Андрей Корбут - Год 2990

• Название: Год 2990
• Автор: Андрей Корбут
• Жанр: Научная Фантастика

---

* * * Он успел спрятаться за стойкой и, пригибаясь, прижимая к груди сына, пробежал до уничтоженной им самим же решетки вентиляции. Здесь он положил сына, долго осматривался. Кольта нигде не было. Он выглянул из своего укрытия, увидел, как трое охранников, приблизившись к лежащим лицом вниз пассажирам, ищут его среди мужчин, заставляя каждого поднять голову; вернулся к сыну и аккуратно опустил его, спящего, в вентиляцию. Прощание не было долгим. Алэн знал, что скоро вернется за ним. Затем застегнул на себе корсет и растворился в воздухе.

* * * - Рэг, ты убил Александра? - произнес Ник Крашпи. - Он был уже мертв, когда я пришел к нему... голубая смерть. Они убили Мэри, Ник. У меня не было выбора. - Ты болен, Рэг. Тебе нужно успокоиться... Отдай мне оружие, - Ник Крашпи старался говорить как можно мягче. - Перестань, Ник. Все кончено. Голубая смерть теперь повсюду... Я не хотел никому зла. Кто знал, что Ля Кросс окажется в моих руках. Единственное, чего я хотел, - его смерти... Вы же видите, видите, что это не люди; видите, как мало значит для них человеческая жизнь... Они убили Мэри. Они ненавидят нас. И за это должны платить. Рэг говорил с надрывом, но в то же время оставаясь спокойным. Он стоял рядом с Ля Кроссом, но его кольт был направлен на экипаж. Он говорил не только с Ником - он видел перед собой каждого из тех, с кем летал на "Леонардо да Винчи", и, казалось, искал на их лицах прощение. И не находил. С внезапной решимостью Рэг навел ствол на президента, посмотрел в его глаза. Они отчасти смутили его. - Значит, ты не боишься смерти... Я упакую тебя в пакет для пищевых отходов и отправлю в космос... - Рэг!... - окликнул его Ник Крашпи. - Молчи, Ник. Он мой... - Рэг, оглянись. Что-то в голосе Ника все же заставило его обернуться. На какие-то секунды, зачарованный увиденным, он замер... А потом, сотканные точно из дыма над буро-черной лужей, два силуэта, два Дона Ричи метнулись к Рэгу Гамильтону, словно две молнии.

* * * - Поднимите голову, сэр... - потребовал Рос у бритого наголо мужчины, чья кожа была сплошь покрыта черными гноящимися ранами; тот подчинился и, от страха заикаясь, сказал: - Вы, вероятно, кого-то ищете... Но, поверьте, вы ошиблись. Я не тот, за кого вы меня принимаете... - Подойдите к стойке, - никак не отреагировав на этот лепет, повелительно произнес голос. Мужчина, не сопротивляясь, вытер со лба пот рукой, сглатывая слюну, при этом, тяжело задышав, переступая через лежащих на полу пассажиров, неуверенной походкой двинулся к стойке бара, где спиной к нему уже стояли четверо человек, тех, кто ростом, сложением или отсутствием волос на голове был схож с Алэном Лаустасом. Из пассажирского блока вернулся Рос. "Сорок, и кто-то находился в дежурной капсуле". Корн спросил о тумане, Рос вновь был краток: "Почти у входа". Всхлипнула женщина; другая подняла на Корна взгляд и вымолвила только одно слово: "Пощадите...", ее тоже душили рыдания; за ней третья женщина попыталась встать, но Корн, повернувшись в ее сторону, заставил ее лечь под дулом кольта. Когда этот нерешительный сиюминутный бунт был подавлен, Корн огляделся вокруг, затем жестом указал Росу на правую сторону зала, Сину - на левую. Только после этого он подошел к первому в шеренге круглоголовых и долго всматривался в маленькие и часто замигавшие глазки; следующим двум он никакого внимания не уделил; четвертый выглядел старше всех, лет на пятьдесят - у него было одутловатое лицо, а смотрел он особенно спокойно и даже нагло. Около него Корн задержался. И вдруг, заподозрив муляж, рукой провел по его лицу. Пассажир ответил на это мгновенно - правым хуком снизу, словно на крюк его надел. Удар был настолько силен, что Корн оторвался от земли, пролетел в воздухе, наверное, два метра и завалился на спину. Однако он тотчас вскочил на ноги и схватился за кольт. Мужчина же с одутловатым лицом продолжал стоять в той злополучной