Анатолий Злобин - Дом среди сосен

• Название: Дом среди сосен
• Автор: Анатолий Злобин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу известного советского писателя Анатолия Злобина вошел роман «Самый далекий берег» (1965), посвященный событиям Великой Отечественной войны, повести и рассказы: «Дом среди сосен», «Снегопад», «Билет до Вострякова» и др., а также «Современные сказки» — цикл сатирических новелл.

---

В самом низу, у оснований маяка на бетонном кубе стояли двое: невысокий пожилой солдат с кривыми ногами, коновод командующего армией, и ефрейтор Шестаков.

— Нет, — говорил Шестаков, — к нам на машине не проедешь: кругом болота. Только на лошадях и добираться.

— Далеко забрались. На самый передний край, — сказал коновод командующего. — Тут, наверное, и немцы недалеко.

— Лошади, я смотрю, у вас добрые. На таких лошадях куда хочешь добраться можно.

— Были когда-то скакуны, а теперь ездить некому. На броню поставлены.

— Значит, порода, если забронировали...

— С Карачаровского донского завода. Племенные.

Лошади тесно стояли у коновязи и ели овес из кормушек. От сарая бежал к маяку Ганс. Шестаков увидел его и засвистел, вытягивая губы. Ганс пробежал по камням, прыгнул на бетонный куб, к ногам Шестакова.

— Гансик, Гансик... У нас Фриц был, да погиб по глупости. Теперь Ганса завели. Покажи-ка, Ганс, нашему гостю, как Гитлер умирает.

Ганс послушно повалился на бок, положил голову на одно ухо. Потом смешно завалился на спину, поднял скрюченные лапы, высунул длинный язык и закрыл глаза. Коновод смотрел на Ганса и радостно смеялся.

— Сам с ним занимался, — сказал Шестаков. — Отдыхай, Гансик.

Ганс сел на задние лапы и посмотрел на Шестакова.

Над озером прокатился глухой протяжный звук разрыва. Коновод встревоженно оглянулся по сторонам.

— Это старшина наш, — сказал Шестаков. — Рыбу глушит для вашего командира.

— У нас в штабе есть любители, — сказал коновод. — На охоту ходят.

— Штаб армии, — с уважением произнес Шестаков. — Как вас по батюшке? Василий Тимофеевич? Будем, значит, знакомство поддерживать. Очень приятно. А я Федор Иванович Шестаков. Вы кем, Василий Тимофеевич, на гражданке были?

— Жокеем на том же заводе служил. Я сам их с Дона и вывозил под огнем. Всех лошадей спас.

— Хорошая у вас работа. Полезная. И в армии, значит, по своей специальности определились. Это хорошо. А я вот на гражданке мастером был, бригадиром то есть, ставили дома. По колхозам клубы строили, фермы. А в армии по специальности не попал. Я и в лошадях понимаю, и шить умею. А по специальности вот не устроился, в пехоте служу, у нашего лейтенанта в ординарцах. В штаб хотел, да письменных способностей нет, почерком не обладаю.

Коновод ничего не ответил и посмотрел наверх. С верхней площадки, крутясь в воздухе, пролетела коробка из-под папирос. Коновод смотрел, как летит коробка. Она упала неподалеку и раскрылась.

Ганс подошел к Шестакову, лизнул сапог.

— Ты иди к себе, Ганс. Иди, тебе говорят! — Шестаков несильно толкнул пса, тот заскулил и побежал, прыгая по камням. — Иди, иди, не мешай. У меня серьезный разговор. Закурите моего, Василий Тимофеевич. — Шестаков вытащил кисет и протянул его коноводу. — Махорка. Наша, солдатская.

— Пожалуй, — сказал коновод. — А то в штабе все время легкий табак выдают. Никакой крепости, одно баловство.

— Газетку, пожалуйста. Свежая, вчера читал. Я, Василий Тимофеевич, человек родственный. Собака, она что? Она все понимает, а сказать ничего не может. Человеку нужен человек. Вот вы, Василий Тимофеевич, мне сильно нравитесь. Имею к вам доверие. Потому обращаюсь к вам. Возьмите меня к себе, Василий Тимофеевич.

— Это дело непростое.

— Очень мне хочется по специальности. Я и в лошадях понимаю, и шить могу, особенно верхнее, и плотник на все руки. С первой войны георгиевский кавалер. И современные ордена есть. Я воин хороший, от немцев не прятался. Про меня в газетах писали. И перед дочками мне не стыдно. Три дочки у меня. Я на двух войнах воевал. Вот вы рассказывали: тоже под огнем были. Мы с вами жизнь познали, теперь можно и в штабе посидеть. Пусть теперь молодые в атаку побегают.

— Я с Евгением Петровичем поговорю, адъютантом. Он всеми нами ведает. У меня восемь лошадей. Мне помощник нужен.

— Вот это мужской разговор. Договорились, значит? Запомните, Василий Тимофеевич: ефрейтор второй роты первого батальона Шестаков Федор Иванович. У нас в батальоне еще один Шестаков есть, но тот Терентий, а я Федор. И вызов шлите прямо на моего командира.

— Вы бы на бумажке написали, Федор Иванович. Как бы не забыть.

