Уильям Кеннеди - Железный бурьян

• Название: Железный бурьян
• Автор: Уильям Кеннеди
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• ISBN: ISBN 5–94145–041–9 («Иностранка») ISBN 5–93381–065–7 (Б.С.Г. — ПРЕСС)

Роман «Железный бурьян» (1983) отмечен Пулицеровской премией.

Френсис Фелан, бывший бейсболист и отец семейства, а ныне бродяга, подрабатывающий рытьем могил, совершает свой путь по Чистилищу в обществе подруги Элен, пытаясь примириться с призраками прошлого и настоящего. Чистилище — это его родной город Олбани, откуда он бежал дважды: первый раз — убив штрейкбрехера, второй — уронив грудного сына.

ISBN 5–94145–041–9 («Иностранка») ISBN 5–93381–065–7 (Б.С.Г. — ПРЕСС)

---

Элен закрыла журнал и заглянула в газету. Ясная погода и потепление, обещал синоптик. Врет. Сегодня, возможно, + 10, а вчера–то был ноль. Холодина. Элен поежилась и подумала о том, чтобы снять комнату. По данным опроса, Кросли Дьюи опережает Лемана. Доктор Бенджамин Росс из обсерватории Дадли в Олбани говорит, что марсиане не могут напасть на Землю. «Трудно представить себе, чтобы ракета или космический корабль могли достигнуть Земли. Земля — очень маленькая мишень, и, по всей вероятности, космический корабль марсиан просто пролетит мимо». Мэр Олбани Тэчер отрицает, что на выборах в 1936 году было выдано лишних 5000 бюллетеней. При попытке сесть на товарный поезд убит человек. Его мать отравилась.

Элен перевернула страницу и наткнулась на статью Мартина Догерти о Билли Фелане и похищении. Она прочла ее и заплакала, ничего не усвоив; поняла одно: семья отнимает у нее Френсиса. Если бы у нее с Френсисом был дом, он бы ее никогда не оставил. Никогда. Но дома у них не было с начала 30 года. Френсис работал в ремонтной мастерской на южном краю города, ходил в бороде, чтобы его не узнали, и называл себя Биллом Бенсоном. Потом мастерская прогорела, и Френсис снова запил. Работы не было, не было и шансов на работу, и через несколько месяцев он оставил Элен. «Никакой от меня пользы ни для тебя, ни для кого, — кричал он в истерике, перед тем как уйти. — Ничего из меня не вышло и никогда не выйдет».

Какая проницательность, Френсис. Совершенно пророческие слова — что ты так и останешься никем, даже в глазах Элен. Френсис где–то теперь один, и даже Элен его больше не любит. Не любит. Потому что все в этой любви умерло, истрачено усталостью. Элен не любит Френсиса романтически: эта любовь увяла много лет назад — роза зацвела лишь раз и навсегда погибла. И не любит Френсиса как товарища, потому что он всегда кричит на нее и бросает одну, чтобы в ней ковырялись пальцами другие мужчины. И определенно не любит его как любовника, потому что так любить он уже не может. Он старался так сильно и так долго, что ты себе представить не можешь, Финни, — а ей только больно было на это смотреть. Больно было не физически — эта часть у Элен теперь такая большая и такая старая, что сделать ей там больно уже ничто не может.

Френсис не мог ее достать, даже когда был в силе, она была глубже. Ей нужно было что–то исключительно большое, больше Френсиса. Эта мысль впервые пришла ей, когда она стала гулять с другими мужчинами после Артура — а он был такой большой — и ни разу не получила того, что нужно. Ну, может быть, раз. Кто это был? Элен не может вспомнить лицо того раза. Она ничего не может вспомнить — только что в ту ночь, в тот раз, что–то в ней было затронуто, какой–то глубинный центр, которого не касался никто ни до, ни после. Тогда–то она и подумала: вот почему некоторые становятся профессионалками, потому что это так хорошо, и всегда будет кто–то еще, кто–то новый, чтобы тебе поспособствовать.

Но не такова Элен, чтобы пуститься на это, чтобы открыться для любого, кто явится с деньгами на оплату завтрашнего дня. Кто это мог подумать, что Элен такая?

Оду «К радости», пожалуйста.

Freude, schöner Götterfunken,
Tochter aus Elysium!

В животе у Элен заурчало, и она вышла из библиотеки подышать поглубже целительным воздухом утра. Пока она шла по Клинтон–авеню, а потом по Бродвею, подкатила тошнота, и она остановилась между двумя автомобилями, схватилась за телефонный столб, ожидая рвоты. Но тошнота прошла, и Элен двинулась дальше. Она миновала железнодорожную станцию и остановилась лишь при виде витрины с инструментами в «Магазине современной музыки». Глаза ее играли с банджо и гавайскими гитарами, с малым барабаном и тромбоном, с трубой и скрипкой. Над инструментами на полках стояли пластинки: Бенни Гудман, братья Дорси, Бинг Кросби, Джон Маккормак — песни Шуберта, бетховенская «Аппассионата».

