Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

Что же так озлобило высокомерного Плеханова? Надежда перевертывала страницу за страницей, возвращалась к отдельным строчкам, и перед ней возникали - одна за другой - картины взволнованных переговоров, затянувшихся чуть ли не на целую неделю. Плеханов ждал, что его с поклоном попросят в о л о д е т ь журналом и газетой, властвовать неограниченно. Все остальные будут при нем в роли мальчиков на побегушках. Он будет заказывать статьи и править их по своему усмотрению. Но к нему приехали не на поклон, заговорили о совместной работе, о полном равенстве, о соредакторстве шести человек. Плеханов сначала закапризничал: он, дескать, предпочтет остаться просто сотрудником, потом припугнул, что он не будет сидеть сложа руки и вступит в какое-либо иное предприятие.

"Мою "влюбленность" в Плеханова, - продолжала читать Надежда, - тоже как рукой сняло, и мне было обидно и горько до невероятной степени. Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением, veneration*, ни перед кем я не держал себя с таким "смирением" - и никогда не испытывал такого грубого "пинка". А на деле вышло именно так, что мы получили пинок: нас припугнули, как детей, припугнули тем, что взрослые нас покинут и оставят одних, и, когда мы струсили (какой позор!), нас с невероятной бесцеремонностью отодвинули".

_______________

* Благоговением (англ.).

Во время одной из встреч Вера Засулич в угоду надменности Плеханова раболепно предложила: "Ну, пускай у Георгия Валентиновича будет два голоса". Тот преобразился, принялся распределять отделы и статьи: то одному, это - другому. И тоном редактора, не допускающего возражений. И опять пришлось расстаться до утра. Плеханов вышел из комнаты, скрестив руки на груди. Аксельрод горько качал косматой головой. Вера Ивановна курила сигарету за сигаретой и в отчаянии ломала стиснутые пальцы. Потресов совершенно серьезно опасался, как бы она в атмосфере такой нравственной бани не покончила с собой... Но она побежала уговаривать своего кумира...

- Ну и как же теперь? - спросила Надежда Константиновна Мартова, перевертывая последний листок.

- Полностью шестерка еще не собиралась, - ответил тот и покрутил в воздухе тонким указательным пальцем. - Потресов лечится в Швейцарии. Плеханов шлет письменные замечания. Вера - милый человек, но, прямо скажу, не журналистка: ей недостает оперативности. Работаем мы вдвоем. Вы скоро убедитесь в этом.

Вернулся Владимир Ильич. Анна Ильинична встала, возвратила Мартову газету, невестку поцеловала в висок:

- Приходи ко мне в пансион. - Назвала адрес. - Тут недалеко. Ладно? Володя, - кивнула брату, - надеюсь, найдет время проводить тебя. Уж там-то мы с тобой наговоримся.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

- Слепов, на выход! На допрос.

- Господи!.. Да когда же это кончится? - Феофил Алексеевич, невысокий, курносый, с проплешиной на круглой, как арбуз, голове, истово перекрестился. - Спаси и помилуй...

В коридоре спросил надзирателя:

- Скажи, почтенный, опять к самому Зубатову? Ради бога...

- Не могу знать... Давненько сидишь. Может, к жандармам уже твое дело пошло. От них спуску не жди.

- Да говорил же я: невиноватый. Видит бог, никакой вины за мной нет.

- Виноват, не виноват - про то начальство знат. Зубатов наскрозь видит... Да что я с тобой?.. - сам себя упрекнул надзиратель и прикрикнул: - Разговоры!.. Не положено.

Слепова привели в "предбанник" - в комнату Евстратия Медникова, ближайшего подручного начальника Московской охранки. Тот доложил "самому"; посторонившись, пропустил арестанта, мотнул головой: "Что-то долгонько с ним Сергей Васильевич?.. Почитай, целый месяц..."

У Зубатова было правило: не передавать дел в жандармское управление для формального дознания до тех пор, пока не просеет всех через свое сито и сам не "побеседует" с облюбованными арестантами. А "беседы" его порой затягивались на несколько часов. И нередко он, проводив "собеседника", хлопал Евстратия по плечу: "Ну, Котик, дело сделано! Запиши себе адресок, дай ему конспиративку". Но чаще всего выскакивал из кабинета раскаленный до красноты, сыпал матерные слова: "Попался орешек! Топором не расколешь!.. В департаменте не знают, каково нам... Так-растак... Да подковы и те голыми руками гнуть легче..." Евстратий останавливал начальника:

- Не гневите бога, Сергей Васильевич... Улов-то немалый... А в департаменте, сами знаете, называют нас "академией сыска". На всю матушку Россию!..

- Заслуженно, Евстратушка! - Зубатов на секунду прикладывал платок к разгоряченному лбу и, успокаиваясь, возвращался в кабинет. А Евстратий Павлович спешил распорядиться, чтобы начальнику поскорее принесли стакан крепкого чая.

