Эвальд Ильенков - Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга — диалог)

• Название: Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга — диалог)
• Автор: Эвальд Ильенков
• Издательство: ИФРАН
• Жанр: Философия
• Год: 1997

Известные философы и представители других гуманитарных наук ведут диалог о феномене «советская философия», ее идейной, духовной драме, обратившись к личности и творческому наследию одного из выдающихся ее создателей — Э.В.Ильенкова. Такой подход и контекст позволили по достоинству оценить сложную, противоречивую природу и историю советской философии, ее обретения и потери, преодолеть упрощенчество и излишнюю идеологизацию в трактовке интеллектуального процесса в условиях тоталитарного режима. Теоретический вклад Э.В.Ильенкова рассматривается в книге во всех его наиболее значимых аспектах и результатах (проблемы диалектической логики, идеального, личности, вопросы этики и эстетики).

---

Я выбрал и привел этот пример ильенковских размышлений не случайно. На мой взгляд, он убедительно показывает, насколько сложным и тонким был подход Эвальда Васильевича к феномену личности, обнаружению истоков ее индивидуальности, неповторимости. Быть или не быть личностью, и что значит быть личностью — на оселке этого вопроса в наше время развертывается диалог и спор двух цивилизаций — традиционного и технотронного общества. Оба культа и обе культуры, настоянные на «коллективизме» и «индивидуализме», ищут выхода из драматического, точнее — трагического, противоречия, которое ныне поставило человечество, все мировое сообщество перед проблемой собственного выживания. Но это уже другая тема, и о ней надо говорить специально…

Э.В.Ильенков нащупал и обнажил живой «нерв» этой проблемы, предложив теоретическую модель ее разрешения, которую еще предстоит по достоинству оценить.

Ф.Т.Михайлов «Он сам — целая школа…« 15

МИХАИЛОВ Феликс Трофимович — доктор философских наук, академик Российской Академии образования.

Так уж случилось, что познакомился я и как — то сразу сдружился с Эвальдом Васильевичем Ильенковым довольно поздно — в середине, а то и в конце 60–х. И только за десять с небольшим лет до его кончины почувствовал себя совсем своим в его доме, мог приходить без звонка, зная, что в тягость не буду. То есть так, как многие и многие не только истинно близкие друзья, но и сердечно породнившиеся с ним единомышленники, большинство из которых справедливо считало себя его учениками. И все — таки школы у Ильенкова не было. В доме ее уж точно не было…

…Вот дверь широко распахнута, и Оля — жена и преданный друг Эвальда16, старается прежде всего завлечь нежданного гостя на кухню — покормить, что ей чаще всего и удавалось. Не о себе речь веду: таких гостей всегда было много, именно так попадали они в квартиру Ильенковых. Кстати, лет шесть тому назад в «Литературной газете» один известный наш критик вспоминал тех, кого он в 60–е годы встречал у Эвальда: «Это был сплоченный кружок единомышленников. Но одних уж нет, а большинство далече. За кордоном». Видно, не часто бывал он в этом доме или что — то позабыл за давностью лет… Не было и не могло быть кружка — не тот хозяин, не тот стиль жизни и общения. С добрую сотню славных людей встречал я у Эвальда… Помню в разное время и в разных сочетаниях: Наума Коржавина и Юрия Корякина, А.Н.Леонтьева и П.Я.Гальперина, В.В.Давыдова и А.И.Мещерякова, Б.М.Кедрова и Н.П.Дубинина, В.П.Зинченко и А.А.Зиновьева, В.И.Толстых и Э.В.Безчеревных… да возможно ли перечислить всех, тогда и теперь знаменитых, бывавших здесь! Вчера ты его видел на экране телевизора или только прочитал его книгу, неделю тому назад аплодировал ему в театре, а сегодня сидишь за одним столом у Эвальда… Другом дома был в свое время Назым Хикмет, да и многие иные хранители и творцы культуры народов дальнего, а теперь и ближнего зарубежья. В памяти всплывают все новые лица, фигуры, слова… Простить себе не могу, что однажды увлек меня хозяин к Юрию Любимову читать свою пьесу «Ни бог, ни царь и не герой…», да как — то неловко показалось мне заявиться к хорошему человеку без приглашения, я и сбежал по дороге. Также и с Галичем получилось… Особенно Эвальд любил его песню о Зощенко. Не пел — рассказывал, но так, что слезы на глаза наворачивались

Многие (а может быть, время — то идет, не так уж и многие) могли бы рассказать сегодня нечто подобное и столь же, но уже их, волнующее. Я же позволил себе это личное вступление с особой и, если хотите, чисто деловой целью. Так, прежде чем сказать свое слово о школе Ильенкова, важно мне было сейчас (пока еще память крепка) доказать истинность парадокса: школа эта была и есть, но никакой школы у Ильенкова нет и никогда не было. В подтверждение тому — еще одно воспоминание.