шеренге, как будто ничего не произошло. Корн снова приблизился к нему, теперь держа оружие наготове, снова всмотрелся в непроницаемо-невозмутимую физиономию боксера, но потом подошел к пассажиру, чья кожа на всех открытых частях тела отнюдь не отличалась здоровьем и благополучием, ставшим в шеренгу последним. - Если вы больны, сэр, то каким образом миновали эпидемиологическую службу? - Право, я не причем здесь. Это, вероятно, какая-то ошибка. Я не тот, за кого вы меня принимаете, - опять заикаясь, забормотал тот. - Я жду ответа, сэр... - Мне пришлось заплатить кое-какие деньги. Поверьте, это возможно. Поверьте мне... Справа, пройдя за стойками через весь зал, появился Рос. Кон, увидев его, по лицу понял, что поиски ничего не дали, и вновь принялся за свою жертву. Несчастный господин исходил потом: пот заливал глаза и капал с носа, стекал по толстой белокожей шее ручьями. Дрожь в голосе становилась все более явной. - Поверьте. Это недоразумение. - Чем вы больны? Диагноз! - жестко спрашивал Корн. Пассажир проговорил что-то невнятное. - Повторите! Неожиданно в их разговор вмешался "боксер": - Да будет вам известно, сэр, - это "лихорадка Верна". Занесена на землю в 2680-х годах. Совершенно не опасна для жизни человека. Не лечится. При определенных условиях заразна. Корн как-то очень заметно вздрогнул при последних словах и всем телом подался назад, мельком глянул на говорившего и, может быть, самому себе, в первую очередь задался вопросом вслух: "Где Син?" А затем обратился ко всем, и лежащим, и стоящим пассажирам: "Никто не двигается. Это в ваших интересах". Вдвоем с Росом они по прямой пересекли ресторан-клуб и одним прыжком перемахнули через стойку бара. Потом разделились: Корн направился к пассажирскому блоку, Рос - к модулю "С". Вентиляционный люк с взорванной решеткой Корна почти не интересовал. Но какое-то внутреннее чутье остановило его у большой вакуумной камеры. Он вгляделся в ее глубину, включил на ее пульте свет и увидел внутри Сина. Глаза его товарища выкатились из орбит, кожа чернела и бугрилась, ног по ягодицы не было совсем. - Рос, - негромко, лишь для того, чтобы быть услышанным, позвал Корн. И снова что-то заставило его обернуться. В пятидесяти шагах от него Рос с обрубленными залпом из кольта ногами падал на пол, а Алэн Лаустас, став всего на секунду видимым, исчез вновь. Корн выстрелил наугад. В пустоту. Но жидкое зеркало вспыхнуло - и предало Алэна. Корн выстрелил во второй раз. Выстрелил нарочно в правую руку, сжимавшую оружие. Ее не стало, а кольт глухо ударился о пол.. Какое-то время они смотрели друг на друга. А потом Алэн понял: сейчас будет третий выстрел.

* * * Рэг лишь защищал себя. Но его оружием был кольт образца 2750 года, а нервы были на пределе. И, когда инстинкт самосохранения положил палец на гашетку, его съеденный отчаянием и жаждой мести, словно ржавчиной, мозг взорвался одним желанием - "уничтожить", желанием, что могло бы сравниться с цунами, что стирает с тела океана коралловый остров. Этот залп уничтожил на своем пути и Дона Ричи в двух экземплярах, и несколько кресел, и, мгновенно, пятерых астронавтов и треть пульта управления. А затем, когда казалось, что поставлена последняя точка, раздался еще один взрыв. Звездолет содрогнулся. И погрузился во тьму. Внезапная слепота пришла и к тем, кто был в ресторан-клубе. Корн остановил себя. Риск, что он может сейчас попасть в переходный отсек соседнего модуля, был слишком велик. Когда загорелось аварийное освещение - тусклый красный ряд ламп в потолке, - Алэна уже не было. Корн вынул из вакуумной камеры Сина. Одним залпом разорвал его на части и, убедившись, что из мертвой плоти стала сочиться буровато-черная жидкость, пошел к раненому. Рос был в сознании. Но абсолютно беспомощен. Корн склонился над ним, коснулся лицом его лица и вновь поднял кольт... Когда все было кончено, он выпрямился над разрушенным телом, что скоро должно было обрести новую суть, оглянулся на пассажиров и в одно мгновение превратил их в атомарную пыль.

