Райнхольд Месснер - Хрустальный горизонт

• Название: Хрустальный горизонт
• Автор: Райнхольд Месснер
• Издательство: Планета
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1990
• ISBN: 5-85250-185-9

Райнхольд Месснер, первый альпинист, покоривший все 14 восьмитысячников мира, талантливый альпинистский писатель, посвятил эту книгу своему самому яркому спортивному достижению – одиночному восхождению на Эверест без кислорода в 1980 году. 

---

На следующий день идем вместе с караваном. Потом караван сворачивает направо в горы, мы расстаемся с ним и следуем дальше по нежно-зеленым лугам, постепенно набирая высоту.

Под самым перевалом встречаем шерпов, идущих со стороны Непала. Где-то я уже видел эти лица. О, да это же мои старые знакомые! Мы были вместе на Ама Дабланге. Они идут в Тингри обменять кое-какие вещи на соль.

Шерпы – тибетское племя. Несколько столетий назад они перекочевали через высокие перевалы в Непал и осели в Соло Кхумбу. В Тибет они приносят главным образом зерно, в Непал – соль. Хотя шерпы по-прежнему истинные буддисты и считают горы обиталищем богов, они давно уже стали лучшими высотными носильщиками в мире, без чьей помощи большинство экспедиций в Гималаи пока еще не может обойтись.

Шерпы рассказывают нам, что ледник перевала Нангпа Ла, ранее бывший оживленным путем, теперь труднопроходим и довольно опасен. Поток беженцев, хлынувший через перевал из Тибета в пятидесятые годы в связи с религиозными гонениями, теперь иссяк.

Проходим еще несколько километров. Потом я долго сижу на одном моренном взлете и любуюсь вершиной Чо Ойю, которая видна отсюда во всей своей красоте. Я расслабляюсь. Мысли бегут свободно, как ледниковая вода, улетают с ветром, носятся по сверкающим снежным просторам, касаясь далекого горизонта на севере.

Переночевав у начала ледника, мы к вечеру следующего дня возвращаемся в наш базовый лагерь.

Северная седловина – муссонный снег

Победу и добычу оставь другим.

Утрату и поражение возьми себе.

III Далай-лама,

Соднам-джамцо.

Ледник Восточный Ронгбук

Уже к полудню солнце спряталось за плотным слоем облаков. Поднялся сильный ветер. Чен укрепляет свою палатку дополнительными реп-шнурами. Мне хочется посмотреть келью отшельника, стоящую недалеко от нашего лагеря. У Нены нет желания составить мне компанию, так что я иду один. Пока я хожу, она записывает в дневнике:

«Когда меня переполняют чувства и хочется высказаться, у Райнхольда или нет времени, или нет настроения. И снова я одна со своими мыслями. Иногда этот человек меня подавляет. Но я понимаю, что это как раз то, что мне надо – самостоятельный человек, сильная личность. В своей внутренней неуверенности я ищу, на что опереться в жизни. Однако временами мое собственное Я настолько подавляется, что я едва выдерживаю. Проклятие! Я доверяю его мнению, но зачем же лишний раз напоминать мне: „Ты этого не можешь“ или „Ты никогда не влезешь туда“. Неужели он не понимает, что мне необходимо мечтать: „О, может быть, я когда-нибудь взойду на Маттерхорн по Северной стене“. Конечно, я понимаю, как трудно это осуществить. Но я терпеть не могу, когда говорят, что мне что-то недоступно, пока я сама в этом не убедилась.

Временами я становлюсь нелогичной. Когда Райнхольд меня злит, я в ответ обижаю его и обвиняю в том, что он меня обижает. В глубине души я понимаю, что неправа, но это меня не удерживает. Я становлюсь невыносимой для него. Райнхольд исключительно терпеливый и предупредительный человек, насколько я его уже знаю. Может быть, потому, что он знает, как отвратителен иногда бывает сам. За то время, что я сижу здесь в лагере и пишу, я пережила уже несколько маленьких кризисов.

Женщины, в общем-то, счастливее в обстановке домашнего хозяйства, и мы еще дома распределили наши обязанности так: я забочусь о кухне, о лагере, аптеке, он занимается организацией, разведкой и описанием маршрута. Мы поставили наш лагерь вполне сносно, насколько это было возможно при постоянном ветре. Цао разбудил меня в первую же ночь, у него была высокая температура. Я отправила его в Шигацзе. Я стряпаю, стираю, убираю. У меня не остается времени, чтобы посидеть, почитать или пописать. Выполнять всю необходимую работу мне не трудно. Но когда я один раз попросила Райнхольда помочь мне, то получила ответ: «Оставь меня в покое, разве ты не видишь, что я читаю?»

Вчера мы вернулись из пятидневного похода. Мы прошли по меньшей мере 150 километров. К концу у нас уже не было продуктов, и теперь нам обоим нужен отдых. Вчера, как только мы пришли, Райнхольд лег и стал читать. «Разве ты не понимаешь, что я должен работать? – сказал он, читая в это время о людях, которые путешествуют на лодках, или Марселя Пруста. Когда он изучает карты и материалы по Эвересту, я это понимаю. Я тоже могла бы принимать в этом участие, но он меня не допускает.

