Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

• Название: Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942
• Автор: Юрий Владимиров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9524-4843-8

Война зенитчика Юрия Владимирова оказалась короткой. Вместе с 250 тысячами красноармейцев и командиров он попал в плен под Харьковом в мае 1942 года. Только единицам из них удалось выжить и рассказать о подробностях трагедии. Книга Ю. Владимирова представляет собой точный и захватывающий рассказ о последних предвоенных годах, подготовке в учебной части, трудовом фронте. Поразительная наблюдательность автора позволяет подробно представить быт и дух того времени.

Мы привыкли читать о войне героической, многодневной и многотрудной. А автор из тех, кто в первые дни войны не доехал до фронта и погиб в разбомбленных эшелонах, из наскоро обученных красноармейцев, брошенных командованием и попавших в плен или убитых в первом бою. Именно на них приходилась львиная доля потерь Красной армии в начальный период войны.

---

Погода была жаркой. Думалось, что жизнь в Лозовеньке пойдет дальше так же хорошо, как она была у нас до 12 мая. Но сильно тревожило то, что с запада в село и вокруг него прибывали все новые и новые воинские части, главным образом пехотные, отступавшие от преследовавшего их противника.

Командование нашей танковой бригады и ее штаб расположились в большой хате в центре села рядом с полевыми кухнями. Танки почти никто из посторонних видеть не мог, так как они везде были размещены очень скрытно и хорошо замаскированы. Кстати, больше своих танков я уже вообще не видел.

Глава 15

21 мая после завтрака лейтенант Кирпичев приказал нашему первому орудийному расчету сменить на пушке находившийся на ней уже двое суток на боевом обслуживании второй расчет. Поэтому все номера первого расчета, включая и меня, оставив свои шинели, сумки с противогазами, личное оружие и другие вещи, кроме саперной лопаты и фляги за спиной на поясном ремне, сразу заняли на платформе орудия и возле него положенные рабочие места. Я, как всегда, сел на кресло для второго номера.

В первую очередь мы проверили готовность к ведению огня всех основных узлов и рабочих мест на орудии и подтащили к нему поближе ящики со снарядами, чтобы облегчить труд двух подносчиков во время стрельб. Проведали вырытые вчера нами же недалеко от пушки индивидуальные защитные окопы, предназначенные для укрытия в них всех номеров орудийного расчета при критических ситуациях. Договорились между собой, кто и куда конкретно при этом побежит прятаться. Все оказалось в должном порядке, кроме внутренней поверхности ствола орудия, на котором осело много нагара и грязи из-за множества проведенных прежде стрельб. Потребовалась срочная зачистка его банником.

С раннего утра у всего личного состава батареи было предчувствие, что этот яркий солнечный день 21 мая будет для всех наверняка очень жарким не столько из-за действия горячих лучей солнца, сколько вследствие возможных частых воздушных атак самолетов противника на село и его окрестности. Все мы были твердо уверены, что для немцев не осталось незамеченным скопление в селе Лозовенька и вокруг него наших отступивших и еще продолжавших отступать войск многих родов, и особенно пехоты, танков и другой боевой техники. Самолеты немцев вот-вот могли начать налеты, пользуясь как ясностью и безоблачностью неба, так и полным отсутствием на нем уже много дней нашей авиации. Пилотам воздушных машин противника была также хорошо известна слабая эффективность огня наших зенитных батарей, которых у нас в данной местности, вероятно, было не более трех. К тому же зенитчики, как я уже упоминал, не имели ни достаточного количества орудий, ни боеприпасов.

Мы только закончили работу по очистке ствола пушки, как эшелон немецких штурмовиков и самолетов других типов в количестве около пятнадцати появился над селом примерно в 9 часов утра. Они резко снизились и начали атаку на село. Пикируя, на бреющем полете самолеты обрушились на плохо замаскированные автомашины, на хаты, дома и другие постройки и черневшие кое-где брустверами окопы. Они бросали на землю небольшие осколочные и зажигательные бомбы и поливали ее струями пуль.

Наше орудие и пушка второго огневого взвода быстро открыли огонь по целям, в основном короткими очередями. Нас поддержали зенитчики батареи 198-й отдельной танковой бригады на противоположном конце села. Повела огонь и еще одна батарея, стоявшая далеко в поле, где-то южнее Лозовеньки. Стали стрелять в небо из винтовок и карабинов орудийные расчеты, а также другие военнослужащие. Везде установился невероятно сильный грохот от взрывов бомб и стрельбы из орудий. Кругом поднялась страшная пыль, застилавшая глаза.

Струи пуль несколько раз просвистели рядом с нашей пушкой, но, к счастью, никого не задели. Не пострадало и второе зенитное орудие. Около десятка крытых в основном только соломой хат и дворовых построек в селе загорелись от зажигательных бомб, образовав столбы дыма и языки пламени. Запылал и ближайший к нашему орудию двор с хатой и другими постройками.

Сквозь раздававшийся грохот послышались стоны раненых, дикий вой и причитания женщин. Громко замычали коровы, завизжали свиньи. Заблеяли овцы и козы, закудахтали куры и петухи, и даже загоготали бродившие возле речки гуси.

