Михаил Кураев - Шведский сувенир

• Название: Шведский сувенир
• Автор: Михаил Кураев
• Издательство: Журнал «Звезда»
• Жанр: Проза
• Год: 1998

Опубликовано в журнале «Звезда» 1998, №2.

---

М. Н. Кураев ШВЕДСКИЙ СУВЕНИР

Мой отец впервые пересек государственную границу Советского Союза летом 1945 года.

В воинском эшелоне, в форме подполковника Советской армии он вступил в Маньчжурию, чтобы начать войну с Японией, в соответствии с Ялтинскими соглашениями руководителей антигитлеровской коалиции.

Загадочный Китай занимал воображение моего отца больше, чем предстоящие военные операции. И разумеется, в его памяти все время присутствовал его отец, мой дед, вот так же, в военном эшелоне, с казаками Третьего Верхнеудинского казачьего полка, в должности полкового врача, в конце ноября 1904 года прибывший сюда же, на эту самую станцию, Маньчжурию, и тоже на войну, и все с той же Японией.

Отцу хотелось как-то запечатлеть поворот исторического круга.

Любой сувенир, приобретенный на память, может потеряться, война не туристская прогулка.

Отец решил запечатлеть в своей памяти встречу с новой страной первым словом, первым новым словом, которое он услышит на китайской земле.

Вот сувенир, который никогда не потеряешь, никто у тебя его не украдет, он всегда будет с тобой!

Длинная вереница красных товарных вагонов, с глазеющими из распахнутых дверей солдатами, платформы с военной техникой и несколько классных вагонов для офицеров штаба медленно переползали через нейтральную полосу, разделяющую неотличимо схожие, голые, искрящиеся слюдяным блеском сопки в России от таких же точно сопок в Китае.

Первая железнодорожная станция называлась Маньчжурия.

На деревянном перроне появились мальчишки-китайчата, с птичьим проворством и непонятными криками на непонятном языке они мчались вдоль вагонов с оплетенными соломой посудинами, предлагая свой товар прибывшим солдатам.

«Ку-ас! Ку-ас! Ку-ас!» — звенело над перроном.

Вот оно, первое слово, которого так ждал отец! Уж это слово он запомнит.

«Что такое „ку-ас“?» — поинтересовался отец у переводчика.

«Товарищ подполковник, да это же квас. Жарко, ребятишки питье предлагают, а чтобы нашим понятней было, вот и кричат: „ку-ас!“»

Пересекая границу, ты не оказываешься на другой планете, и даже не сразу расстаешься со своим домом.

Что увидел я, когда впервые в жизни, почти пятидесяти лет от роду, пересек в 1989 году государственную границу между Финляндией и Советским Союзом?

Увидел цистерны с бензином из России, бесконечные составы с березовым и сосновым лесом, опять же из России, пустые вагоны для перевозки автомобилей «жигули», это- в Россию.

Диалектическая двусмысленность понятия «граница» со всей наглядностью обнаруживается на прилегающих друг к другу территориях.

Граница — это не столько разделяющая черта, сколько место, где государства теснее всего соприкасаются друг с другом.

Мысль, разумеется, не новая, но каждому дано пережить это по-своему.

Финляндия — не в счет. Я приехал в Хельсинки на поезде из Москвы только для того, чтобы сесть здесь на паром «Сильвия Куин» и плыть в Стокгольм, куда был приглашен с женой издательством «Бромбергс» в связи с выходом в свет моего романа «Капитан Дикштейн» на шведском языке.

Помня рассказ отца о том, как он хотел запечатлеть в своей памяти первое в жизни пересечение государственной границы, я решил воспользоваться его опытом, но не буквально.

Иностранная речь уже привычна и на улицах Москвы и Ленинграда, поэтому ждать «первого шведского слова» было нелепо, шведская речь звyчала и в поезде, шедшем из Mосквы, и, тем более, на пароме, шедшем из Хельсинки в Стокгольм.

Я загадал: я запомню первое рукопожатие на шведской земле.

Это будет мой сувенир, который я никогда не потеряю, нигде не забуду, который всегда будет со мной.

Ну что ж, сувенир со мной!

Теперь я не знаю, как от него избавиться. Скорее всего, так он при мне и останется.

Никогда не избавлюсь.

Мой отец, двигаясь на самый дальний восточный край нашей весьма пространной родины, преодолев границу, был встречен словом «квас», словом самым-самым русским. Еще бы, свой корневой, почвенный, несомненный патриотизм мы называем именно «квасным», поскольку именно квас признается истинно национальным напитком, и любовь к квасу есть самый убедительный признак любви к родине.

Первый человек, который встретил меня на шведской земле, первый человек, которому я пожал руку в Швеции, был наш советский чекист, «боец незримого фронта»!

Такое не забывается.

Скандинавские пассажиры, покинув борт парома, шли толпой через морской вокзал, минуя, насколько я помню, всяческий контроль. Нам с женой, как сугубым иностранцам, предстояло пройти паспортные и таможенные формальности.

Наконец мы появились в зале, где встречали прибывших.

«Михаил Николаевич! Мы уже волнуемся…» — ко мне с протянутой рукой шел человек, молодой, скажем, сравнительно молодой, которого я видел первый раз в жизни. Он улыбался мне так, будто мы с ним давние друзья и только вчера условились здесь встретиться. Это был человек подвижный, с лицом открытым и даже приятным, но совершенно не запоминающимся. Оказалось, что это представитель нашего книжного дела, занимающийся пропагандой и распространением русской книжной продукции в Швеции.

Вторая рука, которую я пожал на шведской земле, была сухая, жилистая рука моего издателя, приехавшего нас встретить, старого польского еврея Адама Бромберга, прошедшего «воспитание» сначала в советских, а потом и в польских лагерях. После войны у себя в Польше он стал главным редактором «Польской энциклопедии», был ошельмован, в пору гонения на евреев не вынес унижения и вместе с дочерью нашел приют, защиту и работу в Швеции.

О своей судьбе Адам Бромберг рассказал мне сам, когда мы познакомились теснее и почувствовали душевную близость, которая помогла преодолеть разделяющий нас изрядный возрастной барьер.

Андрей Петрович, чью руку я пожал в Швеции первой, о своей судьбе, разумеется, ничего не рассказывал. Да и что ему было рассказывать и зачем, если весь он был открыт, как и подобает русскому парню, нараспашку. Правда, мне показалось, что открыт он был как-то по-оперному, то есть так, чтобы и жест, и мимику, и все оттенки интонации можно было различить даже из последних рядов верхнего яруса.

Откуда же такая уверенность в том, что приветливый и доброжелательный чиновник из соотечественников, окруживший нас и заботой и вниманием во время пребывания в Швеции, обязательно чекист?

Уж не мания ли это подозрительности, самими же чекистами в нас взращенная?

Ну что ж, в каждой профессии есть своя специфика. Есть она у «бойцов незpимого фронта», есть она, надо думать, и у пишущего человека.

Случается и писателю быть проницательным!

<…>