теперь, мне кажется, будут вести себя беспощадно.

— Вы о ком? — спросил Либкнехт.

— О тех, с кем фракция так легко породнилась, — о канцлере и полиции.

— Я бы таких обобщений не делал: кое-кого из фракции можно будет еще оторвать от большинства.

— Так же, как можно вырвать несколько перьев из хвоста птицы.

— Да, но эти перья нам пригодятся.

Пришел срок, когда надо было сообща во всем разобраться, заглянуть, насколько возможно, в грядущее. Масштабы разразившейся катастрофы видели оба. Трагедия состояла не только в том, что миллионы людей уничтожали друг друга: угар милитаризма отравил умы; идеи, накопленные социализмом, были дискредитированы.

Теперь уже стало ясно, что социал-демократия в том виде, в каком она существовала накануне войны, несостоятельна.

— Наша задача, — сказала Роза, — довести до всех за границей, что мы, меньшинство, думаем то же, что думали прежде, и войну полностью отвергаем.

Стали перебирать единомышленников: кто мог бы примкнуть к ним в Германии? Чье имя в глазах Европы по-прежнему имеет вес? Кроме Клары Цеткин и Франца Меринга, некого было больше назвать.

Необходим был коллективный документ, заявление о гражданской честности. Но как отправить его за границу?

— Я, возможно, вскорости попаду в Бельгию, — сказал Либкнехт.

— Нет, Карл, документ надо послать незамедлительно. — Она положила маленькую свою руку на его ладонь. — Что-нибудь вместе с Кларой придумаем, ладно; мне все равно надо срочно увидеться с нею.

Это должен был быть первый их совместный шаг, декларация решимости.

Провожая Либкнехта к двери, Роза не удержалась:

— А в рейхстаге как будет?

Он резко обернулся: глаза, полные протестующей силы, скользнули, как будто срезая часть комнаты.

— Я думал, это не требует объяснений?!

Роза уловила в этом взгляде и бесстрашие, и незащищенность. Слишком много в нем деликатности, и слишком во многое он еще продолжает верить. Себя она склонна была считать неумолимой и беспощадной к тем, кто искажает правду, словом, более закаленной. А Карл?

Вопрос так и повис в воздухе.

Десятого сентября в социалистической прессе нейтральных стран было опубликовано заявление Либкнехта, Люксембург, Меринга и Цеткин. В нем с непреклонной резкостью осуждались и война, и поведение социал-демократов, поддержавших ее.

Документ этот восстанавливал честь немецких левых и противостоял шовинизму воюющих стран.

XIX

Либкнехт побывал в Бельгии и Голландии. Напасть на след Сониного брата так и не удалось. Как и многие студенты из России, тот, очевидно, вступил во французскую армию. В том, что брат и сестра оказались по разные стороны фронта, было что-то символическое, говорившее о зловещей нелепости происходящего.

От встреч с социалистами Бельгии и Голландии осталось тягостное чувство. Либкнехт убедился, что в их умах царит та же путаница, что и здесь. На одной стороне раздувалась версия франко-русской виновности, на другой — виновности немцев, притом еще большей.

Социал-демократические партии воюющих стран были разобщены. Здание II Интернационала лежало в развалинах. Спустя год В. И. Ленин в статье «Крах II Интернационала» написал, что крах этот «выразился всего рельефнее в вопиющей измене большинства официальных социал-демократических партий Европы своим убеждениям и своим торжественным резолюциям в Штутгарте и Базеле».

И далее он писал в той же статье: «Кризис, созданный великой войной, сорвал покровы, отмел условности, вскрыл нарыв, давно уже назревший, и показал оппортунизм в его истинной роли, как союзника буржуазии. Полное, организационное, отделение от рабочих партий этого элемента стало необходимым».

Тем немногим левым в Германии, кто сохранил верность социалистическим принципам, предстояло шаг за шагом, в условиях гонений, воссоздать атмосферу солидарности и доверия.

Куда бы Либкнехт ни пришел — в цех, в рабочий союз-ферайн или на собрание заводских активистов, — его встречала хмурая настороженность. Там, где прежде можно было свободно общаться, теперь ввели ограничения: в этот цех заходить без пропуска не дозволено; на этом собрании разрешено говорить только в рамках повестки дня, боже упаси выходить за ее пределы! Профсоюзные активисты и профсоюзные вожаки, испытанные слуги Форштанда, ревниво следили за тем, чтобы рабочие были послушны их указке. И рабочие доверчиво следовали за вожаками.

Четвертого августа рейхстаг выполнил свою роль выразителя воли народа. Депутаты утоляли теперь свои гражданские чувства, сотрудничая во всевозможных комиссиях. Друг перед другом хвастали патриотизмом: у одного дочь работает медицинской сестрой, у другого воюют все сыновья, даже младший, которому срок еще не пришел, записался добровольцем; третий сам появлялся в военной форме и давал всем понять, что выполняет важные поручения, связанные с обороной.

Жара партийной полемики и взаимного обличительства как будто и не бывало. Перемен, какие война вносила в жизнь столицы, старались не замечать.

Первые эшелоны раненых доставляли в Берлин победителей и храбрецов, готовых щеголять своими победами. Девицы в наколках, дочери влиятельных важных персон, рассказывали дома после дежурства, какие чудеса выносливости они наблюдают в госпиталях. Встречаясь с больными и ранеными, они проникались гордостью за немецкий народ.

Женщины социал-демократки стали преданными пособницами войны и заседали в разных общественных комитетах вместе с жопами депутатов, баронов, министров. Выходит, знатные и простые женщины проникнуты одним и тем же стремлением — помочь своему народу. Иллюзия сближения сословий поддерживалась теми, кому это было выгодно.

Еще не пришло время, когда на улицах появятся искалеченные люди. Еще матери не плакали навзрыд, и жены не потрясали кулаками, угрожая виновникам катастрофы.

Карл Либкнехт терпеливо накапливал обличающий материал. То из одной организации, то из другой доходили вести о том, что в шумихе чванного шовинизма прорываются отдельные трезвые голоса.

Приходили люди хмурые, вроде штутгартского Крейнца, думавшие тяжело, зато самостоятельно; или молодые, с задором, сумевшие распознать в этой шумихе первые признаки наглого надувательства; или испытанные левые кадровики, которых угар первых недель не сумел отравить.