без автора - Тысяча И Одна Ночь. Книга 7

• Название: Тысяча И Одна Ночь. Книга 7
• Автор: без автора
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1959

---

"И потом я отдал записку девушке, - говорил альАсмаи, - и она поднялась и вернулась во дворец, и я услышал, что там начались пляски и хлопанье в ладоши и наступило воскресенье из мёртвых, и тогда я сказал себе: "Мне нечего больше здесь оставаться" И, спустившись со скамьи, я хотел уходить, и вдруг девушка крикнула: "Посиди, о Асмаи!" И я спросил её: "А кто осведомил тебя, что я аль-Асмаи?" И она отвечала: "О старец, если имя твоё от нас скрыто, то стихи твои от нас не скрыты".

И я сел, и вдруг ворота открылись, и вышла первая девушка, и было в руках её блюдо плодов и блюдо сладостей. И я поел сладостей и плодов, и поблагодарил девушку за её милость, и хотел уходить, и вдруг какая-то девушка закричала: "Посиди, о Асмаи!" И, подняв к ней глаза, я увидел розовую руку в жёлтом рукаве и подумал, что луна сияет из-под облаков. И девушка кинула мне кошелёк, в котором было триста динаров, и сказала: "Это моя деньги, и они - подарок тебе от меня за твой приговор".

"А почему ты рассудил в пользу младшей?" - спросил повелитель правоверных. И аль-Асмаи сказал: "О повелитель правоверных, - да продлит Аллах твою жизнь! - старшая сказала: "Я удивлюсь, если он посетит во сне моё ложе", - и это скрыто и связано с условием: может и случиться, и не случиться. Что до средней, то мимо неё прошёл во сне призрак воображения, и она его приветствовала; что же касается стиха младшей, то она сказала в нем, что лежала с любимым, как лежат в действительности, и вдыхала его дыханье, которое приятнее мускуса, и выкупила бы его своей душой и семьёй. А выкупают душой только того, кто дороже всего на свете". - "Ты отличился, о Асмаи!" - воскликнул халиф и тоже дал ему триста динаров за его рассказ.

Рассказ об Ибрахиме Мосульском и дьяволе (ночи 687-688)

Рассказывают также, что Абу-Исхак-Ибрахим Мосульский рассказывал и сказал: "Я попросил ар-Рашида подарить мне какой-нибудь день, чтобы я мог уединиться с моими родными и друзьями, и он позволил мне это в день субботы. И я пришёл домой и стал приготовлять себе кушанья и напитки и то, что мне было нужно, и приказал привратникам запереть (ворота и никому не позволять ко мне войти. И когда я находился в зале, окружённый женщинами, вдруг вошёл ко мне старец, внушающий почтение и красивый, в белых одеждах и мягкой рубахе, с тайлесаном на голове. В ручках у него был посох с серебряной рукояткой, и от него веяло запахом благовоний, который наполнил помещения и проход. И охватил меня великий гнев оттого, что этот старен вошёл ко мне, и я решил прогнать привратников, а старец приветствовал меня наилучшим приветствием, и я ответил ему и велел ему сесть. И он сел и стал со мной беседовать, ведя речь об арабах пустыни и их стихах. И исчез бывший во мне гнев, и я подумал, что слуги хотели доставить мне радость, впустив ко мне подобного человека, так как он был образован я остроумен. "Не угодно ли тебе поесть?" - спросил я старца, и он сказал: "Нет мне в этом нужды". И тогда я опросил: "А попить?" И старец молвил: "Это пусть будет по-твоему".

И я выпил ритль и дал ему выпить столько же, и затем он сказал мне: "О Абу-Исхак, не хочешь ли ты чтонибудь мне спеть - мы послушаем твоё искусство, в котором ты превзошёл и простого и избранного".

И слова старца разгневали меня, но потом я облегчил для себя это дело и, взяв лютню, ударил по ней и запел. И старец сказал: "Прекрасно, о Абу-Исхак!"

И тогда, - говорил Ибрахим, - я стал ещё более гневен и подумал: "Он не удовлетворился тем, что вошёл ко мне без позволения, и пристаёт с просьбами, но назвал меня по имени, не зная, как ко мне обратиться".

"Не хочешь ли ты прибавить ещё, а мы с тобой потягаемся?" - сказал потом старец. И я стерпел эту тяготу и, взяв лютню, запел, и был внимателен при пении и проявил заботливость, так как старец сказал: "А мы с тобой потягаемся..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Шестьсот восемьдесят восьмая ночь

Когда же настала шестьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старец сказал АбуИсхаку: "Не хочешь ли ты прибавить ещё, а мы с тобой помочь "И я стерпел эту тяготу, - говорил Абу-Исхак, - и, взяв лютню, запел и был внимателен при пении и проявил полную заботливость, так как старец сказал: "А мы с тобой потягаемся". И старец пришёл в восторг и воскликнул: "Прекрасно, о господин мой! И затем он спросил: "Позволишь ля ты мне петь?" И я ответил ему: "Твоё дело!" И счёл, что он слаб умом, если будет петь в моем присутствии после того, что услышал от меня. Старец взял лютни и стал её настраивать, и, клянусь Аллахом, мне представилось, что лютня говорит ясным арабским языком, прекрасным, жеманным голосом! И старец начал петь такие стихи:

"Вся печень изранена моя, - кто бы продал мне
Другую, здоровую, в обмен, без болячек?
Но все отказались люди печень мою купить -
Никто за здоровое не купит больное.
Стенаю я от тоски, в груди поселившейся,
Как стонет давящийся, вином заболевший".

