Амин Маалуф - Скала Таниоса

• Название: Скала Таниоса
• Автор: Амин Маалуф
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-009222-9

Легенда о Скале Таниоса — «скале, с которой не возвращаются».

Откуда пошла легенда? Да просто однажды с этой скалы действительно не вернулся Таниос — незаконнорожденный сын шейха Франсиса и прекрасной жены управителя Ламии.

А — ПОЧЕМУ Таниос не вернулся?

Вот здесь-то и начинается НАСТОЯЩАЯ ИСТОРИЯ. История изящной и увлекательной «литературной легенды», в которую очень хочется поверить.

---

И сверх того есть еще более особенные, совсем уж единичные случаи, как с Надиром, бродячим торговцем и погонщиком мулов, выгнанным из замка четыре года назад, а ныне использующим этот повод, чтобы добиться прощения. Он явился, замешавшись в толпу, с преувеличенно скорбным видом — тут шейх прошептал длинную фразу на ухо сыну, а погонщик мулов тем временем подошел, согнулся в три погибели, взял руку шейха, поднес к губам и надолго припал к ней.

Если бы хозяин не желал такого примирения — непреклонность, впрочем, почти неслыханная в час траура, — он бы отвернулся, притворяясь, будто поглощен беседой с Гериосом, находящимся у него за спиной, и продолжал бы не замечать просителя до тех пор, пока тот не удалится или ему не «помогут» это сделать. Но к подобному образу действия шейх если и мог прибегнуть, то лишь в случае, когда провинность была сугубо тяжкой, скажем, если субъект, подобно Рукозу, объявленный вором и изменником, преспокойно заявился бы сюда в расчете на отпущение грехов. Проступок, совершенный Надиром, по здешнему выражению, «на столько карат не тянул», и потому шейх, заставив Надира несколько секунд затравленно пялиться на господскую руку, наконец утомленно вздохнул и потрепал его по плечу:

— Помилуй тебя Бог, Надир, но твой язык заслуживает виселицы!

— Это у меня от рождения, шейх!

Погонщик мулов провинился в том, что в присутствии господина допустил возмутительную дерзость. Он был в замке постоянным гостем, там ценили его беседу и познания, это и вправду был один из самых образованных людей Горного края, даром что его поведение и род занятий отнюдь не давали повода его в том заподозрить. Неизменно падкий на любые новости и новшества, он держал ухо востро, когда доводилось иметь дело с образованными клиентами. Однако еще больше он любил, когда слушали его, и тут ему было наплевать на качество аудитории.

Утверждали, будто ему случается, взгромоздившись на мула, пристроить ему на загривок книгу и в таком виде разъезжать по дорогам. Прослышав о каком-либо произведении, интересном для него и опубликованном на арабском либо турецком — двух языках, на которых он мог бегло читать, — он готов был выложить весьма круглую сумму, лишь бы им завладеть. Обычно он говорил, что именно по этой причине так никогда и не женился, ведь ни одна женщина не пожелала бы иметь мужа, тратящего на книги все, что заработает, до последнего пиастра. Сельские злые языки поговаривали о другом, о пристрастии к эфебам, но тут его никогда не ловили с поличным. Как бы то ни было, если шейх прогневался на него, то не за эти недозволенные склонности, а из-за Французской революции.

Надир с детских лет был ее беззаветным поклонником, тогда как шейх и все ему подобные не видели в ней ничего, кроме гнусности, ужасного, к счастью, миновавшего заблуждения; «наши» французы потеряли голову, — говорили они, — но Господь не замедлил возвратить их «нам» на путь истинный. Раз или два погонщик мулов намекнул на желательность упразднения сословных привилегий, шейх возражал ему двусмысленным полунасмешливым-полу-угрожающим тоном, и гость прикусывал язык. Но однажды, кажется, продав свое барахло драгоману французского консульства, он подцепил такую потрясающую новость, что у него не хватило сил оставить ее при себе. Дело было в 1831-м, за год до того во Франции сменился режим, на трон вступил Луи-Филипп.

— Нашему шейху ни за что не угадать, о чем мне на прошлой неделе рассказывал один француз.

— Выкладывай, Надир!

— Отец нового короля был приверженцем Революции, он даже голосовал за казнь Людовика Шестнадцатого!

Погонщик мулов воображал, что теперь-то он поставил точку в их нескончаемом споре. Его большое безбородое лицо так и лоснилось довольством. Но шейх не пожелал отнестись к происходящему с юмором. Он встал с места, чтобы удобнее было кричать:

— В моем доме не произносят слов вроде этих! Убирайся отсюда и никогда больше не переступай моего порога!

