Эллиот Аронсон - Общественное животное. Введение в социальную психологию

• Название: Общественное животное. Введение в социальную психологию
• Автор: Эллиот Аронсон
• Жанр: Психология

---

Позвольте мне проиллюстрировать вышесказанное: когда люди включены в какие-то взаимоотношения, они обычно испытывают по отношению друг к другу некоторые чувства. Если эти чувства не поняты, они могут помешать выполнению решаемой в данный момент задачи. Например, предположим, что вы и я являемся членами комитета, состоящего из шести человек, который собирает средства для неблагополучных детей. Предположим также, что вы умны, обладаете высоким творческим потенциалом, атлетически сложены, богаты и обаятельны. Я чувствую в вас сильного конкурента и хочу нравиться остальным членам комитета больше, чем вы. Поэтому, когда вы предлагаете какую-то идею, связанную с привлечением средств, я, находясь под влиянием своих чувств, буду настойчиво искать в вашем предложении какой-нибудь дефект и постараюсь высмеять это предложение, оспорить его, даже если идея хороша. Особенно, если идея действительно хороша…

Теперь вообразим, что у меня присутствует твердое понимание того, что за чувства мной владеют, - понимание, полученное благодаря участию в прямых разговорах, происходивших с теми, с кем меня связывают близкие отношения, или во время участия в работе Т-групп. Каким образом это поможет мне? Смогу ли я встать, подойти к вам и, положив руку на плечо, произнести: ‹Меня обуревают чувства зависти и соперничества, но ваши идеи великолепны, и вообще вы потрясающий человек! Я хочу поддержать ваше предложение!›? Сомневаюсь, что все произойдет подобным образом.

Во-первых, я побоюсь сделать это. Ведь вы можете не захотеть взаимодействовать со мной, придерживаясь норм открытости. Вы можете попытаться извлечь преимущества из той позиции уязвимости, в которую поставило меня мое признание, и начнете унижать меня.

Во-вторых, при отсутствии близких отношений между нами, я не имею права использовать свою открытость в качестве косвенного средства принуждения, чтобы заставить и вас в свою очередь стать уязвимым для меня. У меня нет никакого права нажимать на вас, чтобы вы стали более открытым, чем вам этого хочется. Но если я не могу выразить свои чувства прямо или стать для вас уязвимым, то какую ценность могут представлять мои коммуникативные навыки в этой ситуации?

Чтобы ответить на этот вопрос с помощью примера, давайте вернемся к заседанию того самого ‹комитета шести›. Когда вы выдвигаете хорошую идею, я чувствую себя ужасно. Я также ощущаю непреодолимое желание тут же разыскать в вашей идее какие-то недостатки. Однако, если я уже научился ‹смотреть в глаза› своим чувствам зависти и соперничества и понимать их, то я могу сдержать себя и задуматься: а действительно ли ваша идея столь плоха, или я просто снова поддаюсь духу соперничества? Если я могу отдать себе отчет в собственной зависти и потребности одерживать верх, то у меня появляется неплохой шанс с этими чувствами справиться и, таким образом, стать более продуктивным членом комитета.

В последующем, если я узнаю вас лучше и начну вам доверять, я могу решить, что настало время поделиться с вами (в приватной обстановке, конечно) моими прежними чувствами, в которых доминировало соперничество. Возможно, я смогу сделать это таким образом, чтобы рассказ о моих чувствах послужил бы своего рода приглашением завязать между нами более тесные, более открытые отношения, вместе с тем не вынуждая вас пойти на них.

Моей собственной личной целью является развитие таких отношений со все большим числом знакомых, чтобы в результате мое социальное окружение действительно становилось бы более безопасным, более открытым, более спокойным, более возбуждающим и более способствующим науче-нию, пониманию и личностному росту. Это нелегко осуществить, и поэтому столь соблазнительным было бы вернуться к позиции победителя, нежели уязвимой личности, снова выглядеть хорошим и ‹правым›, вместо того чтобы общаться с другими людьми ясно и открыто. Как важно, что мы понимаем: стоит нам поддаться этому искушению, и кривая разводов будет попрежнему расти, а число и степень глубины приносящих истинное удовлетворение межличностных отношений будут продолжать снижаться.

Социальная психология как наука

Научный метод, вне зависимости от того, приложим ли он к физике, химии, биологии или социальной психологии, является наилучшим из тех, которыми мы, люди, обладаем, чтобы удовлетворить наше стремление к знанию и пониманию. Говоря более конкретно, мы используем научный метод, пытаясь приоткрыть подчиняющиеся определенным законом отношения между вещами - будь то химические соединения, планеты или первопричины человеческой любви и предубеждений.

