Григорий Коновалов - Как женились Чекмаревы

• Название: Как женились Чекмаревы
• Автор: Григорий Коновалов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Знаешь, бабаня, сейчас стиль такой. Жизнь бивуачная, почти окопная.

- А в окопах-то, поди, не без братьев милосердия...

Вот он в годах, а ватажптся с молодью... Как это? Вместе с ним защищали, строили... А он меня одну оставляет.

Чем ближе подкатывался к поселку фронт, тем чаше вспоминала Авдотья о гражданской войне, возвеличивала своего Фрола. К нему приходили комсомолки, просили рассказать о борьбе с белыми, фотографировались в саду, и каждая девчонка ловчила сесть рядом с усатым стариком. Бабушке льстило это внимание к Фролу, но и огорчало, что ее забывают. И когда старик, прозрев, не захотел сниматься без нее, она посветлела улыбкой прямо-таки подетски, и получилась на фотографии в таком озарении, так рвалась душа из тенет морщин, что долго глядеть на нее было смутптелъно и неловко.

Катя отслонилась от косяка, и кожа реглана чмокнула.

- Ишь, как лошади поцеловались, - бабаня насмешливо взглянула на внучку.

Пока они переговаривались, продукты укладывали в авоську, Фрол спроворил из дома, только сдвоенный ствол ружья прочертил синеву за забором. А там уж поджидала его такие же белоусые сверстники-воины.

Бабушка заплакала, прикрыв лицо передником.

- Не взял на завод... Никогда прежде не убегал, теперь не нужна стала, - жаловалась на дедушку с горечью покинутой.

Катя стояла над ней беспомощная и злая, пока не дошел до нее грустный смысл: оказывается, страдать от разлуки удел не только молодых. Села рядом с бабкой, обняла ее прлсутуленные горем плечп, дала волю своим слезам.

- Да что тебе, бабаня, страдать, ведь любит он тебя и бережет. Может, полежишь на веранде в холодочке?

А .меня вот никто не пожалеет, только знают скалиться.

Бабка норовисто вскинулась:

- Стыдись, девка.

Не говорила, чего надо стыдиться, но Катя стыдилась своих изменчивых отношений с Гоникиным - то избегала, то сама шла к нему.

- Иной раз жпзнь-то сном кажется. - Бабушка снова вернулась к своей рубахе, вышивала крестики на груди. - Люди хорошими каждый день не бывают. Ты на дедушку не гневайся - хворает он через горе наше. Смолоду думку держали дожить до всемирного братства. Ты у нас ученая, партийная сызмальства, трезво так, спокойно так скажи:

война-то эта последняя?

- Не знаю, бабаня.

Катя, добившись от бабушки слова, что уедут за Волгу, ушла. А в полдень на Одолень налетели бомбардировщики - дома засыпали зажигательными бомбамп, пристани рвали фугасными. Дом стариков сгорел, а Авдотья спасала баню в огороде, да так отчаянно, что брови опалила, - Смех и грех, говорил Фрол своему сослуживцу со стыдом и злостью, когда старуху свою привел в разум, умыл и заставил выпить чаю для снятия героического напряжения и притупления чувствительности ко все еще горевшим постройкам по улице Воднпков.

Бабка отошла и принялась в откосе углублять щель, которую начинали было рыть прошлым летом, но забросили после того, как немцев попятили от Москвы.

Катя, Фрол и его два соратника с ружьями сели на земляные ступеньки у лаза в штольню.

- А тут опять, вишь, попер по тем ранам незаживающим прямо танками, нахально, - сказал сосед. - Сорок первый год повторяется, что ли?

- А что тебе сорок первый? - построжал глазами Фрол. - Активная оборона с целью измотать врага.

- А мне один хрен, как называется беда - активная оборона али еще как. От названия не утихает вот тут под ложечкой. Раны не заживают. Самые молодые, кадровые полеглп... Если бы я был генералом, я бы немца сюда не пустил.

- А он сюда не пойдет. - Фрол угрюмо глянул из-под опаленных бровей. Дома пожег, чего ему тут делать?

Нет военного смысла. Правда, заводы пока не все разбил.

- Если наши соколы будут по одному на сто вылетать - и заводы спалит.

- Волгу, правда, ему надо перерезать...

- Ну вот что, стратеги, забирайте своих старух, извините, боевых подруг, отправляйтесь на тот берег, - сбила их разговор Катя. По вспухшим желвакам на лицах стариков повяла - не по нраву пришлись ее слова. Приказывать я вам не могу, а упрашивать таких умачей понятливых вроде бы неловко.

"Да что это я заговорила языком Афанасия? - хватилась Катя. - Не к добру, когда курица начинает кукарекать".

- Миленькие, надо уезжать, - упрашивала она.

Авдотья вылезла из щели, воткнула лопату в кучу накиданной ею земли, присела на эту пухлую землю. Бабка развязала кончик платка, достала комочек соли, откусила половину, взяла под язык, а другую половину завязала.

Катя стала уговаривать бабку махнуть за Волгу.

