Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга

• Название: Афганская война глазами военного хирурга
• Автор: Александр Карелин
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Строительство стены». Именно так хотелось бы мне обозначить свое творчество. Каждый рассказ, статья, повесть, как отдельные «кирпичики», выстраивают общее строение. Это повествование о жизни в Афганистане, о службе, о друзьях, о преодолении трудностей в течение 1982–1984 годов. В данном случае предпринята первая попытка объединить разрозненные части в единое целое, построить хотя бы «часть стены». Конечно, нельзя в строгом смысле слова считать это произведение «романом». Можно лишь сделать такое допущение. Вашему вниманию предлагается двенадцать рассказов («Дюжина зарисовок о войне») и три повести («Три повести»), расположенные в хронологической последовательности, объединённые общими персонажами из числа сотрудников Отдельной Медицинской роты Кандагара, включая ординатора операционно-перевязочного отделения старшего лейтенанта Александра Невского.

---

Высокая темноволосая женщина быстро поднялась:

— Девчонки, не будем мешать доктору Пилюлькину, пошли!

Сама первая вышла в коридор, за ней последовали еще двое. Одна продолжала лежать, повернувшись к стене, видимо, спала. На крайней к двери кровати осталась еще, она тут же отозвалась:

— Это я, болящая. Проходите, не стесняйтесь. Вас тут никто не укусит, — она гостеприимно указала рукой.

Невский внимательно присмотрелся. Невольный возглас вырвался у него:

— Это вы, Уткашея?!

— Я. Вообще-то меня зовут Марина.

3

Медики Отдельной Кандагарской Медицинской роты никогда не жаловались на питание — у них был свой отдельный ПХД (пункт хозяйственного довольствия). Умелые повара готовили для всех больных-раненых и для сотрудников подразделения. Они готовили даже диетическое питание для нуждающихся. Большое подспорье в этом деле составлял небольшой огородик, где выращивали лук, чеснок, укроп, помидоры, редиску и прочие овощи. Огород — это была особая гордость командира хозяйственного взвода прапорщика Василия Мохначука. Казалось, он был готов пропадать там круглые сутки, заботливо ухаживая за урожаем. Другой гордостью его был бассейн, довольно приличного размера: 5на 3 м, глубиной почти 2 м. Его сделали своими руками еще год назад. Не было большей радости, чем в самое жаркое время поплескаться в прохладной воде. Порой туда набивалось сразу по 10–15 человек. Воду в бассейне меняли ежедневно, иногда и по два раза. Специальная машина — водовозка ездила на арык, старшина Медроты прапорщик Афонин Александр считал это своей важнейшей обязанностью, с гордостью выполняя роль старшего машины. Действительно, бассейн полюбили все. А сливаемая из бассейна вода по специально прорытым каналам поступала в накопитель, а оттуда растекалась по всему огороду, питая живительной влагой грядки. Голь на выдумки хитра! А еще у них был собственный «пруд» — огромная металлическая цистерна со срезанным верхом, вкопанная в землю. Там плавали в огромном количестве «золотые рыбки»- большие китайские красные караси, которых периодически отлавливали и готовили из них уху.

В первый же день своего приезда Невскому показали, как надо радоваться жизни на земле Афганистана: ребята-хирурги перед обедом вылили на себя по ведру холодной воды из бассейна (раздевшись до плавок), затем прошли в палатку, перекусили, сходили покормить карасей, а потом вновь пошли к бассейну, чтобы уже поплавать вдоволь. Это было счастье! И никакая шестидесятиградусная жара не страшна. Так можно служить!

Но, с некоторых пор, в бассейн зачастили руководители Кандагарской бригады: комбриг, начальник штаба, начальник политотдела и другие высокопоставленные офицеры. Иногда и медикам поставленный часовой давал «от ворот-поворот», мол, «не велено пущать — баре отдыхают». Бывало, до уха долетал и радостный женский смех из бассейна. Ну, а вскоре последовало и величайшее распоряжение — запретить медикам питаться при своем ПХД, обязаны ходить теперь в офицерскую столовую, а рядовой и сержантский состав — в общую столовую со всеми солдатами. Пришлось подчиниться. Правда, дежурный врач имел право «покормиться» на старом месте, а с ним один — два (три) медика. Но, чтобы не подводить прапорщика Мохначука, старались этим не злоупотреблять. Пару недель Невский успел еще пожить по-старому. Позже пришлось «осваивать» общий пункт питания.

Поначалу было очень тяжело- чудовищная жара в столовой, горячие блюда первого и второго, даже компота. Обычно делали так: быстро съедали обжигающий суп, «ковыряли» слегка ложкой второе, а далее молниеносно выпивали компот, чтобы сразу выскочить на улицу — иначе мгновенно становились мокрыми с «головы до ног». Даже на жаркой улице казалось в этот момент прохладнее. В этой атмосфере и работали женщины-официантки. Как они умудрялись выдерживать все это — оставалось загадкой.