Откуда такая вспышка? Джебраил, у коего я позаимствовал этот эпизод, был крайне озадачен. Он полагает, что шейх счел речи Надира в высшей степени неуместными, наглыми, а может статься, и подрывными, коль скоро при сем присутствовали его подданные. Само ли по себе сообщение возмутило его? Или он нашел его оскорбительным для нового короля Франции? А может, его взбесил не сам факт, а тон собеседника? Никто не осмелился спросить его об этом, а погонщику мулов сделать это было еще рискованнее, чем любому другому, он и так уже себе локти кусал, ведь это его родное селение, здесь его дом, его книги, да к тому же шейх был одним из его самых щедрых клиентов. Вот он и поспешил воспользоваться первыми случившимися поминками, чтобы испросить прошения.

Об этом человеке я еще не рассказал главного: он — автор того единственного сочинения, где довольно правдоподобно объяснено, почему исчез Таниос-кишк.

Надир и впрямь имел обыкновение записывать в тетрадку наблюдения и изречения, что приходились ему на ум, пространные или лаконичные, ясные до прозрачности или пророчески туманные, сплошь в стихах или в должным образом разукрашенной прозе.

Многие из этих текстов начинались словами: «Я сказал Таниосу» или «Таниос ответствовал мне», так что мудрено установить с точностью, что это — обычная уловка сочинителя или свидетельство реальных бесед.

Эти записи в том виде, как они есть, безусловно, не предназначались для публикации. Тем не менее после смерти Надира некий университетский умник обнаружил их и напечатал под заглавием, которое я бы перевел как «Премудрость погонщика мулов»; мне не единожды придется прибегать к помощи сего бесценного документа.

III

Едва успев получить прощение, погонщик мулов уселся подле Таниоса и шепнул ему на ухо:

— Что за поганая жизнь! Приходится целовать руки, чтобы не потерять свой кусок хлеба!

Таниос сдержанно кивнул. Он будто околдованный не отрывал глаз от этой троицы — шейха, его сына и Гериоса, державшегося на полшага позади, а сам думал о том же. главное, спрашивал себя, неужели, когда пройдет несколько лет, он окажется в таком же положении, будет, как нынешний управитель, подобострастно согнувшись, ждать повелений Раада. «Лучше умереть!» — мысленно поклялся он, и губы его затряслись, так силен был порыв ярости.

Надир придвинулся еще ближе:

— Французская революция — это было нечто! У всех шейхов головы скатились!

Таниос не ответил. Погонщик мулов заерзал, будто не на скамье сидел, а на спине у своего мула, который тащится недостаточно быстро. И головой вертел, ни дать ни взять ящерица, стараясь разом обозреть и ковры на полу, и потолочные своды, и хозяев, и гостей, а сам еще подмигивал и строил гримасы. Потом снова наклонился к своему юному собеседнику:

— Как тебе шейхов сынок? Смахивает на проходимца, не находишь?

Таниос ухмыльнулся. Но к улыбке присовокупил предостережение:

— Ты дождешься, что тебя опять выгонят!

В это самое мгновение мальчик встретился взглядом с Гериосом, и тот поманил его к себе:

— Нечего торчать возле Надира! Ступай посмотреть, не нужно ли чем-нибудь помочь твоей матери!

Пока Таниос колебался, стоит ли послушаться или, расхорохорившись, возвратиться на свое место, снаружи послышался шум. Шейху что-то шепнули на ухо, и он устремился к выходу, сделав Рааду знак следовать за собой. Гериос поспешил за ними, едва не наступая им на пятки.

Прибыл важный гость, обычай велит выйти ему навстречу. То был Саид-бей, друзский сеньор, владелец селения Сахлейн, облаченный в длинную яркополосатую абу, ниспадающую от плеч до щиколоток, что придавало дополнительную величавость его физиономии, украшенной белоснежными усами.

Для начала он, согласно обычаю, возгласил:

— Разнеслась скорбная весть, о, лишь бы она не оказалась правдивой!

Шейх, как велит традиция, ответствовал:

— Небесам было угодно послать нам испытание.

— Знайте же, что в час испытания с вами рядом ваши братья.

— С тех пор как я узнал тебя, Саид-бей, слово «сосед» для моих ушей милее слова «брат».

То были расхожие фразы, но не одни лишь фразы: среди родни у шейха были сплошные враги, тогда как его отношения с соседом уже два десятилетия складывались безоблачно. Гость и хозяин взялись за руки и, дружно шагая в ногу, вошли в дом.

Шейх усадил вновь прибывшего справа от себя и представил его Рааду в следующих выражениях:

— Знай, что, когда меня не станет, у тебя будет второй отец, здесь найдется кому присмотреть за тобой!

— Да продлит Господь твои дни, шейх Франсис!

Опять дежурные формулы. Но в конце концов все же добрались и до главного. До этого диковинного субъекта, что держался особняком, хотя все собравшиеся разглядывали его с ног до головы. Толки о нем достигли даже женской залы, и некоторые высыпали оттуда, чтобы поглазеть на него. У него не было ни бороды, ни усов, а на голове — приплюснутая шляпа, закрывающая уши и затылок. Несколько прядей, что выбивались из-под нее, были седоватыми, почти белыми.