Авдотья уставилась на нее коровьими глазами.

- А что, разве Одолень сдадут?

- Не сдадут.

- А зачем нам за Волгу? Я хочу своими глазами увидать Сталина.

- Так для этого надо ехать в Ставку, - сказал Фрол.

- Зачем мне ехать, когда он сам приехал на Волгу сокрушить Гитлера. Как Деникина в гражданскую кровопролитную.

- Откуда тебе известно о его приезде? - склонился к ней сосед, и в лице, в глазах его было столько готовности верить, что и Катя заразилась этим же чувством.

- В народе зря говорить не будут, - уверяла бабушка.

"Не нужно опровергать категорически слухов о вожде, - думала Катя. Пусть будет так".

Дедушка Фрол с почтительным удивлением глядел на бледное, вдохновенное лицо своей старухи.

- В древности во время жестокой сечи русских с сыроядцами появлялся Егорий Победоносец на белом коне и разил недругов, - сказал сосед, невесело посмеиваясь.

Бабушка угрожающе гортанно оборвала его:

- Гогочешь неуместно!

Собрала Катя нескольких старух и стариков, увела на берег, а пока с дедом ходила за баркасом, бабушка исчезла. Нашли ее в своем огороде в щели - углубляла, выбрасывая землю совком.

- Тут я буду помирать. А ты кто такая?

- Это я, бабаня. - Катя одергивала гимнастерку. - Не узнаешь? Я, Катя.

- Какая такая Катя?

Катя наклонилась к бабке, с испугом и огорчением заглядывая в ее лицо, чуть не плача.

- Да твоя я внучка, ну дочь Сергея. Катька я!

- Никаких Катек я не знаю. Я еще молодая.

Фрол, примирение и грустно, сказал:

- Догадливости нет в тебе, Катька: барышне всего шестнадцатый годик пошел, а ты во внучки набиваешься...

От контузии это у нее... пройдет.

Авдотья выпростала из-под платка бледно-желтое ухо, тревожно всматривалась в своего старика.

- Тута я буду помирать...

12

В райисполкоме не помышляли об эвакуации. За дверью в кабинете председателя гремел голос Гоникияа.

Катя, кивнув секретарше, вошла в кабинет.

Не сразу узнала Антипова - землею взялось лицо, мученическое, с залысинами, удлинявшими высокий лоб. АНТИПОВ стоял навытяжку, свисала с его плеч гимнастерка, - Заявлениями, врачебными справками хочешь разжалобить! - кричал на него Гоникин, закогтив в левом кулаке что-то белое, будто вырвал горсть перьев из подкрылка курицы, правая рука в лубке тяжелела на перевязи под кителем внапашку. - Кучу справок о расстройстве живота двинул на меня, чтобы за Волгу на диетические харчи благословил я тебя, а?

Кулак Гоникина напоминал лапу кобчика, закогтившую добычу. Пальцы растопырились, на стол упали бумажки, как яичная скорлупа.

- Вот они твои справки, - уже тпше сказал Гсвпкин. - Извини меня, Катя, но этот человек перетрусил малость.

Катя и без справок видела по желто-квелому липу и провалившимся глазам Антппова, что до последней капли испит он хворью. Его место в госпитале.

ГОЕПКИН с холодной жестокостью упрекал Антппова в том, что и прежде на посту председателя райисполкома он плохо работал и отделался легким испугом. Гоникин сулил ему военный трибунал незамедлительно.

Катя попросила Антипова выйти в коридор на несколько минут, и когда тот шагом измутузенного доходяги, шаркая сандалиями, вышел, она села и Гонпкгшу велела сесть.

Устало, тихо сказала, что произвол, пусть и мотивированный даже самыми высокими побуждениями, опасен, - она уже перестала замечать, что все чаще говорит языком Афанасия Чекмарева.

Зато Гоникпн видел это и страдал от этого. Он, сопя, изжевал мундштук папиросы, выплюнул. Катя проследила за полетом окурка от красно-горячих губ Гоникпна до урны в углу.

- Мне, что же, уговаривать этого типа, чтобы он исполнял своп долг, предпочел бы умереть под огнем, чем неделей позже от болезни пищевода? Гоникпн оправдывался перед Катей, искал в ней еслп не сочувствия, то хотя бы понимания.

"Павел очень уморился, в глазах у него рябит", - подумала Катя так, как подумал бы Афанасий Чекмарев.

Она встала и, касаясь здоровой руки Павла, передала ему приказ Чекмарева перебираться за Волгу.

По лицу Гоникина, проминая щеки, прошла усмешка.

- Знаешь что... Иди ты со своим Чекмзревым...

- Паша!

- Я что, ослеп, что лп? Не вижу твоего отношения к Афоньке? Меня, значит, за Волгу, а сама геройствовать под... руководством Чекмарева...

- Павел Павлович, я еду с тобой, - сказала она, как бы покоряясь своей судьбе. И уж так жалко стало ей чего-то, так заломило в груди, что она, уткнувшись лицом в гардины, заплакала.