Владимир Мединский - О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

• Название: О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»
• Автор: Владимир Мединский
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01914-9

Россия никогда не имела демократической традиции и поэтому не может существовать без «сильной руки». Вся ее история: от князя Святослава до Суворова и Жукова, от щита над вратами Царьграда до казаков в Париже, советских танков в Вене и ракет на Кубе — это история непрекращающейся военной экспансии военно-бюрократического государства.

Сожжены и вырезаны Новгород и Казань, украден у татар Крым, разделена и обезглавлена Польша, закабалены свободолюбивые народы Кавказа, царскими колониальными войсками покорены независимые ханства Средней Азии. Везде Империя насаждала свои порядки, свою единственно верную «православную» веру, свой чиновничий аппарат. Так крошечная мононациональная Московия превратилась в гигантскую «тюрьму народов» почти в ¹/₆ суши.

При этом отсутствие европейской культуры быта породило в крестьянской стране ту ужасающую антисанитарию, неряшливость и вековую грязь, избавиться от которой Россия не в состоянии по сей день…

Так вот, все вышесказанное, по мнению автора, — ложь. В этой книге, второй в серии «Мифов о России», он доказывает совершенно обратное.

Читайте. Думайте. Спорьте.

---

В наказе по управлению вотчиной, которую дал боярин Б.И.Морозов в 1651 году приказчику села Сергач Нижегородского уезда, читаем: «И ведать ему крестьян моих и бобылей и судить с старостою, и с целовальниками, и с выборными крестьянами. А велеть крестьянам всею вотчиною к моим ко всяким делам выбрать 10 человек, крестьян добрых и разумных и правдивых, которым с ним, с приказчиком моим, у дела моего быти… А судить ему крестьян и бобылей вправду, правого виноватым не чинити, а виноватого правым. А где доведетца иттить на землю у крестьян или на меру, и ему ходить со старостою и с целовальником и с выборными крестьяны и розводить вправду».

Очевидно, и тут в общине появляется какой-то новый элемент демократического самоуправления: выборные люди, которых контролирует «обчество», и которые несут на себе судебные и административные функции.

Но это было в каждой отдельно взятой деревне. А на уровне всей страны существовал нигде не записанный, никем не утвержденный, но от того не менее действенный общественный договор. Все служат государству. Дворянин — своей шпагой и кровью. Крестьянин — трудом своим. От работы всей крестьянской общины зависело, что за сабля, что за конь будут у защитника Отечества. Сегодня он может и бездельничает, разгуливает по парку. А завтра он собрался-подпоясался — и на войну. Ворочается через несколько месяцев, а то и лет — весь израненный, а то и калечный, как старый комендант крепости из пушкинской «Капитанской дочки». Или вообще останется гнить в чужой земле.

Каждый делает свое дело, у каждого своя ответственность и свои обязанности перед страной. И все это понимают.

Крестьяне у него — как бы «временно» в управлении, чтобы опять же Государю было легче армию содержать. И землю («двор») государь своему служилому человеку тоже «временно» дает, пока тот служит. Если сыновья пошли служить, оставит «поместье» за ним и дале.

Нет сыновей, так выделит вдове с дочерьми десятую долю мужева имения на прокорм, остальную землю вместе с крестьянами отберет в казну.

Притом от века велось так: чем больше у дворянина земли, тем больше он и вооруженных ратников должен на войну отправить. Больше доходов — больше расходов. Справедливость.

И сам помещик непременно должен воевать, а в мирное время — служить. И сыновья также. Особо строго при Петре стало: коли донесут, что уклоняется дворянин от государевой службы, али сына скрывает, не хочет отроком на учебу в столицу отправлять, — все, конец ему. «Уклониста» — в кандалы, имущество — пополам: в казну и доносчику.

Получалось, что жизнь у дворян сытая, да опасная. А свободы — не сильно больше, чем у крестьянина на земле.

Потому, когда 18 февраля 1762 года был объявлен Манифест о вольности дворянства, крестьяне этого не поняли. Точнее, сочли странным то, что теперь дворяне превращаются в узаконенных бездельников, не обязанных служить. Им, значицца, воля вышла, а нам что? Впрочем, обида пришла позже, а поначалу были ожидания — вполне логичные. «Многие крестьяне посчитали, что с этого момента крепостное право стало незаконным, и стали ждать следующего указа — о вольности крестьянства, — отмечает исследователь Александр Горянин. — Ждать им пришлось 99 лет и один день».

Хотя, конечно, не у всех хватило передаваемого из поколения в поколение терпения. Через десять с небольшим лет огромные территории — Оренбуржье, Урал, Западную Сибирь, Среднее и Нижнее Поволжье — охватило восстание Пугачева. Крестьяне не простили нарушения неписаного общественного договора.

Посадские люди

В Московии в сравнении с крестьянами очень мало горожан — посадских людей. Среди них встречаются богатые купцы, ворочающие десятками тысяч рублей — сказочные деньги для времен, когда за рубль покупали корову, за два или три рубля — избу. По мнению Василия Котошихина, число таких купчин «близко 30 человек».