Первым шагом в научном процессе является наблюдение. В физике простое наблюдение может быть, например, таким: если у моего ребенка в кузове игрушечной машины лежит резиновый мяч, то, когда девочка потянет машину вперед, мяч как будто откатывается назад, к стенке (на самом деле это не так - просто создается впечатление, что мяч откатывается назад!), а стоит только резко остановить машину, как мяч тут же поспешит к ее передней части. В социальной психологии простое наблюдение может быть, например, таким: если я работаю официантом, то мои чаевые, видимо, будут большими в случае, когда я нахожусь в хорошем настроении и расточаю улыбки клиентам, чем в случае, когда я сам не свой и улыбаюсь им реже.

Следующим шагом будет попытка догадаться, почему произошло именно то, что мы наблюдали; эта догадка и станет нашей попыткой приоткрыть те самые ‹подчиняющиеся определенным законам отношения›, о которых упоминалось выше.

Третий шаг - это придание нашей догадке формы гипотезы, доступной экспериментальной проверке.

И наконец, последний шаг будет представлять собой спланированный и проведенный эксперимент (или серию экспериментов), который либо подтвердит, либо опровергнет нашу гипотезу. Если серия искусно спланированных и корректно проведенных экспериментов не подтвердит нашей догадки, мы откажемся от нее. Как однажды заметил мой любимый автор - физик Ричард Фейнман [1]: ‹Не имеет значения, насколько прекрасна догадка или насколько умен или знаменит выдвинувший ее, если эксперимент противоречит догадке, то значит, она неверна. И ничего больше!› По моему мнению, в этих словах заключена как сущность науки, так и ее красота: в науке нет священных истин.

Наука и искусство

Название этого раздела звучит слишком строго-разграничительно. Неужели в нашей науке не найдется места искусству? Разве искусство, подобно науке, не является также способом удовлетворения нашей потребности в понимании?

Я убежден, что эти два процесса, хотя и различаются между собой, но они взаимосвязаны. Великолепное определение указанного различия дал известный российский психофизиолог Павел Симонов. Согласно его точке зрения [2], как ученые мы пристально вглядываемся в наше окружение и пытаемся организовать неизвестное разумным и осмысленным образом; как художники мы реорганизуем известное окружение с тем, чтобы создать нечто совершенно иное. К этому тонкому наблюдению я могу лишь добавить, что для хорошего эксперимента часто требуется комбинация опыта и мастерства, присущих и ученым, и художникам. Как экспериментаторы мы в буквальном смысле используем искусство, чтобы обогатить нашу науку. Я убежден, что это особенно верно в случае социально-психологических экспериментов.

Почему именно в социальной психологии? Полный ответ на этот вопрос вы получите по мере чтения этой главы. Сейчас же позвольте мне просто заметить, что в социальной психологии мы изучаем не поведение химических реактивов в мензурке и не поведение резиновых мячиков в кузове игрушечной машины, а поведение умных, пытливых и искушенных взрослых, которые всю жизнь прожили в социальном мире. Нет нужды долго говорить о том, что, подобно изучающим их экспериментаторам, наши испытуемые развили собственные идеи и теории относительно того, что порождает их чувства и поступки, так же как и чувства и поступки окружающих. Это совсем не тот случай, когда вы экспериментируете с химическими реактивами, подопытными животными или даже с людьми в ‹несоциальных› ситуациях.

Тот факт, что мы имеем дело с социально искушенными человеческими существами, как раз и делает социальную психологию в качестве предмета экспериментальных исследований столь зачаровывающей. В то же время это обстоятельство требует от экспериментаторов (если они не хотят упустить шанс получить веские и надежные результаты) значительной доли ‹искусства›. В данной главе я попытаюсь максимально точно рассказать вам, как это происходит.

От умозрительных рассуждений к эксперименту

А теперь давайте еще раз вспомним случай в Иосемитском национальном парке, описанный в главе 2. В общих чертах произошло вот что: когда я внезапно проснулся, разбуженный криками о помощи, то увидел толпы туристов, бросившихся на помощь человеку, который в ней нуждался. А поскольку поведение этих туристов совершенно определенно отличалось от того, что продемонстрировали свидетели убийства Дженовезе (тридцать восемь человек наблюдали, как женщину забивали до смерти, и даже не предприняли попытки каким-либо образом помочь несчастной), то я стал размышлять о том факторе, который вызвал такое различие в поведении в обеих описанных ситуациях. Однако, вне зависимости от того, насколько умными и искушенными были мои рассуждения, я не мог быть уверен, что они верны. Существовали буквально десятки различий между ситуацией в Иосе-митском туристском лагере и случаем с убийством Дженовезе! Как же мы можем быть уверены, что нашли именно тот фактор, который и был решающим, то есть то различие, которое и обеспечило различие результатов?