Пятый раз Слепов перешагнул порог зубатовского кабинета, в душе перекрестился: "Дай-то бог, чтобы все по-хорошему..."

Когда первый раз его ввели сюда, Зубатов глянул сурово:

- Кто такой?

- Слесарь, ваше... ваше степенство.

- Фамилию спрашиваю. - У Сергея Васильевича новые ботинки невыносимо жали ноги, и он с утра был так раздражен, что сдержаться не мог. - Имя, отчество? Подпольная кличка?.. Что там мямлишь? Язык проглотил, что ли?

- Нет у меня, ваше степенство, никакой клички. Как на духу перед вами... Слепов я... С завода братьев Бромлей.

- Ах, Слепов! Своей собственной персоной! Так, так. - Зубатов откинулся на спинку кресла, потер каблуком о каблук, приосвобождая ноги. Давненько поджидаем тебя, Слепов.

- Чегой-то я не пойму... Вроде бы мы...

- Я тебя знаю. И твоих дружков по преступному сговору тоже знаю. У вас там на заводе Бромлеев революционная, как вы ее называете, пропаганда пустила глубокие корни. Но мы их вырвем. - Зубатов погрозил пальцем и кинжальным взглядом резанул по глазам. - Сознавайся, Слепов. Предупреждаю: только чистосердечное раскаяние облегчит твою участь.

- Да мне... Да я...

- Запираться будешь - в Сибирь закатаем. - Зубатов опять потер каблуком о каблук. - В Туруханск лет на пять. Или - в Якутку. Слыхал про такие погреба?

- Бог миловал... - Слепов прижал руки к груди. - Нисколечко не виноват я. Поверьте честному слову.

- Мы верим фактам о преступных замыслах. - Зубатов распахнул на столе папку, взял пачку листовок с лиловыми строчками. - Вот улики. Вещественное доказательство для суда. - Потряс листовками. - Вы задумали праздновать Первое мая. И по басурманскому календарю. Дескать, вместе с про-ле-та-ри-я-ми Европы. Бредили красными флагами. Замышляли против царя-батюшки!

Конопатое лицо Слепова покрылось испариной, и он, погладив горло, сдавленно выкрикнул:

- Подбросили... Верьте слову... Вот, - Слепов размашисто перекрестился, - вот вам крест. Подбросили изверги рода человеческого... И не мне одному...

- Знаю. Действовали скопом. А за это прибавят годика три. - Зубатов снова откинулся на высокую резную спинку кресла, самодовольно покрутил аккуратный усик. - Скажи, Слепов, почему у других мастеровых в инструментальных ящиках нашли по одному листку, а у тебя - вот! - целая пачка. Почему? Опять мямлишь. Нечем оправдываться. Понятно: не успел подбросить в другие ящики. Поймали с поличным. Теперь у тебя единственный путь для спасения - рассказать все, как на исповеди у священника.

- Да я бы, ваше степенство... Сто бы раз... Только невиноватый. И в мыслях не было. Я не какой-нибудь... Я истинно русский человек. Завсегда по воскресеньям к обедне... Кажинный божий праздник... И ноне к причастию... Хоть у отца Христофора спросите.

- Спросим, Слепов, всех, кто знает тебя. - Зубатов нажал звонок, встал, разминая ноги, и Медникову, показавшемуся в дверях, процедил сквозь зубы: - Посадить на хлеб и холодную воду. Пусть поразмыслит. Авось поумнеет. Ведь сообщники-то его уже сознались. А улики у нас в руках.

...Вызвали через три дня.

Зубатов прохаживался по кабинету. Оглядывая ссутулившегося арестанта, медленно опустился в кресло, теплыми глазами указал на стул:

- Ну-с, Феофил Алексеевич, вы поразмыслили? Да вы садитесь. В ногах, говорят, правды нет. Не так ли? Садитесь, садитесь. Я надеюсь, сегодня мы побеседуем по душам. - Пододвинул раскрытую коробку с папиросами. Пожалуйста! Ах, вы не балуетесь табачком? А водочкой, позвольте спросить?

- По малости. Ежели когда престольный праздник али день ангела...

- Похвально! Я вижу, у вас характер положительный.

Слепов изумленно смотрел на спокойное лицо Сергея Васильевича, на его выпуклый светлый лоб, будто видел перед собой совсем другого человека. Тем временем Зубатов, выпустив струю дыма в сторону, облокотился на стол, глянул в глаза:

- Так как же, Феофил Алексеевич? Вы готовы дать чистосердечные показания?

- Показание у меня одно: подбросили, стервы. - Слепов помял светленькую бородку. - Покамест в нужник ходил...

- Стервы, говорите? А ваши то-ва-ри-щи величают их героями.

- Да какое же тут геройство? Против царя-батюшки, помазанника божия... Одно слово - смутьяны! Не знался с ними и знаться не хочу.