В их числе и новгородский купец Иван Посошков, автор интересной книги, лютый враг преобразований Петра.[303] Это и псковский купец Сергей Поганкин, построивший для себя огромный трехэтажный дом. Сейчас в Поганкиных палатах (таково официальное название этого старинного здания) находится Псковский исторический музей.

Таких купцов правительство вводит в курс государственных дел, советуется с ними, относится к ним очень уважительно. Котошихин пишет: «А бывают они гостиным имянем пожалованы, как бывают у царских дел в верных головах и в целовальниках у соболиные казны, и в таможнях, и на кружечных дворех». Но их всего три десятка.

Остальные, менее богатые, объединены в «суконной сотне» и в «гостиной сотне», а всего их порядка 200–250 человек. Эта цифра, конечно, показывает число глав больших семей, «большаков» купеческого звания. За каждым стоят десятки членов его семьи. Вся мужская часть этой семьи-общины помогает главе управляться, участвует в делах.

«Меньших» же посадских людей в Москве и в провинциальных городах, мелких купчиков и ремесленников с достатком и без достатка нет и 300 тысяч.

В общем, горожан мало. А дел у них много.

Московское государство использует посадских людей не только для уплаты государевых податей. Это государство имеет обширнейшее хозяйство со множеством натуральных и денежных сборов и системой казенной торговли. Кто мешал под это хозяйство завести целую армию специальных чиновников?! Не мешал-то совершенно никто, но ведь чиновникам надо платить… А тяглые посадские общества были обязаны поставлять правительству кадры бесплатных и притом достаточно квалифицированных, умеющих писать и считать работников.

Масса помощников государства на общественных началах занималась такими важными делами, как сбор таможенных и проездных пошлин на мостах и перевозах, разных натуральных платежей. Множество их заведовало казенными промыслами — винными, хлебными, соляными, рыбными и так далее. Царские «общественники» торговали казенным товаром. А до того собирали его, сортировали, везли и распределяли…

Для правительства это был хороший способ получить даровые услуги со стороны посадских. Но для самого городского населения повинность оборачивалась своего рода кооперацией с правительством, — такой же, какая была свойственна для уездного населения. Получается, что и с горожанами правительство делилось властью. Целовальник — это ведь общественное лицо, а не чиновник. И при этом блюдет он государственный интерес.

Таким образом, государство делилось со своими подданными не tq \ько административными функциями, но и — скажу красиво — ответственностью перед страной.

Привычка к этой ответственности проявилась на Земском соборе 1649 года. До Соборного уложения и монастыри, и отдельные феодалы могли владеть своими слободами. Жители «белых», частновладельческих слобод занимались теми же ремеслами и торговлей, что и жители «черных», тянущих тягло государево. Но при этом не платили податей государству. «Белые» оказывались в очень выигрышном положении. «Черным» посадам конкурировать с ними было трудно.

И вот на Соборе 1649 года посадские просят уровнять в правах «белых» и «черных». Они же просят правительство, чтобы все посадские «тянули тягло» и не имели права самовольно выходить из посадов, не могли бы продавать своих домов и лавок нетяглым людям.

Иностранные ученые, такие как Биллингтон и Пайпс, видят в этом проявление рабской сущности русских: получается, горожане сами просят себя закрепостить!

В действительности же посадские люди действуют и в собственных интересах, и одновременно в интересах своего государства! Они заботятся о своевременной уплате податей и несении повинностей и о справедливом разделении тягот внутри общин. Всем придется платить поровну, а значит, никто не будет обижен. Решение принято на Земском соборе, в том числе и голосами самих посадских. Очень демократичное решение.

Нетяглое население

Московию принято считать «тяглым» государством, в котором не было никакой личной свободы. Так описывал его В.О.Ключевский, и современный «любитель» нашей истории Р. Пайпс охотно ссылается на него: русский историк «сам сознается!».

Но легко увидеть: как только ослабевает внешняя опасность, исчезает вероятность новых татарских набегов, так в русской жизни набирает силу демократическая струя.

«Судебник» Ивана III 1497 года знает только две группы населения. Тяглые люди, которые платят подати и тянут тягло, и служилые люди, которые правят государеву службу.

А вот «Соборное уложение» 1649 года знает три основные класса общества: служилые люди, уездные люди и посадские люди.

А есть еще и духовенство, около 200 тысяч человек, имеющее совершенно особые права и обязанности.

Внутри трех основных сословий выделяется множество более мелких групп, порой очень различных. Они тоже не все тянут тягло (те же бобыли вовсе не тянут, а занимаются индивидуальным предпринимательством). А между этих групп, по выражению В. О. Ключевского, «оставались промежуточные, межеумочные слои», которые «не входили плотно в их состав и стояли вне прямых государственных обязанностей, служа частному интересу».[304]