Налет авиации длился около 15 минут, а мы постреляли по самолетам в общем в течение не более 10 минут, так как вести все время беспрерывную стрельбу из пушки командир не дал, требуя экономить снаряды. Ни одного самолета сбить не удалось.

Потери убитыми и ранеными от воздушного налета понесли главным образом пехотинцы. Но среди пострадавших оказались и местные скот и жители, не успевшие вовремя спрятаться в погребах, подвалах или подполах домов. Сгорело несколько автомашин. Однако остались целыми все три наши. Никто из личного состава батареи не получил даже маленькой раны.

После улета самолетов к обоим орудиям подошли поочередно командир и комиссар батареи. При этом командир старший лейтенант Сахаров не сумел найти хотя бы каких-нибудь ободряющих и поощряющих слов и лишь заговорил о необходимости экономии боеприпасов и ведения более точного огня по целям. Но комиссар батареи политрук Воробьев, наоборот, вел себя со всеми очень участливо и нашел для каждого из тех, с кем общался, много хороших и теплых слов. Особое внимание он проявил ко мне, сказав, что знает о моем вчерашнем посещении госпиталя из-за болезни и нежелании остаться в нем. Он также поинтересовался, как сейчас я себя чувствую. Пожалел, что из-за сложившейся тяжелой ситуации мы с ним пока не можем заняться выпуском боевых листков.

Уже прошло обеденное время, и только тогда бойцы второго орудийного расчета принесли в ведрах и кастрюле обед из полевой кухни, расположенной в центре села, на берегу речки. Нас позвали на эту долгожданную очень многими товарищами процедуру.

К сожалению, то, что совсем недавно несколько человек лишились жизни или получили увечья, кое у кого отбило желание принимать пищу. А у меня – тем более. Однако мне, вопреки всему этому, пообедать, хотя и без аппетита, все же пришлось, чтобы окончательно не обессилеть и не умереть с голоду.

Сначала мы получили в котелке первое блюдо – горячий украинский борщ, а после него в том же котелке – гуляш с вермишелью. Третье блюдо – обычный компот из сухих фруктов – поели из кружек. Каждому едоку выдали по большому куску свежего черного хлеба из ржи с примесью кукурузы. К удивлению многих, и первое и второе блюда были мясными и одновременно достаточно жирными – в них было много мяса, даже больше, чем следовало.

После окончания обеда часть бойцов отправили на помощь местным жителям тушить пожары в загоревшихся дворах. Воду для этой цели тащили ведрами из ближайших колодцев и из речки, протекавшей посредине села. Но номера нашего орудийного расчета по-прежнему находились на своих рабочих местах на пушке и около нее. Мы рассчитывали немного передохнуть, однако сделать этого не удалось: снова на небе потянулись эшелоном друг за другом, вероятно, те же самые немецкие самолеты, которые натворили в селе много бед перед обедом. (По-видимому, накануне они тоже устроили себе обеденный перерыв.)

И опять все совершилось почти так же, как и в первый раз, – мы постреляли немного, и снова безуспешно. Стали свидетелями дальнейших несчастий: гибели и ранения товарищей, детей, стариков и женщин, новых пожаров, уничтожения автомашин. В этот раз я обратил внимание на то, что самолеты пролетели также и над тем полевым госпиталем, где я вчера побывал, но при этом почему-то ни одной бомбы на него не сбросили. И поэтому сразу задал себе вопрос: «Неужели они обратили внимание на нарисованные над палатками большие красные кресты и проявили гуманность?»

Однако полной противоположностью этого сомнительного для меня проявления немецкими летчиками человечности явилось то, что я лишился при данном налете авиации своего очень хорошего старшего товарища Михаила Дмитриевича Журавлева. Как мне рассказали очевидцы происшедшего несчастья, это случилось так: Михаил Дмитриевич вместе с водителем разбитого 19 мая грузовика ЗИС и молодым шофером Загуменновым, обслуживавшим в те дни грузовую автомашину «Бедфорд» второго огневого взвода, у которой была не в порядке коробка передач, занялся в центре села у речки ремонтом той машины. Сняли с нее и разобрали упомянутый дефектный узел и стали с ним что-то делать. И как раз в это время прилетели самолеты, сразу обратившие внимание на четкий объект для успешного нанесения удара.

Первая же бомба точно попала в цель: разнесла автомашину на отдельные куски, убила водителя грузовика ЗИС и тяжело ранила в грудь Михаила Дмитриевича. Лишь случайно уцелел Загуменнов, который сразу же попытался помочь раненому коллеге, но не сумел. Лишь после окончания авианалета он смог прибежать к санинструктору Федорову и вместе с ним и носилками вернуться к лежавшему на траве и истекавшему кровью Михаилу Дмитриевичу. Санинструктор чем-то помог раненому, после чего его положили на носилки и принесли на них ко двору, отведенному для нашего взвода. Затем товарищи собрались доставить Михаила Дмитриевича в полевой госпиталь, но тот, находившийся все время в полном сознании, отказался от этого, заявив, что ему уже все равно больше не жить, и попросил его не тревожить. При этом он попрощался с присутствовавшими рядом бойцами и на их глазах скончался. Позже, услышав рассказ о смерти друга, я не смог сдержать слезы и горько заплакал: мне было очень и очень жаль покойного и обидно, что не сумел с ним побыть рядом в последние минуты его жизни.