Лет этак уже за десять тому назад пришлось мне три дня выступать с докладом на философском факультете Ростовского (на Дону) университета… Декан, обращаясь ко мне, сказал: «Вам я представляю всех студентов и сотрудников нашего факультета лишь одним, уверен, приятным для Вас словом: все мы — от первокурсника до декана — ильенковцы». Зал буквально взорвался аплодисментами. И уже совсем недавно в Москве: на защите диссертации аспиранткой Института философии официальный оппонент с плохо скрываемым раздражением заявил: «Работа выполнена вполне профессионально, но теоретическая позиция диссертанта неприемлема — она же явная иль — енковка!». Сказал так и тем утвердил наличие этой особенной школы.

Однако верно и то, что не было у Эвальда Ильенкова школы не только дома — ни особого кружка, ни многолетних институтских семинаров (как у некоторых моих коллег, не менее теперь знаменитых). Не было такой школы и у Мераба Мамардашвили, а ведь велико и его влияние на поколения молодых (и не молодых) советских, российских и зарубежных философов. И у того, и у другого нет прямых последователей, идущих в работе своей прямо по следу идей Учителя. Но, Бог мой, скольких увлеченных философией пробудили они от догматической спячки! Кстати, не только «марксистско — ленинской».

Ильенков никого никогда не учил. Он просто мыслил. Или вслух, как бы сам с собой, — наедине с гостем, в кругу друзей, в аудитории… или разыгрывая сюжеты своей мысли на своем довоенном ундервуде, за который ежедневно садился чуть ли не с пяти утра… И какое — то по — особому настойчивое, упрямое и упругое слово его книг, журнальных статей, выступлений, докладов, лекций не оставляло равнодушным никого — ни впервые открывших его для себя, ни друзей, ни заклятых врагов (врагов не заклятых у него не было). Потому оно и будоражило всех, что это было умное и серьезное слово высокой философской культуры, возрождению которой он отдал свой талант, всю душу и саму жизнь.

В человечески искренней статье, ставшей предисловием к посмертному изданию книги «Искусство и коммунистический идеал» Мих. Лифшиц очень точно раскрыл секрет обаяния его философии. Здесь следовало бы процитировать полную страницу (как минимум) из этой статьи, но, отсылая читателя к первоисточнику, приведу лишь два отрывка:

«Помню, я читал его раннюю рукопись о диалектике в «Капитале» Маркса и понял, что годы войны и послевоенных событий совершенно устранили лучшую традицию предшествующего десятилетия, что каким — то чудом семена, брошенные тогда в благодатную почву, но основательно затоптанные, все же взошли, хотя и в другой, неузнаваемой форме. Эвальд Ильенков, с его живым интересом к Гегелю и молодому Марксу (открытому у нас в двадцатых — тридцатых годах, а не за рубежом, как пишут всегда по незнанию или по другим причинам), с его пониманием диалектики «Капитала» Маркса, «Философских тетрадей» Ленина, казался наследником наших дум. Этими словами я не хочу ослабить оригинальность Ильенкова. Он шел в том же направлении, но в другое время и другим путем. Я хочу только сказать, что его появление в моей берлоге было как бы доказательством закона сохранения мысли, воспроизводства ее в новых условиях, если она того заслуживает. Для меня он был неожиданно найденным союзником в тот момент, когда подъем марксистски мыслящей и образованной молодежи тридцатых годов остался только хорошим воспоминанием. За Ильенковым чувствовалось множество других молодых голов, множество, правда, неопределенной плотности»17.

И еще, если позволите: «Читая сегодня произведения Эвальда Ильенкова, я в каждой написанной им строке вижу его деликатную и вместе с тем беспокойную натуру, чувствую пламя души, страстное желание выразить близость земного, нерелигиозного Воскресения жизни и эту странную дрожь перед сложностью времени, приводящей иногда в отчаяние. Неплохо сказано где — то у Томаса Манна: нужно привыкнуть к тому, что привыкнуть к этому нельзя.

Вы не могли привыкнуть к этому, мой друг, вот почему, наверное, вы так рано ушли от нас»18.

Да, он так и не смог привыкнуть к победному торжеству бездарных комментаторов убогой четвертой главы «Истории ВКП(б). Краткий курс», вытеснивших философский Разум не только со страниц партийной печати, но и из учебников, диссертаций, научных публикаций… Настаиваю: начиная с 1938 года, а в 1957 году получив еще один мощный импульс властной силы в печально знаменитой жда — новской «дискуссии» о книге Г.Ф.Александрова «История западноевропейской философии», сметая на своем пути все, что хотя бы отдаленно напоминало о внутренней рефлексивности истинно философской мысли, официальная советская философия базировалась именно на толкованиях сталинских догм, семинаристски строго выстроенных в той части этой главы, которая называлась «О диалектическом и историческом материализме».