Она вошла в магазин и стала разглядывать и трогать инструменты. Проверила полку с нотами новых песен: «Девочка на низких каблуках», «Мое сердце у него в руке», «Ты была, наверно, прелестной крошкой». Она подошла к прилавку и спросила у молодого человека с прилизанными каштановыми волосами:

— У вас есть Девятая симфония Бетховена? — И, помолчав: — А можете мне показать пластинку Шуберта, которая в витрине?

— У нас есть, и мы можем, — ответил продавец, и нашел их, и дал ей, и показал на будку, где она могла спокойно их послушать.

Сперва она поставила Шуберта, и Джон Маккормак спрашивал: Кто Сильвия? И чем она всех пастушков пленила? Умна, прекрасна и нежна… И хотя Элен была в полном восхищении от Маккормака и обожала Шуберта — обоих отставила ради заключительного хора Девятой симфонии.

Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам.

Слова валились на Элен по–немецки, а она перелагала их на собственный радостный язык.

Женщине любовь внушивший,
Ты приди на праздник к нам.

О, какой же это был восторг. У нее закружилась голова от звуков: гобои, фаготы, голоса, величественная поступь фугато. Скерцо. Мольто виваче.

Элен лишилась чувств.

Молодая покупательница увидела, что она падает, и поспешила на помощь. Когда Элен очнулась, голова ее лежала у молодой женщины на коленях, а молодой продавец обмахивал ее зеленым конвертом от пластинки. Бетховен, когда–то зеленый, зеленый как поляна. Игла скрипела в последней бороздке. Музыка смолкла — но не в мозгу Элен. Она звучала по–прежнему — первые лучи восходящего солнца в мае.

— Как вы себя чувствуете? — спросил продавец.

Элен улыбнулась, слушая флейты и альты.

— Кажется, ничего. Поможете мне встать?

— Отдохните минутку, — сказала девушка. — Сперва придите в себя. Вам нужен врач?

— Нет, нет, спасибо. Я знаю, что со мной. Через минуту–другую все будет в порядке.

Но теперь она знала, что надо найти комнату, и найти немедленно. Не хватало только свалиться, переходя улицу. Ей нужно собственное помещение, теплое и сухое, и чтобы ее пожитки были при ней. Продавец и девушка помогли ей подняться и стояли рядом, пока она снова усаживалась на скамью в будке. Убедившись, что Элен окончательно пришла в себя и больше не упадет, молодые люди вышли. Тут–то она и сунула пластинку с четвертой частью под пальто, под блузку, и уложила на склон опухоли, которую доктор назвал доброкачественной. Но может ли такая большая быть доброкачественной? Элен потуже запахнула пальто, стараясь не раздавить пластинку, сказала обоим своим благодетелям «спасибо» и медленно вышла из магазина.

Ее чемодан был в гостинице «Паломбо», и она отправилась туда: далеко, мимо Медисон–авеню. Не свалиться бы по дороге. Не свалилась. Выбилась из сил, но нашла старого калеку Донована в его расшатанной качалке, с плевательницей у ног, на лестничной площадке между первым и вторым этажами — заменявшей вестибюль в этом заведении. Сказала, что хочет выкупить чемодан и снять комнату, ту самую, где они всегда останавливались с Френсисом, если она была свободна. А она была свободна.

Шесть долларов выкупить чемодан, сказал ей старик Донован, и полтора доллара за ночь или два пятьдесят за две ночи подряд. Мне на одну, сказала Элен, а потом подумала: что, если не умру сегодня? Тогда понадобится и на завтра. И сняла комнату со скидкой, после чего у нее осталось три доллара тридцать пять центов.

Старик Донован дал ей ключи от комнаты на втором этаже и спустился в подвал за ее чемоданом.

— Редко вас вижу, — сказал Донован, притащив чемодан к ней в комнату.

— Дела были, — сказала Элен. — Френсис нашел работу.

— Работу? Вот это да!

— Можно сказать, у нас все организовалось. Очень может быть, что снимем квартиру на Гамильтон–стрит.

— Значит, опять при деньгах? Вот и хорошо. Френсис придет сегодня?

— Может, да, а может, нет, — сказала Элен. — Зависит от его работы — сильно будет занят или нет.

— Понял, — сказал Донован.

Она открыла чемодан, вынула кимоно и надела. Потом пошла мыться, но не успела начать, как ее вырвало; она сидела на полу перед унитазом, и ее рвало, пока было чем; потом еще пять минут тужилась всухую, потом попила воды, чтобы вытошнило хоть этим. А Френсис думал, что она из вредности отказывалась от сандвича с сыром.

Наконец это прошло, она сполоснула рот и слезящиеся глаза и все–таки помылась, да, помылась. Прошлепала по вытертому ковру к себе в комнату, села в кресло возле кровати. Она смотрела на лебедя и вспоминала свои ночи с Френсисом в этой комнате.

Клара, дешевка, обчистила симпатичного молодого человека в коричневом костюме и пришла сюда прятаться. Хочешь спать с человеком — спи с ним, сказал Френсис. Будь женщиной, черт бы тебя взял. Хочешь обчистить — обчисть. А это что такое: сперва спала, потом обворовала? Какая чистая мораль была у Френсиса. А ты, Клара, скажи ради Христа, зачем ты пришла сюда со своими неприятностями? Разве у нас их без тебя не хватало? И всего–то украла Клара четырнадцать долларов. Хотя это — много.