Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

• Название: Противоречия: Собрание стихотворений
• Автор: Алексей Лозина-Лозинский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9796-0113-7

Алексей Константинович Лозина-Лозинский (1886–1916) – одаренный поэт, практически незамеченный при жизни и недооцененный посмертно. Книга включает в себя трехчастное собрание стихов «Противоречия», вышедшее в 1912 г., сборники «Троттуар» и «Благочестивые путешествия», изданные уже после смерти поэта, представительный свод несобранных и неизданных стихотворений и переводы из Ш. Бодлера, П. Верлена, Л. Стеккетти, Г. Гейне. Впервые в подобном объеме представляются опубликованные и неопубликованные материалы, связанные с жизнью и творчеством несправедливо забытого поэта Серебряного века.

---

ШАХМАТНАЯ КОМНАТА В КАФЭ ДОМИНИКА

Там нахлобучены на лоб широкополки;
Густой, табачный дым; вольнолюбивый дух;
Там песеньки смелы, слова небрежно-колки
И десять критиков следят за схваткой двух.
И если кто-нибудь начнет в углу: «Не-воль-но…»
То «к э-тим бе-ре-гам» в другом углу рычат.
– Что ж, батенька, ваш ход… – Эй вы, певцы, довольно!
– Тор-ре-а-дор, сме-лей! – Не мат, а только пат
И двадцать кукишей. – Синьор, не зарываться.
И, кстати, piece touche, хочу предупредить. –
– Я для начала сам вам предлагаю сдаться! –
– Вам перцу передать, остроту поперчить? –
– У Кар-ла есть вра-ги… – Ты, с морсом! Эй, не брызни! –
– Да, королеву жаль… И черт ее побрал! –
– Черт как-то у меня взял королеву в жизни,
Я не просил назад… – Я сдался. – Кончен бал! –
– Maestro, вот и он! – Мат-чишь хо-ро-ший та-нец
И о-чень жгу-чий… – Шах! – Но можно улизнуть…
– Сапожник вы, милорд… – При-вез е-го ис-па-нец… –
– Шахенция, маркиз, нас не страшит ничуть! –
– Но качество-то есть. – Эх, как мо-я Ма-ла-нья… –
– Брось, неприличие, Иван Иваныч, брось! –
– Маланья-то? А что? По-шла на со-дер-жа-нье… –
– Ах, Горемыкин, скот, запрятался небось! –
– Да-с, в бонбоньерочку засели обе туры… –
– Но в бонбоньерочке такое есть драже… –
Широкополки, дым, развязные фигуры
И рожи Ласкера, Раблэ и Беранже.

«Есть на свете такой индивидуум…»

Есть на свете такой индивидуум,
Что решает судьбу бытия.
Но не стану, amice, из виду ум
Выпускать легкомысленно я.

Я родился проклятым безбожником
И хочу, прежде чем умереть,
Стать внимательным дамским сапожником,
Чтоб с вниманьем на ножки глядеть.

«Когда меня за уши драли…»

Когда меня за уши драли
И часто стоял я в углу
И с братом когда расставляли
Солдатиков мы на полу,

В те годы любил убегать я
От бонны к соседке моей:
Там прыгал, рвал свои платья
И всласть целовался я с ней.

Была она дочерью прачки,
Но я был всегда демократ
И в "маму и папу" и в скачки
Играть с ней я очень был рад.

Нам встретиться было отрадно
Вчера, в ресторане. Она,
Одетая очень нарядно,
Пила очень много вина,

Но глазки так мило смеялись,
Так ножка была хороша,
Что, встретившись, мы не расстались
И зажили в душу душа.

Я всласть веселю мою даму,
Как дети, мы снова живем:
Играем мы в папу и маму
И ездим на скачки вдвоем.

«На нашей маленькой планете…»

На маленькой нашей планете
Я строил с женою вдвоем,
С серьезной и важною Нэтти
Прелестнейший карточный дом.

Ах, только не надо смеяться,
И мы, осторожные, с ней,
Мы выстроим целых двенадцать,
Двенадцать подряд этажей.

Мы были значительно-строги
За нашим рабочим столом:
Нам столько мечты и тревоги
Внушал этот карточный дом!

Я Нэтти цитировал Маха,
Чтоб дому дать верный размер,
А Нэтти без всякого страха
Брала свою тетю в пример.

О, как были трепетны руки!
Наш домик растет и растет…
Я Нэтти твердил о науке,
Начавши: «Еще Геродот…»

И в Критику Разума глядя,
Я Канта цитировал ей,
А Нэтти шептала, что дядя
Был даже и Канта умней.

