Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2)

• Название: Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2)
• Автор: Полина Копылова
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Господин Гирш... Он молод, очень молод, он лишь по молодости и легкомыслию своему совершил то безумство, за которое несет сейчас наказание.

- Однако же вот вы, яснейшая Лээлин, еще моложе его, но не сотворили же ничего подобного и наверняка отговаривали бы его, случись вам что-нибудь заподозрить, не так ли?

- Господин Гирш... Я женщина. Душа моя - слабый ручей, что несет только опавшие лепестки и пушинки. Его же душа - весенний паводок на великой реке, а паводок приносит с собой и чистое, и грязное, и хорошее, и дурное. Прошу вас о снисхождении!

- Человек - не вода, человеку дан разум. "Да не отговорится опьянением и безумием", - провозгласила наша владычица, и это мудро.

- Человек - да. Но нами движут те, чья воля нам не всегда понятна.

- Тогда я вообще не понимаю вашего беспокойства. Разве Сила допустит, чтобы ее Посвященный принял смерть вследствие столь глупого поступка? Либо ваш отец явится из Этара с войском светлых Этарет, либо небеса разверзнутся и покарают неправедных. Что же вас тревожит? Вы во власти Силы, яснейшая Лээлин.

- Но что мешает вам стать орудием Силы и избавить его от смерти? В нас одна кровь, мы одно племя, и в горькую годину вы вполне оправданно вернетесь туда, откуда для великих испытаний были изгнаны ваши пращуры.

- Вот, значит, как!.. Вернуться?.. - Гирш подался вперед. Вернуться, освободив вашего брата. Это очень странная взятка. Такое мне предлагают впервые.

- Спасите его, - помертвевшими губами прошептала Лээлин. - Спасите его, молю вас. Он так молод. Я прошу, я молю вас, Гирш... - Слова были не громче дыхания, они таяли в золотящихся сумерках, не достигая дна Ниссаглева сердца. Он слушал их, хотел бы наслаждаться унижением Лээлин, но перед глазами его была другая картина: Беатрикс стискивает зубы, стараясь не кричать от боли, когда медики в который уж раз осматривают ее, ее руки дрожат в его руках, посеревшие губы трясутся, но она терпит и дышит медленно и глубоко, чтобы не напрягать сломанные ребра...

- Вернуться, - снова прошептал он и зло осклабился: - Но ведь стать орудием Силы, насколько мне известно, нельзя сознательно... Сила сама выбирает, и никому не дано предугадать ее выбор. Вы опоздали с приглашением назад, яснейшая Лээлин. Я не хочу возвращаться туда, где никому дела не было до нашей крови, которую мы воистину свято берегли, утопая в нищете и грязи, мельчая, кровосмесительствуя и вырождаясь. О возвращении надо было говорить хотя бы в доме Ниссаглей, когда умирал король. Может, я стал бы тогда вашим верным псом до гроба. Но вы не взглянули на меня тогда, вы оплакивали чужого мужа. Нет, я не желаю возвращаться. - Глаза его мрачно блеснули, губы раздвинула ухмылка, и он в упор уставился на молчащую Лээлин. - Ну? Что вы еще придумаете? Сомневаюсь, что вы предложите мне сан Посвященного. И сомневаюсь, что я его возьму. Число их, кажется, строго ограничено. Возможны лишь трое Посвященных, не так ли? Да только я и без Посвящения знаю много такого, чего не знаете вы. Например, вам ведомо, как заклясть боль. А я знаю, как ее усилить. Или - как сделать умнейшего и искушеннейшего царедворца безумным зверем, чтобы потом казнить его за совершенные в беспамятстве бесчинства. Глаза его, казалось, прожигали Лээлин насквозь, она то холодела, то покрывалась горячим потом. - Как я понимаю, вы истощили свою фантазию, прекрасная Лээлин... Позвольте мне тогда рассказать вам одну историю... Когда Энвикко Алли был арестован за насилие над дочерью бургомистра, его любовница Зарэ, шарэлитская куртизанка, пришла сюда, одевшись в лучшие наряды и умастившись самыми прельстительными ароматами. Сначала она пообещала мне все то, что обещали вы, то есть славу, положение и всякое такое, потому что боялась оскорбить недвусмысленной денежной взяткой, а потом предложила то, что прежде всего должна предлагать всякая смазливая бабенка, - себя... Так вот, уж если вы такая недогадливая, слушайте мое условие. Вы можете спасти вашего брата...

- Как? - тупо отозвалась Лээлин.

- Очень просто. - Он встал, расставив ноги в мягких замшевых сапогах и отодвинув пяткой скамеечку. - Ты станешь моей любовницей.

- Я?

- Ты. Ты будешь со мной спать. Начиная с этого дня. И с этого часа. Иначе мне нет ну совершенно никакого смысла рисковать расположением королевы. Поняла?

- Но... Я могла бы стать вашей женой...