Как-то в первых числах августа Невский повел в столовую новичка — только прибыл начальник операционно-перевязочного отделения капитан Зыков Александр. С ними пошел и прапорщик Тамару, начальник аптеки. Уселись за один столик, чуть позже на свободное место подсел и капитан-танкист. Почти сразу у столика возникла фигура официантки:

— Так, мальчики, всем нести полный набор? Спрашиваю, потому что иногда от первого или второго отказываются.

Все кивнули головами — весь комплекс. Зыков хотел уточнить, какие блюда предлагаются, но официантка уже «упорхнула». Впрочем, новичку объяснили популярно, чтобы «не раскатывал особо губы» — все едят одинаковое.

Быстро появилась их официантка, удерживая на подносе невероятное количество тарелок, быстро расставила и помчалась дальше.

Приступили к обжигающим щам. Невский погонял по тарелке кусочек мяса — это оказался кусочек шеи птицы. Бросил взгляд в тарелку соседа справа, слева, напротив. Удивительное дело — у всех в тарелке были эти кусочки шеи. Даже оглянулся на соседние столики. Чудеса! И в их тарелках присутствовали только эти части птицы. Сказал о своем наблюдении товарищам. Зыков живо откликнулся на это «открытие»:

— Это, каких размеров шея у этой курицы, если во всех тарелках только эти кусочки! Надо нашу официантку позвать.

Он тут же остановил пробегающую мимо их официантку.

— Что-то не так, мальчики? — Живо поинтересовалась она.

— Мы дико извиняемся, — начал Зыков. — Но как вас зовут?

— Меня не зовут, я прихожу сама, — «отбрила» она капитана и уже собралась бежать дальше.

— Постойте, разрешите наш спор: вот Сашка утверждает, что у этой курицы шея с полметра длиной, а я думаю, что гораздо больше. Кто прав?

— Это не курица, а утка.

— Позвольте уточнить, какой породы эта утка, если во всех тарелках присутствуют только кусочки шеи. А где ее, например, ноги или крылья? Это прямо жираф какой-то получается! — Не унимался Зыков.

Официантка весело рассмеялась:

— Ее ноги «ушли», а крылья «улетели». А вообще не задавайте глупых вопросов. Есть кому, кроме вас, ее остальные части съедать. Ешьте свои шеи этой утки.

— Я понял, это специально выведенная порода для Афгана! Называется уткашея! — радостно подскочил за столом Невский.

— Пусть так и будет! Извините, мне надо работать, сейчас вам компот принесу.

— Но все-таки, как к вам обращаться? Вдруг понадобиться вас найти.

— Вот и зовите Уткашеей. Мне название понравилось. Так и буду для вас именоваться, — она подмигнула всем сразу и быстро ушла.

Компот офицеры пили уже на ходу, взяв стаканы с подноса Уткашеи.

С тех пор так и повелось. Садиться старались за столики этой официантки, быстро вычислив их. Впрочем, частенько ей приходилось обслуживать и столики отсутствующих подруг. Зыков каждый раз неизменно приветствовал молодую женщину:

— Привет, Уткашея!

Она в ответ всегда улыбалась. Это была очень красивая женщина. Стройная длинноногая фигура, большие зеленые глаза, четко очерченный рисунок припухлых губ, длинные темно-каштановые волосы, которые она во время работы собирала в «конский хвост» и прятала под белую в горошек косынку. Она почти не пользовалась косметикой, в отличие от многих ее подруг, иногда чересчур раскрашенных, как индейцы, вышедшие «на тропу войны». А еще она выделялась своим гордым видом и достоинством. В ней ощущалась большая внутренняя культура, какой-то крепкий стержень внутри. Эта женщина умела «себя подать». В глазах читался богатый духовный мир. Было вообще не ясно, что делает эта «экзотическая бабочка» в этом грубом мире войны.

Еще она любила стихи. Часто их читала наизусть, ставя тарелки с едой на стол перед очередным клиентом. Чаще это были Пушкин, Некрасов или Есенин. Например, протягивая тарелку с гречей, она могла сказать задумчивому офицеру: «Нет: рано чувства в нем остыли; ему наскучил света шум; красавицы не долго были предмет его привычных дум». Она никогда не повторялась, видимо, знала наизусть всего «Евгения Онегина». Или, подавая дымящуюся тарелку с супом, она говорила офицеру: «Славная осень! Здоровый, ядреный воздух усталые силы бодрит; лед неокрепший на речке студеной, словно как тающий сахар лежит». И в этой жаре эти строки Некрасова, казалось, освежали, будя воспоминания далекой родины. Есенин шел «на ура», стоило ей сказать, например, «Белая береза под моим окном», — как уже кто-то подхватывал: «Принакрылась снегом, точно серебром».

Впрочем, многие офицеры не обращали внимания на стихи, кому-то это нравилось, кто-то пытался отгадать автора, чаще ошибаясь, а некоторые вообще тайком крутили пальцем у виска. Что, мол, возьмешь с «ушибленной»?

Как-то Невскому она сказала: «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» Он сразу подхватил, узнав своего любимого поэта Лермонтова: «Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят — все лучшие годы!» Это — Михаил Юрьевич».