Григорий Коновалов - Былинка в поле

• Название: Былинка в поле
• Автор: Григорий Коновалов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Несколько недель назад Паша перевелась в скотницы.

Сваливала с лопаса сено нынче, когда подъехал Колосков на санках.

- Подкинь коню позеленее сенца, я надолго приехал.

Воткнув вилы в прикладок, долго глядела на реку, гдо в проруби поземЕга полоскала длинные снега, как холсты.

Спускалась Паша по лестнице, не глядя под ноги, и лицо ее занималось жаром. На последней ступеньке он подхватил ее на руки, откинув шаль, целовал пахнущие морозом щеки...

На свежем сене рядом с женщиной виделась завтрашняя жизнь в белой роздыми цветущих садов, в волнах пшеницы - согласная жизнь, братская. Не мрут от хвори дети, не индевеет сердце в тревоге за свою десятину - как бы не посек градобой. От слов Захара ломило в душз Колоскова острой болью.

- А уж когда я себя разнагишаю до нитки, упрекнуть меня в корысти никто не может. Нужно непременно вперэд забежать, чтобы потом откатиться назад. Всегда так делали народы: рванутся вперед, потом шаг назад. Мужика трудно сорвать с насиженного места, а уж если спихнули, гни до предела. Подымет пятерик - четверика бояться не будет. Нужно подпортить память о частной собственности, усомниться в привычке к ней: обобществить все до курицы, до теленка. Поживут без частной живности, надломится в душе привязанность к ней, тогда вернуть.

После этого не будет боязно идти вперед: заскакивали, видели, нюхали, не помирали. Даже жить беззаботнее, безответственнее: не мое. Окромя того, великая мысль возникает у них: от кого получили своих несчастных курей и коров? Кому обязаны? В кои неограниченная сила и мудрость? Надо, чтоб человек чувствовал: не жилец он без руководителя... - закончил Захлр.

Колосков не любил отлетать на сторону мыслями: русский человек уж слишком намечтался, самоусложнился, по его мнению. Безбрежности этой голубой Колосков противопоставлял свою деловитость с суровннкой: поменьше краснобапть, порасторопнее работать, побогаче жить - ведь многие фантастические заскоки и надрывы от нищеты. Обуются, наедятся - перестанут дрожать нервно, аж до пота, кидаться в крайности.

Колосков повернулся лицом к Захару, прицелился глазами в его глаза:

- А знаешь, Захарий, не получится у тебя опыт показать себя владыкой. И Люсю свою не вышлешь, хотя тебе страсть как охота избавиться от нее. Но ведь другая, перед кем виноватишься, кого любишь, замужем.

- Автоному тут не бывать, товарищ Колосков.

И после перерыва занимались Автономом.

- Эх, дурак я, дурак, хотел ведь весной уйти в совхоз рабочим, да баб послушался, - сокрушался он.

- Закрутился, самолюбивый сатана!

- Врешь насчет совхоза, Автономна! С перепуга врешь. И при директоре не стыдно?

Колосков подтвердил: просился к нему Антоном весной.

У Колоскова не было добрых чувств к Автоному, более того, сильный парень этот постоянно тревожил его своим мучительным душевным разладом, неподатливостью. Нужен ли этот человек Марьке? В Хлебовке, конечно, жизнь шла и будет идти и без него. "Но ведь и без тебя, Колосков, наверное, жизнь тоже не остановится, а? - думал Колосков. - Надо вывих исправлять, правду восстанавливать, вызволять парня из беды. Иначе он сбесится".

- Я и сейчас могу принять Автонома Чубарова. Мне полеводы нужны. Хлебовка обойдется, кажется, без него.

- А ты уж всех кулаков спасай! - зло присоветовал Лежачий.

Колосков вскинул брови: хорошо он понимал злое настроение этого крестьянина, его куцые мысли о будущем.

Дай ему волю, и он завтра уравняет всех до нуля, а вот будут ли заниматься землей всерьез и упорно, чтоб кормить страну? Думает ли он, что артельная жизнь властно потребует от каждого еще большего и напряженного труда, жесточайшей дисциплины? Шуба на нем рваная, а ведь мог бы починить и валенки подшить, чтоб не торчала солома из запятников. Это он вчера требовал обобществить всю живность вплоть до куренка. Как ему не терпится сразу перескочить в мир равенства и изобилия. Ни хозяйственной сметки, ни навыка обращаться с машинами. Ни пороть, ни шить не научился в своей хронической бедности. Зато картишки, курение самосада, пустые разговоры длинными зимними вечерами. Семка Алтухов другой - хоть и бедняк, но ухетан дом его, одежонка залатана аккуратно, и сам выбрит и пострижен. Два года назад заработал в совхозе телку, а теперь у него корова и полуторник. Из больших рук его вряд ли вывернется какое дело. Таков же и Егор Чубаров, только кочевать любит да посозерцать жизнь. Богатство в его глазах не имеет никакого значения. И в артели он не отстанет и вперед не побежит. С философией в голове мужик. А Тимкина мать...