- Жена мне ни к чему. Тем более сестра государственного преступника. Только любовница. Это единственно возможное условие. Если оно тебя не устраивает, двери этого дома перед тобой навсегда закрываются, а уж я постараюсь так настроить королеву, что тебя не допустят ни на одну аудиенцию и брата ты увидишь только на эшафоте, потому что Сервайр - не дом свиданий. Ты правильно заметила, мое влияние на королеву очень велико. Вот я и пущу его в ход. Но во вред тебе, а не на пользу. Так что решайся, да побыстрее. Это единственная возможность спасти твоего братца, которую я могу, да и хочу тебе дать.

Лээлин окончательно потеряла дар речи. Ниссагль отошел и прислонился к стене под окном - темнолицый, беспощадный, всесильный. Каждое его слово стучало в мозгу Лээлин молотом, расплющивая ее судорожные мысли.

Спустя несколько минут он подошел к Лээлин и по-хозяйски уверенно положил руки ей на плечи:

- Ну? Надумала али как?

Она обратила к нему смятенное большеглазое лицо, не замечая, что его рука уже перебралась к ней на грудь.

- Гирш... Пощадите меня... Я не могу... Я не готова... Боги!..

- Зато для казни Эласа все готово... Знаешь, что такое южная казнь? Растянут на стене, как лягушонка, ремнями за руки и оставят висеть на солнцепеке, пока не умрет. Или на медленном огне сожгут - весь город паленым мясом пропахнет. - Он говорил, лаская ее небрежными хозяйскими движениями. Лээлин подняла руки к горлу, чувствуя, что прилившая к лицу кровь сейчас начнет ее душить.

- Гирш, Гирш, Гирш... - произнесла она несколько раз полурыдая, едва терпя на себе его руки и не решаясь их отбросить.

- Ну? - Он растянул шнуровку на ее платье, ловко сдернул с плеч лиф и запустил обе руки за ворот: - Ну? Долго ли будешь еще думать?

В ее расширенных глазах, уже налитых слезами, была обреченная покорность.

- Да... Я буду... С вами.

- Вот теперь я вижу, что ты умна... Отодвинься от спинки... Мне не снять с тебя платье. Ты ведь помнишь условие - здесь и сейчас, правда? Ну, не надо бояться...

Она медленно поднялась, и платье опало к ногам. Зрение застилал туман сквозь него она увидела, как приближается к ней мужчина, и сделала движение броситься в сторону, но ее схватили, со смехом толкнули на устланное перинами ложе, придавили; она вскрикнула, но вскрик был оборван поцелуем жесткого и жадного рта.

Камердинер приник к двери, пытаясь отыскать щель. У него горели щеки, он шептал непристойности, постанывал и жмурился, изнывая от жгучей зависти, он скрипел зубами и стискивал кулаки, слушая стоны, вскрики, всхлипы, пока не получил по лбу резко отворенной дверью и не слетел, охнув, со ступеньки. На пороге стоял хозяин - лицо блестело, углы рта дрожали в усмешке, пот стекал по голой груди.

- Расселся. Что, понравилось? - В дрожащей руке Ниссагль держал маленький светильник. В покое за его спиной горели еще две свечки. Голая, словно распятая на постели, женщина казалась вырезанной из старой кости. Полукровка-лакей повел в сторону умными выпуклыми глазами. - Что, никак тоже хочешь полакомиться? Нет, извини, я еще сам голодный. Ниссагль поставил светильник на пол и утомленно сел на скрипнувшую ступеньку. - Ох, как я ее отделал, так и в казарме не всегда сумеют. Ты вот что: последи, чтобы она не сбежала отсюда. Хотя я сомневаюсь, что после меня она будет способна на такие подвиги. Я-то сейчас в Сервайр.

Время - боль. Только болью и меряют здесь время. Днем боль слабеет, тает, как снег на солнце, вернее, превращается в гнетущую усталость. А ночью снова волокут на муки, а когда истерзают всего, натешатся, то и бросят в углу, накроют холстиной: хочешь - живи, хочешь - подыхай. Нет, подохнуть не дадут. На перины уложат. Отогреют, отпоят, погладят по голове. И по новой. Плети, дыба, каленые шины, чугунные тиски, дубовые венки, воронки, чтобы кипятком накачивать, тонкие иглы, уколами которых приводят в чувство. И снова в луже воды и крови распластаешься в углу под холстиной. Палач подойдет, даст попить воды из деревянной чашки. Горькая вода, с укрепляющим снадобьем.

И так изо дня в день... "Да убейте вы меня, что ли..."

Элас лежал на боку, скорчившись, как дитя в утробе матери, укрывшись почти что с головой куском поеденного молью сукна, чтобы не очень знобило. Смотрел в черный от сырости потолок. На кирпичном полу стояла щербатая миска с безвкусной водой. Ниссаглю уже не требовалось пускать в ход зелье - боль теперь не оставляла Эласа, всегда была с ним. Да и как от нее отрешиться, если даже дышать больно - ребра-то сломаны. Куда воспаришь чистым сознанием - под этот низкий потолок, что ли? Элас горько усмехнулся в темноту.