А Кони - Пирогов и школа жизни

• Название: Пирогов и школа жизни
• Автор: А Кони
• Жанр: Публицистика

---

Кони А Ф Пирогов и школа жизни

Анатолий Фёдорович Кони

ПИРОГОВ И ШКОЛА ЖИЗНИ

Н.И. Пирогов (1810 - 1881)

Речь была произнесена Кони 21 ноября 1910 г. в Петербурге в зале городской думы на заседании, посвященном 100-летию Н. И. Пирогова.

Впервые опубликована в сборнике: "Памяти Николая Ивановича Пирогова (1810-1910)" (издательство еженедельной газеты "Школа и жизнь", 1911 г.). Позднее была включена в книгу Кони "На жизненном пути", в раздел "Публичные чтения" (т. II, СПб., 1912, стр. 293-314; т. II, изд. 2-е, СПб., 1913, стр. 385-406). В настоящем томе печатается по тексту книги "На жизненном пути" (в обоих изданиях идентичному).

Подготовляя к изданию книгу, Кони тщательно отредактировал текст речи, сделал несколько сокращений и дополнений. Например, после слов "Талант подобен солнцу: оно проливает свет и тепло, но оно же родит и мух" в сборнике был текст, не вошедший в книгу: "Притом же "пылких душ неосторожность самолюбивую ничтожность - иль оскорбляет, иль смешит" и "ум, любя, простор, теснит". После слов "В сущности ему было труднее жить, чем умирать" следовал текст, также не введенный в книгу: "Служба отрывала его [солдата] почти навсегда от семьи и родного гнезда, ибо он возвращался в него в отпуск лишь после 25 лет службы, а когда выходил "в чистую", т. е. в отставку, то получал пенсию, которая звучала насмешкою, да и выдавалась с разными затруднениями. Недаром николаевский солдат говорит у Некрасова: "пенсию выдать не велено: сердце насквозь не прострелено".

В конце речи, где вспоминается смерть Л. Н. Толстого, в тексте сборника не было названо его имя: "...наш народ имел Петра и Ломоносова, Пушкина и того, чья недавняя кончина сжала наше сердце великой скорбью". Несомненно, недавняя смерть писателя (речь была прочитана через 2 недели после 7 ноября 1910 г.) так занимала мысли слушателей, что произносить его имя казалось излишним. В книге же, рассчитанной на последующих читателей, назвать Толстого было безусловно необходимо. Есть в тексте книги и другие, менее существенные разночтения с первой редакцией.

Сохранилась наборная рукопись первой публикации (ИРЛИ, ф. 134, оп. 1, No 46). В подзаголовке указана дата чтения; "Речь в заседании, посвященном памяти Н. И. Пирогова 21 ноября 1910". Авторская правка заключалась преимущественно в стилистических исправлениях. Иногда, вероятно, для того, чтобы не перегружать речь слишком большим количеством ссылок, Кони заменял имена цитируемых авторов безличными выражениями. Например, вместо слов: "подтвердила мнение, что бедность то же самое" в рукописи первоначально было: "подтвердила слова Жана-Поль Рихтера о том, что бедность то же самое"; вместо слов: "Изречение о том, что наука" было: "Слова Гейне о том, что наука".

Призванный сказать в настоящем собрании слово в память Николая Ивановича Пирогова, я стеснен содержанием этого слова. О Пирогове как знаменитом враче и представителе медицинской науки будут говорить более сведущие, чем я, лица; о его общественных заслугах как педагога мы тоже услышим не один компетентный доклад. Таким образом, взгляды Пирогова во многих отношениях будут освещены, и мне поэтому остается обратиться лишь к ознакомлению с его характером. Характер, как бы его ни определять, выражается в сущности в переходе мысли, явившейся результатом внешних впечатлений и вызываемых ими ощущений, и внутренней работы сознания-в волю, т. е. в осуществление этой мысли в том или другом действии, решении, поступке. Чем теснее, непосредственнее и неразрывнее связь мысли с ее осуществлением, тем сильнее характер; чем больше между ними уклонений, колебаний и непоследовательности, тем слабее характер. В душевной жизни человека играет большую роль способность его хотеть или желать. В твердом и ясном "хочу" сказывается сильный характер; в расплывчатом и туманном "желаю" выражается характер слабый. Но жизнь часто меняет характер. В ее суровой школе он перерабатывается и изменяется и у редких сохраняет свои первоначальные свойства. Борьба для многих становится непосильною, - острые углы характера стираются, шероховатость твердого убеждения сменяется гладкою поверхностью услужливых уступок, и место сильного хочу заменяет робкое желал бы.

