Павел Шестаков - Взрыв

• Название: Взрыв
• Автор: Павел Шестаков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Роман ростовского писателя Павла Шестакова посвящен советским подпольщикам, сражавшимся против фашистских захватчиков в годы минувшей войны. Однако композиция романа, постоянно переносящая читателя в наши дни, помогает ему ощутить ту неразрывную связь, которая существует между погибшими и ныне живущими.

---

— Привет! — лаконично приветствовал он Сергея Константиновича.

— У тебя-то хоть все готово?

— Верхняя камера в порядке, — уклончиво ответил шеф-оператор.

— Почему верхняя? Мы же решили сначала снять крупно! — сразу заподозрил очередную неполадку режиссер.

Снимать певицу предполагалось с двух точек — из ложи второго яруса общим планом, захватывая часть зала с «эсэсовцами», и крупно — из оркестровой ямы. Тут-то и была неувязка: камера устанавливалась низковато.

— Ну поставьте ее на партикабль! — воскликнул режиссер. — Неужели и это проблема?

— Партикабль не привезли.

— Почему?

— Думали, обойдемся.

— Чем думали? — спросил режиссер тихо. Он чувствовал, как колотится сердце и выступает на лбу пот. «Вот так еще немножко нервов и… инсульт, инфаркт…»

— Не лезь в бутылку, — огрызнулся Генрих. — Ты что, первый раз замужем? Сейчас привезут, а пока сверху снимем.

— Штаны бы с тебя снять…

— Ну вот! — Генрих оглянулся, чтобы увидеть, кто слышал обидные для него слова. — Мы же вместе смотрели.

— Мое дело посмотреть, а твое точно рассчитать…

— Ладно. Виноват, исправлюсь, экселенц. Светлана, массовка готова?

— Минутку, Генрих.

— Что еще? — обернулся режиссер.

— На два слова, Сергей Константинович… — Она поманила его в полузакрытую ложу. — У вас очень плохой вид.

— Вы хотите загримировать меня под Илью Муромца? Но в этом бардаке и Илья…

— Вам нужно прийти в себя.

И она достала из сумки маленькую бутылочку с коньяком.

Режиссер посмотрел хмуро. Он знал, что выпить необходимо, однако ему хотелось преодолеть угнетенное состояние собственными усилиями, а их, он чувствовал, не хватало. «Плохо, плохо со мной, — подумал Сергей Константинович, беря из рук запасливой Светланы пластмассовый стаканчик. — И все видят, что плохо. Немедленно покончить с этим, немедленно… Вот этот стакан — и точка. По крайней мере, здесь, в экспедиции… Последний».

Он с отвращением проглотил тепловатую жидкость.

— Спасибо, Светлана. Где вы добыли коньяк так рано?

— Спрятала с вечера.

— Для меня?

— Да.

«Как скверно!»

— Спасибо. Я слишком много нервничаю. Нужно кончать с этим…

Он протянул ей пустой стаканчик.

— Я пойду рассаживать массовку, — сказала Светлана.

— Идите. Я сейчас…

Стало легче. Он облокотился о барьер и посмотрел, как занимают места «эсэсовцы». Генрих следил за ними в глазок камеры и давал распоряжения:

— Первый ряд полностью, второй тоже, третий до прохода, а вот эти трое не в кадре…

Сергей Константинович вышел из ложи и прошел по коридору к Генриху.

— По-моему, ничего, — сказал тот, уступая режиссеру место у камеры.

Но режиссер покачал головой. Затылки и плечи «эсэсовцев» вытянулись, будто по шнурку.

— Светлана! Они у вас в театре или на параде? Послушайте, «эсэсовцы»! Расслабьтесь, пожалуйста. Вы пришли развлекаться. Понимаете? Расположитесь непринужденно. Можете поворачиваться друг к другу, улыбайтесь! Шевелитесь, короче! Договорились?

«Эсэсовцы» задвигались.

— Вот это другое дело. Шевелитесь, но не переусердствуйте. Вы все-таки эсэсовцы, а не продавщицы галантерейного магазина на профсоюзном собрании!

Внизу засмеялись. Атмосфера понемногу разряжалась.

— А где Наташа? — спросил режиссер.

— Гитару осваивает…

— Зовите ее. Пора начинать.

Актриса подошла с гитарой в руке. Позади шла гримерша и расчесывала ей на ходу волосы большой гребенкой.

— Освоили инструмент, Наташа?

— Не очень.

— По-моему, за это время арфу можно было освоить.

— Гитара расстроена.

— Жаль, конечно, но ведь все равно, будем переозвучивать. Тогда и поиграете в свое удовольствие. А пока перебирайте струны. Струны-то хоть есть?

— Струны есть, — ответила актриса огорченно.

— Вот и прекрасно. Не расстраивайтесь, Наташенька. В кино как в кино. Мне ли вам об этом рассказывать? Вы же профессионалка. Работайте, милая, работайте. Я на вас очень надеюсь.

Режиссер уже смягчился и втягивался постепенно в привычное действо, но испытания для его нервов еще не кончились.