пошла бы в артель от своих икон и святых книг?

Колосков вынул из кармана наган.

- Вот чем я голубил врагов, товарищ, как тебя?

- Зови Лежачим или Доходягой, чего там! Я уж сам забыл свою фамилию, кажется, Полежаев.

- Раскулачивание - только начало, товарищ Полежаев. Покончим с ним за два счета. А вот дальше предстоит самое трудное - наживать достаток, давать державе хлеба и мяса все больше и больше. Много рабочих рук заберет промышленность. Село станет меньше, а вырабатывать будет больше. Вот и прикидывайте, на чьи плечи и руки ляжет земля. Так, товарищ Отчев?

- Так точно. Ягодки впереди, Онисим Петрович. Не шутки шутить, не игрушки играть поднимается народ.

- Вот и давайте не сходить с главной линии. Нет оснований разламывать жизнь Автонома Чубарова. В колхозе нужны знающие люди, - закончил Колосков определенно, сердито.

- Да что тут толковать, больше Автонома вряд ли кто работает, заговорил от порога Семен Алтухов. - Автоном сызмальства так размахался косой, что ребро за ребро заходило. А дядя Кузьма и Василиса Федотовна трудятся до кровавой воды в глазах... а все нету вылета вперед. Заколодила жизнь... Я вот считаюсь бедняком...

- Зажиточным бедняком считаешь себя, Семен, - перебил его Егор Чубаров.

- Это для веселья, дядя Егор. Нам хозяйство умеючи надо вести, сеять больше. Так я понимаю новую жизнь.

Не к бедноте, а к достатку зовет нас партия. Если же Азтонома под зад, то половину Хлебовки выдворять придется, а окна и двери досками забивать. И получится картказ.

разорения земли русской. Не похвалят нас за это власти.

- Выгоним и половину, не испугаемся! - загорячился Степан Лежачий. Жизнь почему тяжелая и дикая?

Одни выскакивают, других топят. Надо по совести, все в общий котел. Всех уравнять до единого. Никто чтоб не высовывался, не задирал башку, как пустой колос. А ктэ сунется - стук его по макушке. Хватит, повысовывались индивидуально, артельно надо шагать.

- Хорошо байт. Только ведь на руках пальцы разныэ.

Вот ты ученый, почему один палец большой, а другой указательный?

- Я сам мизинец.

- Илья-пророк, на печке промок, а под лавкой высох,

- Хватит по старинке. Долой старый быт!

- Да ты и по-старому-то не запотел в работе.

- Все перетряхнем! На то она революция. Пожил я они в свое удовольствие, хватит. Дай нам пожить. Из их домов мясными щами пахнет, а у меня? Мышам жрать нечего.

- Поменьше бы спал. На ходу дремлешь, Степа. Лень раньше тебя родилась, - сказал Алтухов.

- Врешь, Сема. Не был у меня на крестинах.

- Ты скажи, кем себя считаешь? Какие понятия о себе имеешь? Ты хоть один день цельный в году работал?

Погуливаешь, выпиваешь с богатыми. Их же новостям ч снабжаешь... Люмпен ты - вот кто! Хоть бы поскоре?

услать тебя на какие-нибудь курсы... башка разваливается от твоего словесного трезвона... - Семен Алтухов гак разошелся, что насилу остановили его.

И уж совсем зашли в тупик при выборе председатели:

артели. В соседнее село Голубовку прислали рабочего-тысячника. И нам бы кого стороннего - ни кума, ни свата, ни брата родного. Для такого все ровня, пока не снюхается с кем-нибудь.

- Может, Фиену? Вдоза бойкая, - как бы отдыхая, перешли на шутку.

- Не жизнь будет, а сплошная гулянка, широкая:

масленица круглый год.

- Обоих Таратошкияых уважить: свою скотину иззздем, у других наворуем.

- Егор бы Чубаров добротой подошел, да ведь придется избы заменить кибитками, и айда кочевать по степям и по долинам.

- Походный колхоз на колесах. Цыган бы пиманить с бубенцами.

- Маните вы мужика в райскую жизнь, а вот сам директор берись за гуж. Что тебе со стороны не хвалить?

Катаешься на рысаках, сани ковровые, лохматой полостью ноги укрыты, тулуп непродуваемый на плечах, - сказал Лежачий. - Тимку Цевнева, видишь, нельзя - молод и учиться охота. А нашим детям вредно, что ли, ученье?

- Давайте, братцы, Степана Лежачего, - порядочек будет при нем, как в Москве - спать до обеда.

Конец шуткам положил Егор Чубаров, назвал Отчева.

Но Отчев наотрез отказался:

- Кто победнее нужен, я же середняк и даже во сне видел себя кулаком.

Незаметно, мягко управляя шутками и серьезными разговорами, подвел Колосков опять к тому же Автоному Чубарову. Но ставить председателем настоял Отчева, а Автоному поручить полеводство. И, закруглив собрание, сказал, что совхоз поможет трактором. Но сами себя тащите за уши из бедности.