По лестнице спускался высокий круглолицый лейтенант. Он прыгнул через ступеньку на бетон и сказал:

— Пора, Шестаков. Наше время.

— Я напишу, Василий Тимофеевич, напишу. — Шаря в карманах, Шестаков встревоженно повернулся к Войновскому и пояснил: — Земляка встретил. Адресок надо записать. Карандашик где-то был. У вас нет карандашика, Василий Тимофеевич?

Коновод помотал головой.

— За мной, Шестаков. Потом напишете.

Шестаков с потерянным видом побрел за Войновским, то и дело оглядываясь на коновода.

Войновский построил патруль и повел солдат к берегу.

С верхней площадки маяка было видно, как цепочка солдат извилисто двигалась по тропинке вдоль берега и уходила все дальше от маяка.

Игорь Владимирович посмотрел вниз через край площадки и повернулся к Шмелеву:

— Доложите, какова интенсивность движения противника по автостраде?

— В районе Устрикова, — ответил Шмелев, — дорога на протяжении километра идет непосредственно по берегу. Мы видим все. Проходит до тысячи машин в сутки.

Игорь Владимирович раскрыл планшет, там лежала карта со сложным узором.

— Что вы можете сказать о железной дороге? — спросил он.

— Железная дорога проходит вне пределов нашей видимости, в десяти километрах от берега, — сказал Шмелев, косясь на карту. — Но можно полагать, что и там столь же интенсивное движение. Мы часто наблюдаем дымы от паровозов.

— Вы видите дымы? — с интересом переспросил командующий, показывая Шмелеву планшет. — Смотрите. Это карты аэрофотосъемки, сделанные с высоты трех тысяч метров. Каждый раз почти в тех же самых местах засечены дымы, особенно часто на разъезде Псижа. Вот видите, на разъезде стоят вагоны, вернее, тень, отбрасываемая ими. — Игорь Владимирович выпрямился и посмотрел сквозь Шмелева. — Комбат-один, мне нужна эта железная дорога. Хотя бы на сорок восемь часов. Ваше решение.

— Товарищ генерал, — сказал Шмелев, — дайте в мое распоряжение двести рыбачьих лодок. Ночью, под прикрытием темноты, мы форсируем озеро, захватим часть берега и перережем обе дороги, шоссейную и железную. Двести лодок, товарищ генерал...

— И прямо на Берлин, — сказал красивый полковник из штаба армии. Он стоял рядом с командующим с планшетом в руках и улыбался.

— Подождите, Борис Аркадьевич, — сказал Игорь Владимирович, поднимая бровь. — Что скажет комбат-два?

— Полностью согласен с капитаном Шмелевым, товарищ генерал-лейтенант. Но будет правильнее послать два батальона, его и мой. Тогда мы продержимся не сорок восемь часов, а четверо суток. И даже пять. Лодки сделаем сами, товарищ генерал-лейтенант, из подручных средств.

— Вы, разумеется, в курсе, Виктор Алексеевич? — спросил командующий, оборачиваясь к полковнику Рясному.

— Этот план принадлежит капитану Шмелеву, — ответил Рясной. — Мой штаб разрабатывает его. На всякий случай.

— В порядке игры, — иронически уточнил Славин, красивый полковник.

— Смело. Смело и интересно, — сказал Игорь Владимирович. — Если бы это было месяца три назад, я не задумываясь принял бы такой план. А сейчас, в преддверии зимы...

— Но ведь это же двадцать семь километров, Игорь Владимирович, — сказал полковник Славин, показывая командующему карту. — Двадцать семь километров водной преграды, это же почти Ла-Манш. Как будут обеспечены коммуникации? Линии снабжения? Эвакуация раненых?

— Мы под Ла-Маншем не стояли, товарищ полковник. — Клюев сделал этакое простецкое лицо. — Нам Ла-Манш неизвестен. А здешняя обстановка нам ясна. Дорога через Елань-озеро одна — по воде. Все прямо и прямо. Пойдем и ляжем.

— Артиллерийской поддержки на таком расстоянии не будет, — сказал коренастый тучный полковник, начальник артиллерии. — Не достанем.

— Положить людей, майор, не хитрая штука, — сказал Славин. — А надо победить.

— Положим и победим, — сказал Клюев. — А надо будет — сами ляжем.

— Это абсурд, — сказал Славин. — Ставка никогда не утвердит такой операции.

— Пойдемте с нами, товарищ полковник, — сказал Шмелев. — Пойдемте и проверим, абсурд или нет.

— Весьма сожалею, капитан, но я не сторонник авантюр. Смерть никогда не считалась доблестью военного искусства.

Командир батареи Беспалов протиснулся вдруг вперед и поднес к глазам бинокль. Теплый влажный туман стлался над самой водой.

— Товарищ командующий, — радостно закричал Беспалов, — разрешите доложить. В направлении на северо-запад движется к берегу катер противника. Вон там. — Беспалов был возбужден и порывисто размахивал руками, помогая командующему найти катер в бинокль. Катер вышел из тумана и был отчетливо виден, хотя до него оставалось не меньше двух километров. Игорь Владимирович поймал катер и увидел высокий крутой нос, черную мачту с перекладиной. Нос опускался, разрезая воду, потом снова поднимался. Катер держал курс прямо на маяк.