Аркадий Аверченко - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Аркадий Аверченко
• Жанр: Прочий юмор

---

Вот что такое "Луна-Парк" - рай для дураков, ад для среднего, случайно забредшего туда человека, и - широкое, необозримое поле научных наблюдений для вдумчивого человека, изучающего русского дурака в его нормальной, привычной и самой удобной обстановке.

II

Приглядываюсь я к русской революции, приглядываюсь и - ой как много разительно схожего в ней с "Луна-Парком" - даже жутко от целого ряда поразительно точных аналогий...

Все новое, революционное, по-большевистски радикальное строительство жизни, все разрушение старого, якобы отжившего - ведь это же "веселая кухня"! Вот тебе на полках расставлен старый суд, старые финансы, церковь, искусство, пресса, театр, народное просвещение - какая пышная выставка!

И вот подходит к барьеру дурак, выбирает из корзины в левую руку побольше деревянных шаров, берет в правую руку один шар, вот размахнулся трах! Вдребезги правосудие. Трах! - в кусочки финансы. Бац! - и уже нет искусства, и только остается на месте какой-то жалкий, покосившийся пролеткультский огрызок.

А дурак уже разгорячился, уже пришел в азарт - благо шаров в руках много - и вот летит с полки разбитая церковь, трещит народное просвещение, гудит и стонет торговля. Любо дураку, а кругом собрались, столпились посторонние зрители - французы, англичане, немцы - и только знай посмеиваются над веселым дураком, а немец еще и подзуживает:

- Ай, ловкий! Ну, и голова же! А ну, шваркни еще по университету. А долбани-ка в промышленность!..

Горяч русский дурак - ох, как горяч... Что толку с того, что потом, когда очухается он от веселого азарта, долго и тупо будет плакать свинцовыми слезами и над разбитой церковью, и над сокрушенными вдребезги финансами, и над мертвой уже наукой, зато теперь все смотрят на дурака! Зато теперь он центр веселого внимания, этот самый дурак, которого прежде и не замечал никто.

III

А кто это там поехал вниз в "веселой бочке", стукаясь боками о сотни торчащих тумб, теряя шляпу, круша ребра и ломая коленные чашечки? Ба! Это русский человек с семьей путешествует в наше веселое революционное время из Чернигова в Воронеж. Бац о тумбу - из вагона ребенок вылетел, бац о другую самого петлюровцы выбросили, трах о третью - махновцы чемодан отняли.

А это кто стоит перед кривым зеркалом и корчится не то от смеха, не то от слез, сам себя не узнавая... А это, видите, доверчивый человек подошел к непримиримой чужепартийной газете, и она его "отразила".

А этот "таинственный замок" - где вас ведут по темным, как ночь, извилинам, где пугают вас, толкают, калечат и кажут вам разных леденящих душу своим видом чудищ - не Чрезвычайка ли это, самое яркое порождение Третьего Интернационала - потому что все интернационально сгруппировались там: и латыши, и русские, и евреи, и китайцы - палачи всех стран, соединяйтесь!

IV

Но самое замечательное, самое одуряюще схожее - это "чертово колесо"!

Вот вам февральская революция - начало ее, когда колесо еще не закрутилось... Посредине его, в самом центре стоит самый замечательный "дурак" современности - Александр Керенский, и кричит он зычным митинговым голосом:

- Пожалуйте, товарищи! Делайте игру. Сейчас закрутим. Милюков! Садись, не бойся. Тут весело.

- Чем же весело?

- Ощущение веселое... А вот как закружит, да как начнет всех швырять к барьеру... Впрочем, ты садись в самый центр, около меня - тогда удержимся... И ты, Гучков, садись - не бойся... Славно закрутим... Ну... Все сели? Давай ход! Поехала!

Поехала.

Несколько оборотов "чертова колеса" - и вот уже ползет, с выпученными глазами, тщетно стараясь удержаться за соседа - Павел Милюков.

Взззз! - свистит раскрученное колесо, быстро скользит по отполированной предыдущими "опытами" поверхности Милюков - трах! - и больно стукается о барьер бедняга, вышвырнутый из центра непреодолимой центробежной силой.

А вот и Гучков пополз вслед за ним, уцепясь за рукав Скобелева... Отталкивает его Скобелев, но - поздно... Утеряна мертвая точка, и оба разлетаются, как пучинки от урагана.

- А! - радостно кричит Церетели, уцепясь за ногу Керенского. - Дэржись крепче, как я. - Самые левые и самые правые летят, а мы - центр удэржимся...

Куда там! Уже оторвался и скользит Церетели, за ним Чхеидзе - эк их куда выкинуло - к самому барьеру, "на сей гибельный Кавказ порасшвыривало".