25. В красноватом полусумраке узкий коридор по дуге уводил его от центрального прохода бесшумными шагами. Вскоре коридор свернул, вытянулся по прямой на тридцать метров, по внутренней стороне возникли герметически закрытые, с кажущейся массивностью, люки кают. Их было пять или шесть. Он подошел к первой каюте, глянул в затемненное стекло на уровне глаз. И отшатнулся, увидев искаженное болью лицо человека. Отшатнулся, прижался спиной к противоположной стене, но, только всмотревшись в незнакомца, узнал в нем себя. Потом взглянул на сына, с болью и любовью. Подумал, что слишком крепко сжимает его своей единственной рукой, и ослабил хватку. Затем словно в нерешительности, чувствуя, что теряет сознание, положил сына и кольтом проложил в каюту дорогу. Вошел внутрь, упал на койку, подумал, что выдает себя с головой, что, появись они сейчас, ему - конец, что правая рука к нему вернулась и лишь оттого нестерпимо ноет, что сын... сын спит...

* * * Я был похоронен заживо. Я понял это, как только открыл глаза. Меня окружал мрак, я не мог ни встать, ни сесть, мне трудно было дышать. А потом понял, что нахожусь внутри какой-то яйцеобразной сферы с тонкими и, как мне казалось, прозрачными стенками. Я не знал, сколько времени был без сознания и где ныне пребываю, не знал, кто или что виновник моего пленения, но верил, что смогу перенести себя куда-нибудь на поверхность, где был ранее, лишь попытаюсь. Так оно и вышло. Увидев над собой небо, я дал себе отлежаться. Я вновь был один и вновь должен был спорить с пустыней. Но я чувствовал себя более подготовленным к грядущим испытаниям - на мне был полностью снаряженный пояс, и это давало хорошие шансы, чтобы выжить. Не теряя надежды найти друзей, я включил радиомаяк. Затем достал дальнозоркие линзы, вооружил ими глаза и осмотрелся - даже горизонт был мне доступен. Нигде не было ни следов нашей платформы, ни того грозного явления - природы ли, высшего ли разума, что ее погубил. ...Я шел зеленой пустыней. Под ногами пыль прессовалась и становилась крепкой, как кирпич. Нереальные здесь следы... Спустя, может быть, несколько часов, я наткнулся на следы иные, человеческие, мне не принадлежавшие. Словно сумасшедший, я кинулся вдогонку за одним из моих друзей. Я был уверен, что за одним из моих друзей. Я снова и снова доставал линзы, снова и снова поглядывал на свой датчик, что должен был поймать ЕГО маяк. И оставался один. День подходил к концу. Измученный погоней я умерил и пыл, и шаг. И, наконец, решил дать себе отдых на ночь. После единственного за день глотка воды из "НЗ" я уснул мгновенно и проспал до утра как сурок. А утром... утром не было уже ни зеленой пыли, ни пустыни. Вокруг было нагромождение огромных валунов, так похожих на оплавленные глыбы стекла, грязного и полупрозрачного. Я приподнялся на локте и увидел свое отражение, точно в зеркале; оно было подо мной, удивительное каменистое плато Харона. Отложив на время завтрак, я выбрался на разведку, оседлав одну из глыб. Я находился в гигантской воронке глубиной, наверное, до 100 метров; я видел непреодолимый крутой склон зеленой пыли, вздымающейся над дном котловины одним колоссальным зеркалом, диаметром не меньше пяти километров, с разбросанными там и тут островами валунов, с единственным озером, как синим оком, в самом центре. Я наблюдал странную фауну и однообразную флору. У этого мира был особенный почерк, и впечатление, что все живое на Хароне создано аматором-авангардистом, не оставляло меня. Растительность здесь была сплошь коричнево-бурого цвета и напоминала кустарник. Около воды он был гуще, без труда пробивался сквозь зеркало-камень, но порою, точно вьюнок, стелился по воде, но лишь по самому краю. У озера же - а оно было от меня в ста шагах - паслось стадо животных, сравнимых, может быть, со свернутыми в клубок гусеницами или морскими ежами, с