И домик всё рос, усложнялся,
И делался очень большим…
Над ним уж никто не смеялся,
Никто не смеялся над ним.

Нам карта одна оставалась,
Но домик вдруг рухнул во прах,
И звездочка в небе смеялась
На наше внезапное «ах!».

«Сняв наложенный во время оно…»

Сняв наложенный во время оно
Пласт с пергамента, как грим,
Мы находим песни нежного Назона
Под апокрифом, нелепым и простым.

Я, мудрец, ценю бесстыдство грубой речи
И бездушие и преданность мечты,
Герб презрения на лбу, как на щите,
И массивные родэновские плечи.

Или вечный страх, бездарность и стыдливость
Тех, кого в застенок заперли дома,
Неуверенность движений и ума,
Взгляд потерянный и жалкую правдивость.

Я люблю вульгарнейшую песню.
Я люблю, люблю, когда он запоет,
Наш великий и распущенный народ,
Про Сибирь, про Порт-Артур, про Пресню…

Сняв наложенный во время оно
Пласт с пергамента, как грим,
Мы находим песни нежного Назона
Под апокрифом, нелепым и простым.

ПЕРЕВОДЫ

ШАРЛЬ БОДЛЕР (1821-1867)

ПЕЧАЛИ ЛУНЫ

Сегодня вечером в луне так много лени,
Как в спальне женщины, когда пред негой сна
Рассеянной рукой ласкает грудь она
И в комнате тепло, подушки, тишь и тени.

И отдается в тьме луна забвеньям странным
И умирает в снах, склонившись на атлас,
Блуждая медленно лучами томных глаз
По призракам ночей, белесым и туманным.

И если иногда она с небес устало
Уронит на землю слезинку из опала
С игрою радужной блестящего червонца,

То словит в руки дар ее тоски ленивой
Бессонный и больной поэт благочестивый
И в сердце сохранит от жгучих взоров солнца.

КОШКИ

Ученые, влюбленные, уже изведав
Период юности, в немолодые дни
Высоко чтут котов, и зябких, как они,
И так же, как они, спокойных домоседов.

Коты – поклонники и похоти и знанья
И любят тишину и ужас темноты,
И, если б не были столь гордыми коты,
Эреб их сделал бы гонцами мирозданья.

Коты заимствуют, мечтая, позы сна,
И удлиненные, и полные гордыни,
У сфинксов, грезящих в безбрежности пустыни;

Их шерсть магических и быстрых искр полна
И в их глазах, неясно, как зарницы,
Мерцают золота мистичные частицы.

30 июня 1915 СПб

ПОГРЕБЕНИЕ ПРОКЛЯТОГО ПОЭТА

Если ваш труп, мой поэт и философ,
В мраке тяжелом полночных глубин
И похоронит за свалкой отбросов
Добрый и набожный христианин, –

В час, когда чистые звезды устанут
И захотят свои очи смежить,
Ткать пауки над гробницею станут,
Будут гадюки детей выводить.

Будете слышать вы в тьме безысходной
Дикие возгласы ведьмы голодной,
Жалобный вой вереницы волков,

Шепот смеющихся и неопрятных,
Трепетных в похоти старцев развратных
И совещания черных воров.

НАДТРЕСНУТЫЙ КОЛОКОЛ

Зимою по ночам есть сладость и страданье,
Следя за трепетом в камине языков,
Внимать, как мед ленно встают воспоминанья
Под отдаленный звон больших колоколов.

На старой, на прямой и бодрой колокольне
Счастливый колокол в туман кидает крик,
Свой верующий крик, спокойный и довольный,
Как верный часовой, испытанный старик.

Но треснул колокол моей души, и звуки,
Которыми и он в часы глубокой скуки
Вдруг наполняет мрак, и холод, и туман, –

Напоминают хрип забытого когда-то
В кровавом озере, средь гор из тел, солдата,
Что издыхает там, в усилиях, от ран…

СПЛИН

Недобрый холод льет из урн потоком нищий
И недовольный всем брюзжащий плювиоз
На бледных жителей соседнего кладбища,
А на предместие – туман смертельных грез.

Худой, чесоточный, мой кот во мраке где-то
Всю ночь без отдыха скребет бока себе,
И зябнущий фантом, дух дряхлого поэта,
Печально жалуясь, блуждает по трубе.

Тоскует колокол; дрова в печи дискантом
Аккомпанируют простуженным курантам
И в кипе сальных карт, средь грязных королей

(Одной старухи дар, погибшей от водянки),
Болтает, хороня былой любви останки,
С зловещей дамой пик пустой валет червей.

Juin 1914 Вех

СПЛИН