— Послушайте, Прусаков, а где же знамя?

Знамя, а точнее, огромное полотнище со свастикой, должно было покрывать театральный задник, заменяя декорации. Так решили по двум причинам: во-первых, никто толком не знал, какие специфические декорации могли быть на такого рода представлениях в фашистском театре, а подчеркнуть, что он фашистский, было необходимо. Во-вторых, художник Федор нашел, что сочетание красного фона фашистского знамени с черным панбархатом платья певицы удачно отразит на цветной пленке трагическую остроту ситуации.

— Знамя гладят, — ответил меланхоличный Прусаков, известный в киногруппе странным взглядом, которым он умел останавливать нарекания в свой адрес. Было в этом взгляде нечто гипнотическое, а может быть, знание какой-то высшей истины, по сравнению с которой неполадки « реквизитом представлялись мелочными и ничтожными. Режиссер наткнулся на взгляд Прусакова и прочитал в нем: «Ну что изменится во вселенной от того, что знамя не висит на своем месте?» «А в самом деле, что? — подумал он. — Вот гипнотизер проклятый!»

— Разве его нельзя было погладить вчера? — спросил он, одолевая себя.

Прусаков усмехнулся загадочно и посмотрел в сторону Федора, который пояснил:

— Знамя везли в машине, нужно разгладить складки.

Генрих тоже считал, что складки будут видны на экране и это нехорошо.

Режиссер махнул рукой.

— Изверги! — сказал он и пошел искать автора.

Об авторе в суматохе забыли, и он неприкаянно и с чувством сдерживаемой обиды бродил по театру. Саша совсем иначе представлял свою роль на съемках, ожидал, что с ним будут консультироваться по важным творческим проблемам, а тут и проблемы-то возникали удивительные, например, где достать утюг. Сергей Константинович, догадавшись о его настроении, спросил, улыбнувшись:

— Ну, как вам нравится кинематограф, Саша?

Автор пожал плечами, демонстрируя якобы понимание неизбежных трудностей.

— Я вас предупреждал. Синтетическое искусство — это, знаете, не так просто. Ужасно хочется пить.

Ему хотелось выпить бутылку холодной минеральной воды, но именно воды-то в театральном буфете и не нашлось.

— Может быть, пива? — предложил Саша.

— Если холодное, — неуверенно согласился режиссер.

Буфетчица заглянула в холодильник и достала две бутылки.

Они выпили. Сергей Константинович с удовольствием, а Саша через силу — пиво показалось ему кислым.

— Возьмем еще? — предложил он, однако.

Но Сергей Константинович вздохнул и покачал головой.

— Да, не стоит, конечно, — обрадовался Саша. — В жару сразу потом прошибет.

— Вот именно. А нам сегодня и так потеть да потеть.

Но все наладилось постепенно. Огромное знамя, символизирующее неколебимость «нового порядка», повисло над сценой, актриса с расстроенной гитарой заняла место у специально сооруженной суфлерской будки напротив привезенного и установленного в оркестровой яме партикабля — разбирающейся конструкции-подставки для кинокамеры, которую автор про себя называл «птеродактиль».

— Можно начинать, Сергей Константинович, — сообщила Светлана.

— И тарелка есть?

— Есть.

Она протянула ему добытую в буфете тарелку, которую полагалось разбить по традиции на счастье и удачу.

— Начинаем, Генрих?

— Как скажете.

Режиссер в последний раз рассмотрел зал через камеру.

— Внимание! Всем посторонним выйти из кадра! Наташа! Как договаривались — вульгарно и с надрывом…

Актриса сделала шаг вперед и положила пальцы на струны.

— Все готовы? Полная тишина!

Тишина наступила.

— Приготовиться! Мотор.

Негромко застрекотала камера.

— Начали! — крикнул Сергей Константинович и разбил тарелку. — Возьмите кусочек, Саша.

Девушка-помреж щелкнула хлопушкой перед носом актрисы. Актриса провела пальцами по струнам…

Снимаемый эпизод мыслился так: певица исполняет экзотические «Очи черные», оккупанты довольны, а Шумов тем временем, разрабатывая детали операции, выходит, чтобы осмотреть здание. Впрочем, проход Шумова по театральным закоулкам предполагалось снять в Москве, совсем в другом помещении, потому что здешнее, недавно отремонтированное и модернизированное, ничем уже не напоминало старый театр. Планы шли параллельно — певица поет, Шумов ходит. Свести их в картине не предполагалось — что общего могло быть у идущего на подвиг героя с ничтожной приспешницей гитлеровцев? А между тем они были знакомы, и познакомил Веру и Шумова не кто иной, как Сосновский.

Познакомил в театре, в том самом буфете, где перед началом съемок пили пиво режиссер и автор. И Шумов пил пиво. В буфете было душно и накурено, громко звучала немецкая речь; он стоял у стойки и потягивал из высокой кружки мутноватую жидкость, когда кто-то подошел сзади и положил ему руку на плечо: