Г. Штоль - История Древнего Рима в биографиях

• Название: История Древнего Рима в биографиях
• Автор: Г. Штоль
• Жанр: История

Написанная в XIX в. книга немецкого исследователя Г. В. Штоля «История Древнего Рима в биографиях» пользовалась особой популярностью среди русского читателя в начале XX в. Автор подробно, с многочисленными интересными деталями рассказывает о политических и военных деятелях Древнего Рима – от Люция Юния Брута до Марка Тулия Цицерона.

Для широкого круга читателей.

---

Сенат, вместо мира с самнитянами, согласился только на годичное перемирие, но и оно, как по крайней мере рассказывают римляне, скоро было нарушено самнитянами. Однако новое тяжкое поражение в 322 г. привело их в такое уныние, что они решили заключить мир на каких бы то ни было условиях. Они предложили возвратить римлянам всю добычу и всех пленных и выдать им своего полководца, Брутула Папия, как главного виновника войны. Чтобы избегнуть этого позора, Папий сам лишил себя жизни; но самнитяне все-таки выдали его труп. Несмотря ни это унижение, они, однако, не добились мира.

Война возобновилась с крайним озлоблением со стороны самнитян. Во главе своего войска они поставили К. Понтия, храброго и умного полководца. Римляне избрали на 321 г. консулами Т. Ветурия Калвина и Сп. Постумия, сделавшихся известными благодаря кавдинскому несчастью. Консулы расположились лагерем у Калатии в Кампании. Понтий же остановился с сильным войском недалеко от Каудиума, в западной части самнитского государства, но принимал всевозможные меры для того, чтобы римские полководцы не открыли его позиций. Переодев пастухами десять своих солдат, он отправил их по разным направлениям к римским постам и приказал, чтобы они отдали себя поодиночке в плен и сказали римлянам, что самнитские легионы осаждают в Апулии город Луцерию и что он не будет в состоянии долго выдерживать эту осаду. Консулы решили как можно скорее оказать помощь союзному городу, чтобы воспрепятствовать отпадению Апулии, и потому пошли прямой дорогой через Самниум, т. е. по земле неприятеля. Вблизи Каудиума их путь лежал влажным лугом, окруженным высокими и крутыми холмами; войти туда и выйти можно было не иначе как через два узких и глубоких прохода. Это – знаменитое Кавдинское ущелье, Furculse Caudinae. Римляне беспрепятственно вступили в долину, но когда дошли до выхода, то нашли его загороженным камнями и срубленными деревьями и занятым большой массой войска. Они поспешили обратно к выходу, но теперь и он был заперт точно таким же образом, а вокруг на холмах стояли самнитские легионы, с которыми римское войско думало встретиться только под стенами Луцерии. Римляне поняли, но слишком поздно, что они сделались жертвой военной хитрости; всякий бой оказывался здесь бесполезным, выбраться силой из этой сети было невозможно. Консулы предложили капитуляцию. Понтий не знал, как бы ему получше воспользоваться своим удачным ловом, и потому призвал в лагерь своего отца, К. Геренния, славившегося осторожностью и мудростью. Старик посоветовал или изрубить всех пленных, или отпустить, не причинив ни малейшего вреда. Понтий имел неблагоразумие избрать средний путь; он надеялся выгодным миром покончить всю войну и потребовал, чтобы Рим срыл построенные вопреки договорам крепости Калес и Фрегеллу и возобновил прежний равноправный союз с самнитянами. Требование это было принято, и консулы и все офицеры поклялись исполнить его; 600 всадников остались заложниками, порукой в нерушимости договора. После этого все римское войско было отпущено невредимым, но не без глубокого оскорбления. Два консульских войска, четыре легиона – т. е. 20 тысяч человек, – прошли под так называемым игом, без оружия, в одном исподнем, сопровождаемые язвительными насмешками неприятеля; впереди шли консулы, тоже почти полунагие, лишенные всех знаков своего звания. Неизгладимыми чертами запечатлелся этот позор в сердце римлян. Безмолвствуя от негодования и стыда, они дотащились до Капуи и там легли па большой дороге как нищие. Проникнутые состраданием капуанцы дали им оружие и лошадей, платье и съестные припасы и снабдили консулов их почетными атрибутами – связками прутьев и ликторами. Безмолвно и с опущенными взорами приняли римляне эти пособия и в сопровождении капуанских всадников продолжали путь до границы Кампании. Когда эти всадники возвратились и сказали, что древняя римская отвага погибла, что вместе с оружием римляне потеряли и мужество, тогда Офилий Калавий, почтенный и опытный старик, возразил, что или он не знает образа мыслей римлян, или это суровое молчание их повлечет за собой в скором времени жалобные стоны и вопли самнитян. Темной ночью вошло поруганное войско в Рим и попряталось в домах.

Молва об этом бедствии уже раньше распространилась по городу; не дожидаясь приказания начальства, народ оделся в траур и запер лавки; судопроизводство и вся общественная деятельность прекратились. Возвратившиеся консулы сложили с себя должность, сенат собрался, и бывший консул Постумий объявил, что заключенный им и его товарищем договор для народа недействителен, как заключенный без его согласия, и что для снятия с народа всякого обязательства следует выдать неприятелю тех, кто, превысив свою власть, согласились на эту сделку. Предложение Постумия было принято, договор объявлен недействительным, и консулы, вместе со всеми теми, кто поклялся в его нерушимости, отправлены к самнитянам. Но самнитяне не приняли их и отвечали, что если договор уничтожен, то римское войско должно снова вернуться в то же самое Кавдинское ущелье. Само собой разумеется, что это требование осталось неудовлетворенным. Римляне исполнили формальность и теперь думали только об одном – смыть позор кровью.

Понтию следовало исполнить благоразумный совет отца; избранный им средний путь, покрывший римлян тяжким позором, никак не мог привести к желанному миру. Поругание требовало мщения, и там, где дело шло о силе и господстве, римляне оказывались не особенно добросовестными относительно нерушимости договоров.

Война возобновилась. Для римлян главный вопрос состоял теперь в том, чтобы как можно скорее поднять свое государство после столь ужасного поражения и восстановить его авторитет у итальянских народов. Они избрали консулом на 320 г. своего лучшего полководца, Папирия Курсора, и дали ему в товарищи Кв. Публилия Филона, который был тоже известен как отличный военачальник. Самнитяне воспользовались своим успехом для завоевания Луцерии, важнейшей крепости в Апулии, и перевезли в нее 600 римских заложников, которых они великодушно пощадили после нарушения договора. Туда-то двинулся с войском Папирий Курсор, пошедший через земли сабинян и побережье Адриатического моря; Публилий Филон направился к Каудиуму. Войско Филона состояло большей частью из тех солдат, которые в прошедшем году потерпели в этой местности такое позорное поражение. Поэтому, когда дело дошло до битвы, они бросились в нее с таким бешенством, что самнитяне в короткое время были разбиты наголову. После этого Филон почти без сопротивления прошел через Самниум в Апулию, где перед стенами Луцерии соединился с товарищем.

Положение Папирия перед Луцерией было до этих пор очень неблагоприятно. Почти вся Апулия находилась в руках самнитян; только один город Арпи оставался на стороне римлян и снабжал Папирия съестными припасами; но добывание этих последних, вследствие постоянных вылазок неприятельских отрядов, было сопряжено с такими затруднениями, что конница привозила хлеб из Арпи в лагерь в мешках, привязанных к седлам, и нередко была вынуждена сбрасывать эти мешки и вступать в битву. Но с прибытием Публилия положение дел измени лось. Публилий взял на себя обязанность обходить с войском окрестности и затруднять подвоз неприятелю съестных припасов, а Папирий в это время продолжал осаждать Луцерию. Такой маневр поставил осажденных в крайне критическое положение, побудившее самнитян, находившихся вне города, стянуть сюда все свои силы, чтобы решительной битвой освободить своих соотечественников, запертых в Луцерии. Обе стороны уже готовы были приступить к этой битве, когда от тарентинцев пришло посольство с требованием к римлянам и самнитянам прекратить войну. Они грозили, что Тарент сам объявит войну той стороне, которая окажет нерасположение к заключению мира. Хвастливый тон тарентинцев так мало испугал Папирия, что тот тотчас же подал сигнал к битве, тогда как, напротив, самнитяне, положившись на посредство о мире, прекратили все приготовления к сражению.

Оба консула разделили между собой войска и двинулись на неприятеля. Озлобленные солдаты наполнили окопы, сорвали стену и ринулись в самнитский лагерь с криками «Здесь не ущелье, здесь не Каудиум! Здесь действует римская храбрость!» В бешенстве рубили они все, что попадалось им под руку, сражавшихся и павших, вооруженных и безоружных, рабов и свободных, людей и скот. И ни одной души не оставили бы они в живых, если бы консулы не подали сигнал к отступлению и угрозами и силой не выгнали кровожадных солдат из лагеря. Так как это распоряжение вызвало в войске большое неудовольствие, то консулы поспешили уверить его, что они остановили убийство и грабеж только для того, чтобы неприятель из мести и отчаяния не лишил жизни 600 всадников, оставшихся заложниками в Луцерии! Солдаты успокоились, потому что они сами не желали подвергать опасности жизнь стольких благородных юношей.