11 июля 1980 г. Я жалею о том, что совершила мою сегодняшнюю прогулку не одна, как сначала хотела. Когда я готовила обед, у меня было хорошее настроение, много сил. За едой я предложила погулять. Никакого ответа. После уборки я гворю: «Ну, так я пойду одна». «Нет», – говорит он. Мне нравится гулять одной. Я любуюсь природой, предаюсь своим мыслям, прихожу в согласие сама с собой. Райнхольд уютно лежит в спальном мешке и говорит: «Подожди, я дочитаю, и мы пойдем вместе». Я спрашиваю, долго ли ждать. «Полчаса». Тогда я предлагаю ему дочитать после прогулки. Ответа нет. Когда я уже думаю, что из всего этого ничего не получится, он говорит: «Я иду с тобой, примерно через двадцать минут». Тогда я готовлю кофе. Двадцать минут давно прошли. Райнхольд говорит: «Пошел дождик». «Нет, – возражаю я, – только немного капает». Время идет. Вдруг Райнхольд поднимается: «О'кей, я иду. Но только своим темпом». Я отвечаю, что не могу превратить задуманную прогулку в спринтерский бег, ибо именно так Райнхольд понимает «свой темп» ходьбы. Мы собираемся. И вдруг Райнхольд стоит в полной готовности перед палаткой и говорит: «Я ухожу!» Это само по себе невинное замечание выводит меня из равновесия, и я ору: «Если ты готов, чудовище, то иди! Но после того, как я ждала тебя полчаса, ты мог бы по крайней мере подождать, пока я надену другие носки». «Зачем?» «Потому что эти слишком тонкие для ботинок». Я меньше минуты вожусь с носками и вижу, как Райнхольд уходит. Я устремляюсь за ним, пытаюсь его догнать. Он идет по берегу реки, я – ближе к склону, вдоль которого можно выйти от палаток на трассу. Преодолеваю подъемы и спуски, надеясь встретиться с ним перед выходом на трассу. Но он идет быстро. Пока я поднимусь на один пригорок и только взгляну вдаль, он уже на следующем холме. Я останавливаюсь и в оцепенении гляжу на него. Он оборачивается и смотрит на меня. Потом идет дальше. Я не верю своим глазам.

Ему, по-видимому, кажется, что мы гуляем вместе. А у меня больше нет желания бежать за ним. Как часто я делаю попытки идти рядом, но почему-то всегда оказываюсь сзади. Я понимаю, что можно держать дистанцию при прокладывании пути или на трудном рельефе. Но когда люди решили вместе погулять!

Мне грустно, и я одна спускаюсь к реке. Спустя некоторое время я уже не вижу Райнхольда. Я прыгаю с камня на камень по широкому ложу потока. Почему я придаю такое большое значение нашим отношениям? Почему я все время вижу его перед собой? Я бегу дальше и пытаюсь все выбросить из головы. Останавливаюсь в одном уютном, защищенном от ветра местечке перед скальной балдой на склоне морены. Это место мне нравится. Отсюда я могу, как львица, растянувшаяся на камнях, оглядеть все вокруг. Я думаю о волке, который опять пробежал по морене у Ронгбукского монастыря. Вдруг все пришло в движение. Камни превратились в яков, а человек, которого мы ждем из деревни, появляется то там, то здесь. Как нечистая сила. Я шарю глазами по осыпи, я жду волка. Я знаю, что мне будет страшно, и размышляю, как я буду обороняться.

Теперь, когда я пишу, я опять ясно вижу глаза волка, и я знаю теперь, что это глаза Райнхольда, когда он взбешен. Его глаза становятся колючими, холодными голубыми стрелами. Они как нож. Волки окружают меня. Я возвращаюсь к палатке и успокаиваюсь. Я думаю о том, что мне сказать, когда Райнхольд будет меня выспрашивать. Но я больше не печалюсь, что он без меня ушел вперед».

Сегодня после обеда я побывал под Эверестом. Я снова и снова изучаю его мощные чистые линии. Белое покрывало муссона одело его плечи, над которыми царит по-прежнему черная скальная вершинная пирамида. Эверест выглядит как волшебная птица с распростертыми крыльями. Теперь мне понятна старая Мудрость ламаистов: «Эверест – это птица, которая взлетела выше других птиц».

Сегодня мне попадались и дикие животные – несколько зайцев, а выше горные бараны. Все они окрашены здесь в цвет морены. Когда они не движутся, их невозможно отличить от камней.

Наш переводчик вернулся из Шигацзе отдохнувшим. Он нанял в долине яков для дальнейшего марша в передовой базовый лагерь.

13 июля мы, наконец, выходим с тремя яками и двумя погонщиками. Переходим через русло реки и идем вверх по долине, по ее орографически правой стороне. Впереди на морене главного потока ледника стоят десятиметровые земляные пирамиды высотой до 10 метров. Они напоминают собор Гауди в Барселоне (Собор Святого семейства выдающегося архитектора современности Антонио Гауди-и-Корнета (1852—1926) – шедевр мировой архитектуры. Выполнен в стиле модерн, для которого характерны извилистые линии и мотивы естественного декора).