той поправкой, что некоторые были значительно больших размеров. Вокруг ядра, прозрачно-белого, с переливающейся и игравшей светом жидкостью, словно волосы Медузы-Горгоны, вились светло-водянистые, достаточно длинные и крайне многочисленные тонкие щупальца. На них оно опиралось; в них растворялись молодые побеги кустарника, рта просто не было. Они были разные: от трех-четырех метров в диаметре до совсем крохотных - со страусиное яйцо. Их были сотни. Но держались они вместе, и, если перекатывались, подобно "перекати поле", то словно подчиняясь одной команде. Зрелище было невероятно красивым. Для себя я назвал их "белым жемчугом". Затем мое внимание привлекли "стеклянные черви" и, будто жидкое стекло, бесформенные лепешки, проявлявшие особенную прыть в погоне за вдруг зависавшими невысоко над Хароном малиновыми облаками, и, наконец, огромный, сверкающий серебром, валун. Я удивился, когда он ожил, очевидно, охоты ради на показавшегося недалеко от него "червя", он ударил в него струей бесцветной жидкости, потом наполз на обездвиженное создание и снова стал камнем. Я инстинктивно огляделся. Казалось, любой из валунов, что был рядом, мог сойти за этого хищника. После некоторых раздумий я спрыгнул вниз с высоты, наверное, не больше двух метров; зеркало на поверку оказалось очень некрепким, даже мягким и пластичным - мои ноги вошли в него ровно на глубину ступни, оставив впечатляющий след, как мог бы я оставить в еще не застывшем бетоне, желая донести его до потомков. "Харон, очевидно, привык к более трепетному отношению, либо время как-то зализывает подобные шрамы", - поразмыслив, сказал себе я, окидывая взглядом горизонт и отутюженное дно котловины. Мое "приземление" было отмечено не только этим. На "белый жемчуг" будто налетел ветер - все стадо, прекратив на время свою пищеварительную деятельность, в едином порыве откатилось на добрую сотню метров, замерло. Я мог поклясться, что они наблюдают за мной. Потом они, верно, решили выяснить уже мою пищепригодность. Стадо - вся эта огромная масса соплей стало вытягиваться крутой дугой, уверен, с намерением в конце концов взять меня в кольцо. Похоже, они уважали во мне врага, коль ополчились всем миром. Какого-то желания экспериментировать над собой не было. Я сейчас же проверил их на прочность, нажав на гашетку почти до упора, отрезая ломоть с левого края. Мгновенная вспышка света - мгновенная моя победа - привела их в смятение. Но лишь на какой-то очень короткий промежуток времени они разорвались на островки - лишь тогда они утратили единую суть - как, снова объединившись, покатились вокруг озера на противоположный его берег. Сто метров отделяли меня от воды, и я прошел это расстояние с величием победителя, жалким, надо сказать, величием... я понял это, когда у самой кромки перед живительной влагой поскользнулся и, падая, пытался встать, что называется, "на четыре лапы", когда руки и ноги разъехались в стороны, словно меня бросили на лед. Я нервно засмеялся. Я лежал среди жирного, липкого, резиноподобного кустарника и был беспомощен, медленно по наклонной плоскости сползая к водоему. Все, что мне удалось, - перевернуться на спину. Вода была совсем близко, прозрачная с синеватым оттенком; однако дна я не видел. В какой-то момент мне показалось, что мое самопроизвольное движение прекратилось: то ли кустарник вцепился в меня, то ли склон стал ровно-пологим - не знаю. Но нестерпимый зной и нелепость моего положения, и жажда, и появившийся внезапно зуд во всем теле, и решимость встретить любую опасность, что может таиться в глубине, и, конечно, та огромная притягательная сила, какая только может исходить от возникающего среди пустыни бассейна, - все в совокупности толкнуло меня в озеро. Я окунулся с головой. Вынырнул, отфыркиваясь и взбрасывая волосы, а потом и вовсе позабыл о времени и своем