Но есть, однако, характеры, до конца остающиеся верными себе, умеющие отдавать себя всецело и бесповоротно служению излюбленной идее, обладающие закалом для борьбы за нее и способностью проводить ее в жизнь. Людям, владеющим таким характером, свойственно то, что французы называют esprit de combativite (боевой дух - франц.). Они на своем житейском пути осуществляют завет Сенеки: "Vivere est militare" (жизнь - это борьба - лат.). Таким именно характером обладал Пирогов. Он сам в "Вопросах жизни" говорит: "Без вдохновения - нет воли, без воли - нет борьбы, а без борьбы - ничтожество и произвол" [1].

Твердость характера, умеющего неуклонно и настойчиво служить сокровенному голосу души, не надо, однако, смешивать с близорукостью фанатического упорства или с самолюбием бесцельного упрямства. Людям сильного характера, прежде принятия окончательного решения, могут быть свойственны сомнения и скорби, в особенности когда за полным отрицанием должно последовать практическое отречение, нередко сопровождаемое душевною болью. И тем выше, чище и дороже нам образ тех, кто из этих испытаний выходит все-таки победителем. Не говоря уже о святом примере Гефсиманской ночи, достаточно припомнить Галилея с его "Ерur si muove!" (а все-таки вертится! - лат.). Такие минуты скорби бывали и у Пирогова. Затем некоторыми мыслителями совершенно верно отмечено еще одно свойство характера. Это типическое переживание однородных, хотя и разновидных событий жизни, т. е. одинаковое отношение к разнообразным по внешности, но одинаковым по существу условиям, в которые ставит человека его собственная природа или житейские явления. И здесь, несмотря на видимое различие обстановки, времени, места - в каждом отдельном случае, совсем, казалось бы, непохожем на предшествующий, - esprit de combativite сильного характера выражается одинаково. То же было и с Пироговым.

На пороге жизни, еще в отрочестве, Пирогова встретила бедность со всеми ее тяжелыми сторонами - отсутствием средств, зависимость от посторонней помощи и всякого рода лишениями. Вследствие разорения родителей исчезла возможность спокойного и систематического приобретения познаний. Пришлось как можно скорей приняться за то учение, которое могло дать кусок хлеба и облегчить неизбежные жертвы родителей. Четырнадцати лет Пирогов уже вступает в университет, семнадцати лет он уже лекарь, двадцати одного года - доктор медицины, а в двадцать два - профессор хирургии. Все это досталось ему тяжким, неусыпным трудом, в условиях самой скудной обстановки [2].

Уже в Дерпте, готовясь к профессуре, он был до такой степени стеснен в материальных средствах, значительную часть которых приходилось тратить на опыты и научные исследования, что, по его собствен-.. ному признанию, ему по целым неделям приходилось питаться главным образом чаем и хлебом, причем обыкновенный чай был ему не по средствам и был заменяем ромашкою или шалфеем. Но это закалило его по отношению к материальной стороне жизни и разорвало навсегда ту связь, которая существует - и с таким нравственным вредом - между привязанностью к удобствам жизни и тем, что французы называют ligne de conduite (линия поведения - франц.). Отодвигая на последний план заботу о материальной обстановке жизни и "роскошествуя лишениями", как говорится в одном из житий святых, Пирогов как бы осуществлял мнение Сенеки о том, что не тот беден, у кого мало, а тот, кто хочет большего. Пройдя эту школу бедности. Пирогов усвоил себе ту внутреннюю свободу, которая позволила ему потом не раз оставлять обеспеченное положение, не цепляясь за него ради спокойствия обеспеченного существования. Суровая школа оказалась полезной наставницей и подтвердила мнение, что бедность то же самое, что протыкание ушей у девушки; необходимо причинить боль, чтобы потом на зажившем месте могли появиться украшения; в бедности крепнет дарование и - кто знает - сколько таланта и поэзии погребено под грудами золота!..

Наука в том виде и объеме, в которых она предстала нред юным студентом, не могла удовлетворить ни его ума, ни совести. Изречение о том, что наука для одних - богиня, а для других - дойная корова, оправдывалось в то время профессорами-медиками в Московском университете с той очевидностью, о которой с добродушной иронией вспоминал через пятьдесят лет в своем дневнике Пирогов [3]. Опыт, исследования и настойчивость в раскрытии пелены над тайнами природы почти отсутствовали в преподавании, которое часто ограничивалось сведениями из учебников, вышедших семьдесят пять лет назад. Теоретическому и устарелому отношению к определению и распознаванию болезней соответствовал и узкий круг леченных мер: "Сначала, - вспоминает Пирогов, - прописывали валериан, затем арнику, потом камфору, наконец - мускус и в заключение давали совет уповать на милость господню". Были, конечно, и исключения, довольно редкие.