И клянусь Аллахом, - говорил Абу-Исхак, - я подумал, что двери и стены и все, что есть в доме, отвечает ему и поёт с ним, так прекрасен был его голос, и мне казалось даже, что я слышу, как мои члены и одежда отвечают ему. И я сидел, оторопев, и не был в состоянии ни говорить, ни двигаться из-за того, что вошло ко мне в сердце, а старец запел такие стихи:

"О голуби аль-Лива, вернитесь хоть раз ко мне -
По вашим я голосам тоскую безмерно!
Вернулись они к ветвям, едва не убив меня,
И им не открыл едва я все свои тайны.
И криком зовут они ушедшего, словно бы
Вина напились они и им одержимы.
Не видел мой глаз вовек голубок, подобных им,
Хоть плачут, но из их глаз слеза не струится.

И он пропел ещё такие стихи:

"О Неджда зефир, когда подуешь из Неджда ты,
Твоё дуновение тоски мне прибавит лишь.
Голубка проворковала в утренний светлый час
В ветвях переплётшихся лавровых и ивовых.
И плачет в тоске она, как маленькое дитя,
Являя тоску и страсть, которых не ведал я.
Они говорят, что милый, если приблизится,
Наскучит, и отдалённость лечит от страсти нас.
Лечились по-всякому, и не исцелились мы.
Но близость жилищ все ж лучше, чем отдаление,
Хоть близость жилищ не может быть нам полезною,
Коль тот, кто любим тобой, не знает к тебе любви".

И потом старец сказал: "О Ибрахим, спой напев, который ты услышал, и придерживайся этого способа в своём пении, и научи ему твоих невольниц".

"Повтори напев", - сказал я. Но старец молвил: "Ты не нуждаешься в повторении, ты уже схватил его и покончил с ним".

И потом он исчез передо мной, и я удивился и, взяв меч, вытащил его и побежал к дверям гарема, но увидел, что они заперты. И я спросил невольниц: "Что вы слышали?" И они сказали: "Мы слышали самое лучшее и самое прекрасное пение".

И тогда я вышел в недоумении к воротам дома и, увидев, что они заперты, спросил привратников про старца, и они сказали: "Какой старец? Клянёмся Аллахом, к тебе не входил сегодня никто".

И я вернулся, обдумывая это дело, и вдруг кто-то невидимо заговорил из угла комнаты и сказал: "Не беда, о Абу-Исхак, я - Абу-Мурра, и я был сегодня твоим собутыльником. Не пугайся же!"

И я поехал к ар-Рашиду и рассказал ему эту историю, и ар-Рашид сказал: "Повтори напевы, которым ты научился от него". И я взял лютню и стал играть, и вдруг оказывается, напевы крепко утвердились у меня в груди.

И ар-Рашид пришёл от них в восторг и стал пить под них, хотя и не увлекался вином, и говорил: "О, если бы он дал один день насладиться собою, как дал насладиться тебе".

И затем он приказал выдать мне награду, и я взял её и уехал".

Рассказ о Джамиле и сыне его дяди (ночи 688-691)

Рассказывают также, что Масрур-евнух говорил: "Однажды ночью повелитель правоверных Харун ар-Рашид сильно мучился бессонницей. И он спросил меня: "О Масрур, кто у ворот из поэтов?" И я вышел в проход и увидал Джамиля ибн Мамара-альУзри и сказал ему: "Отвечай повелителю правоверных!" И Джамиль молвил: "Слушаю и повинуюсь!" И я вошёл, и он вошёл со мною и оказался меж рук Харуна ар-Рашида, и приветствовал его, как приветствуют халифов.

И ар-Рашид вернул ему приветствие и велел ему сесть, и потом сказал: "О Джамиль, есть ли у тебя какой-нибудь удивительный рассказ?" - "Да, о повелитель правоверных, - ответил Джамиль. - Что тебе более любо: то, что я видел и лицезрел, или то, что я слышал и чему внимал?" - "Расскажи мне о том, что ты видел и лицезрел", - сказал халиф. И Джамиль молвил: "Хорошо, о повелитель правоверных! Обратись ко мне всем своим существом и прислушайся ко мне ушами".

И ар-Рашид взял подушку из вышитой золотом красной парчи, набитую перьями страусов, и положил её себе под бедра, а затем он опёрся на неё локтями и сказал: "Ну, подавай свой рассказ, Джамиль!"