Радостно посмеивается Керенский, бешено вертясь в самом центре кажется, и конца не будет этому сладостному ощущению... Любо молодому главковерху. Но вот у ног его заклубился бесформенный комок из трех голов и шести ног, называемый в просторечии - Гоцлибердан, - уцепился комок за Керенского, обвился вокруг его ноги, жалобно закричал главковерх, сдвинулся на вершок влево - но... для "чертова колеса" достаточно и этого!..

Заскрипела полированная поверхность, и летит начальник, или, по-нынешнему, "комиссар чертова колеса" вверх тормашками, не только к барьеру, а даже за барьер беднягу выкинуло, и грянулся он где-то не то в Лондоне, не то в Париже.

Расшвыряло, всех расшвыряло по барьеру "чертово колесо", и постепенно замедляется его ход, и почти останавливается оно, а тут уже - глядь! налезла на полированный круг новая веселая компания: Троцкий, Ленин, Нахамкис, Луначарский, и кричит новый "комиссар чертова колеса" - Троцкий:

- К нам, товарищи! Ближе! Те дураки не удержались, но мы-то удержимся! Ходу! Крути, валяй! Поехала!!

- Взззз!..

А мы сейчас стоим кругом и смотрим: кто первый поползет окорачь по гладкой полированной поверхности, где не за что уцепиться, не на чем удержаться, и кого на какой барьер вышвырнет.

Ах, поймать бы!

Черты из жизни рабочего

Пантелея Грымзина

Ровно десять лет тому назад рабочий Пантелей Грымзин получил от своего подлого, гнусного хозяина-кровопийцы поденную плату за 9 часов работы всего два с полтиной!

- Ну, что я с этой дрянью сделаю?.. - горько подумал Пантелей, разглядывая на ладони два серебряных рубля и полтину медью... - И жрать хочется, и выпить охота, и подметки к сапогам нужно подбросить, старые одна, вишь, дыра... Эх ты, жизнь наша распрокаторжная!!

Зашел к знакомому сапожнику: тот содрал полтора рубля за пару подметок.

- Есть ли на тебе крест-то? - саркастически осведомился Пантелей.

Крест, к удивлению ограбленного Пантелея, оказался на своем месте, под блузой, на волосатой груди сапожника.

- Ну, вот остался у меня рупь-целковый, - со вздохом подумал Пантелей. - А что на него сделаешь? Эх!..

Пошел и купил на целковый этот полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос - так разошелся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось.

И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин - так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал.

- За что же, за что?.. - шептали его дрожащие губы. - Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликеры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины - света божьего не вижу... О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу! То-то бы мы пожили по-человечески!

* * *

Однажды, весной 1920 года, рабочий Пантелей Грымзин получил свою поденную плату за вторник: всего 2700 рублей.

- Что ж я с ними сделаю, - горько подумал Пантелей, шевеля на ладони разноцветные бумажки. - И подметки к сапогам нужно подбросить, и жрать, и выпить чего-нибудь - смерть хочется!

Зашел Пантелей к сапожнику, сторговался за две тысячи триста и вышел на улицу с четырьмя сиротливыми сторублевками.

Купил фунт полубелого хлеба, бутылку ситро, осталось 14 целковых... Приценился к десятку папирос, плюнул и отошел.

Дома нарезал хлеба, откупорил ситро, уселся за стол ужинать... И так горько ему сделалось, что чуть не заплакал.

- Почему же, - шептали его дрожащие губы, - почему богачам все, а нам ничего... Почему богач ест нежную розовую ветчину, объедается шпротами и белыми булками, заливает себе горло настоящей водкой, пенистым пивом, курит папиросы, а я, как пес какой, должен жевать черствый хлеб и тянуть тошнотворное пойло на сахарине! Почему одним все, другим - ничего?..

* * *

Эх, Пантелей, Пантелей... Здорового ты дурака свалял, братец ты мой!

ДВЕНАДЦАТЬ ПОРТРЕТОВ ЗНАМЕНИТЫХ ЛЮДЕЙ

В РОССИИ

Петерс

Человек, который убил

Есть такие классические фразы, которые будут живы и свежи и через 200, и через 500, и через 800 лет.

Например:

- Побежденным народам нужно оставить только одни глаза, чтобы они могли плакать, - сказал Бисмарк.

- Государство - это я! - воскликнул Людовик XIV.

- Париж стоит мессы, - рассудил Генрих IV, меняя одно верование на другое.

Впрочем, этот король показал себя с самой выгодной стороны другим своим альтруистическим изречением:

- Я хотел бы в супе каждого из моих крестьян видеть курицу!

Мы не знаем, что хотели бы видеть в супе каждого из своих крестьян Ленин и Троцкий, но знаменитый глава чрезвычаек Петерс выразился на этот счет довольно ясно и точно, и изречение его мы считаем не менее замечательным, чем генриховское.