местонахождении. О, это была вода! - На вкус дистиллированная, на ощупь совсем земная - парное молоко. Только насладившись сверх меры подарком Харона (о, как я тогда верил в его искренность), я предпринял попытку достигнуть дна. Я мог позволить себе находиться без воздуха тридцать минут. На двадцатой минуте я повернул назад. Казалось, подо мной остается бездна. За все это время я не встретил ничего, что могло бы походить на животный или растительный мир. Я не встретил ничего. Наверх я возвращался, старясь держаться как можно ближе к стене, идеально гладкой, стеклоподобной, внутри которой я наблюдал пробивающийся наверх кустарник, словно кровеносную систему некого огромного организма. До поверхности оставалось не больше пяти метров, когда я обнаружил "замурованное" в породу тело млекопитающего... Я почувствовал, что мне нехватает воздуха, набрал скорость и вынырнул. "Отдышаться и вернуться", - раздались в голове два щелчка. Но следом пришла усталость. В долю секунды мышцы мне уже не принадлежали: они онемели или как будто налились свинцом. Я лег на спину в надежде, что все быстро нормализуется. "Это не могло быть вызвано декомпрессией, размышлял я. - на Земле я опускался и глубже, и быстрее... Но это Харон... А что, если вода содержит в себе ядовитые вещества, вирусы или бактерии?" Я подумал, что могу поплатиться за собственную преступную беспечность и слабость. А озеро будто втягивало меня в себя. Я понял это вдруг, когда вода ополоснула лицо. Я сделал движение, предполагавшее... Нет, нет... то мой мозг, мои нервы, все мое существо послало моему телу сигнал SOS-требование выбираться из воды прочь. А тело осталось глухим. Оно безмолвствовало. Я чувствовал, что не в силах совершить еще одну телепортацию, я был опустошен... "Как глупо! Как неестественно глупо!" третировал я себя. Вода была надо мной. Пока не больше ладони. Небо Харона сквозь стекло воды стало похожим на земное. На меня это подействовало благотворно. Я сумел сосредоточиться. Найти свое внутреннее "Я". Тело обрело невесомость. Мир сузился до атома. Яркое солнце разорвалось на мириады звезд, падение в пропасть, тысячи игл, пронзившие и легкие, и сердце. И раскаленный металл, вытеснивший мозг... Когда я открыл глаза, то понял, что лежу среди кустарника на спине и медленно сползаю к водоему... На большее меня не хватило... Ко мне вернулась власть над моим телом, но я оказался пленником. Внешне безобидное растение, с кем столь хладнокровно расправлялся "белый жемчуг", держало меня в заложниках. Как просто можно от него избавиться показалось мне в первую минуту. Я снял с пояса кольт и несколькими выстрелами расчистил себе тропинку - путь к свободе. Я посчитал дело сделанным: мне надо было только протянуть руки, подтянуться на них, опираясь на обнажившееся зеркало, потом встать и уйти. Сколько бы времени мне понадобилось? - Максимум пятнадцать секунд, чтобы выбраться куда-нибудь подальше от водоема туда, где кустарник был не настолько густым. Харон не дал мне и двух секунд. Он стал истекать кровью. И кровь его, застывая, становилась кустарником. Он стал гуще, агрессивнее, его ветви потянулись ко мне, словно к желанной добыче. Вторая попытка прорваться боем показалась мне небезопасной. Оставалась лишь призрачная надежда, что Харон забудет обо мне, даст отлежаться и набраться сил для следующей телепортации. Так, смирившись со своей участью, я принялся созерцать окрестности. Моя жалкая борьба не привлекла ничьего внимания. "Белый жемчуг" держался от меня подальше, остальные представители животного мира предпочитали обходить озеро стороной... Очевидное лежало на поверхности. Только я по наивности попался в расставленные сети - озеро! Оно, несомненно, таило в себе опасность. В полудреме, полубодрствовании я провел время почти до ночи. И предчувствие, плохое предчувствие, становилось все сильнее.