Елена Никулина - Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века

• Название: Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
• Автор: Елена Никулина
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03140-1

В XVIII веке в России впервые появилась специализированная служба безопасности или политическая полиция: Преображенский приказ и Тайная канцелярия Петра I, Тайная розыскных дел канцелярия времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, Тайная экспедиция Сената при Екатерине II и Павле I. Все они расследовали преступления государственные, а потому подчинялись непосредственно монарху и действовали в обстановке секретности. Однако борьба с государственной изменой, самозванцами и шпионами была только частью их работы – главной их заботой были оскорбления личности государя и всевозможные «непристойные слова» в адрес властей. Герои этой книги – служаки и подследственные, свидетели и палачи, благонамеренные изветчики и убежденные кляузники. Основываясь на многочисленных документах, авторы описали весь путь их «хождения по мукам» – от анонимного доноса или «оказывания государева слова и дела» до следствия, сибирской ссылки или плахи.

---

В таких случаях доносы могли соответствовать действительности и помогали разоблачить не только «изменника», но и «государившегося» сверх всякой меры воеводу или вороватого чиновника. «Голову» кружечного двора в Ростове Богдана Мальцева и «ларешного целовальника» Стеньку Черножопова удалось разоблачить только благодаря бдительному посадскому Ваське Корепину, подавшему в 1664 году извет «в том, что они за проданное питье деньги кладут мимо ящика в плошку», то есть «корыстуются» средствами, полученными от торговли казенным хлебным вином.[186] Тобольский подьячий Савин Кляпиков разоблачил воеводу князя П. И. Пронского и его приспешников, нанесших казакам, крестьянам, горожанам Сибири и казне огромный ущерб путем составления подложных ведомостей на выдачу жалованья и фальсификации государственных эталонных мер веса и объема. Опытный приказной «крючок» не забыл дополнить перечень служебных преступлений воеводы политическими обвинениями: тот посмел на царские именины выдать служилым людям вино «смешано вполы с водою», что наносило урон «государевой чести». Князь арестовал подьячего, но за него заступился архиепископ Герасим, а московская комиссия подтвердила правдивость изветов Кляпикова.[187]

Именно последнее обстоятельство заставляло власти и в XVII столетии, и позднее терпеть очевидное неудобство разбора «ложных» челобитий и вздорных обвинений и даже поощрять их – при этом определяя грань, разделявшую противоположные понимания «государева дела», отделяя похвальную заботу о государевом интересе от зловредного бунта.

«Доносить того ж дни»

Одержимый идеей регулирования всей жизни подданных во имя «общего блага», Петр I, конечно, не мог пройти мимо такого инструмента взаимодействия власти и управляемых. Он впервые создал в 1711 году государственную корпорацию доносителей – институт фискалов (по один-два человека в каждом городе), обязанных «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать» и доносить в центр обер-фискалу о замеченных ими должностных преступлениях. Церковные власти контролировались духовными фискалами – «инквизиторами». Но 500 человек на всю Россию явно не удовлетворяли потребности власти. С неподготовленностью, некомпетентностью и злоупотреблениями чиновников она пыталась бороться и установлением системы явного контроля в лице прокуроров, и «понуждением» своих местных представителей с помощью присылавшихся из центра ревизоров и гвардейских солдат и офицеров с чрезвычайными полномочиями, и угрозами репрессий со стороны новых органов политического сыска – Преображенского приказа и Тайной канцелярии.

Утвердившуюся в XVII столетии идею обязательного доносительства Петр подхватил и рационализировал. Он намеревался дополнить контроль «сверху» не менее эффективным надзором «снизу», а единственным средством такой обратной связи в централизованной бюрократической системе было поощрение доносов. Царь сам в октябре 1713 года написал грозные слова «о преслушниках указам и положенным законом и грабителем народа», для доноса на коих подданные «без всякого б опасения приезжали и объявляли о том самим нам». Доносить они могли (и должны были) и раньше; но теперь «великий государь» впервые публично обязался лично принимать и рассматривать изветы.

С другой стороны, за такую «службу» доноситель мог получить движимое и недвижимое имущество виновного, «а буде достоин будет – и чин». Рассчитывать на такой карьерный взлет могли все – «от первых даже до земледельцоф». Поощряя практику доносительства, в следующем, 1714 году Петр указом от 23 ноября показательно во всеуслышание пригласил неизвестного автора подметного письма «о великой ползе его величеству и всему государству» явиться к нему за наградой в 300 рублей – огромной по тем временам суммой.[188]

При исполнении гражданского долга осведомители могли пострадать. Царь, заботясь о их безопасности, требовал от обер-фискала «доносителей как возможно ограждать» – в частности, объявлять их имена на судебном процессе только с ведома Сената.[189] С их показаниями (в отличие от жалоб по другим делам) ответчиков вообще не знакомили – этого требовал указ «О форме суда» от 5 ноября 1723 года.[190]

Но очевидно, что поощрение доносов, в том числе анонимных, таило опасность: в период перестройки государственного аппарата его могла захлестнуть волна устных и письменных обращений, разобрать которые по существу не хватало сил. Поэтому очередной собственноручный указ Петра от 25 января 1715 года выразил разочарование царя – большинство посланий не соответствовало его ожиданиям: «воровские и раскольнические» письма были наполнены различными «измышлениями» и неуместной критикой властей, а авторы истинных важных доношений так и не решались явиться за наградой. Отныне предписывалось найденные подметные письма сжигать, не вскрывая.

Однако при этом указ убеждал: «Нет в доношениях никакой опасности» – и указывал достойные примеры для подражания – царских фискалов, успешно доносивших «не точию на подлых, но и на самыя знатныя лица без всякой боязни». Подданным ставились в пример также не состоявшие на фискальской службе доносители, каковым «милость многим явно показана, а именно Ларивону Елизарьеву и Силину за донос на Цыклера и Сакавнина».

Так были озвучены на всю страну имена примерных подданных. Стрелецкий командир (пятисотенный личной царской охраны – Стремянного полка) Ларион Елизарьев был когда-то доверенным лицом близкого к царевне Софье начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого. Но августовской ночью 1689 года именно он отправил двух своих приятелей в Преображенское с сообщением, что Софья и Шакловитый собирают стрельцов для нападения на резиденцию Петра. Показания Елизарьева и его шестерых товарищей о планах убийства «ближних людей» царя (Б. А. Голицына и Нарышкиных) и предполагаемом смещении патриарха стали основанием для розыска, через месяц приведшего Шакловитого и его приближенных на плаху. Именно эта семерка стрельцов получила не только огромную награду – по тысяче рублей каждому, но и право «быть в иных чинех, в каких они похотят».[191] Действия Лариона Елизарьева привели к одному из первых дворцовых переворотов в истории России; хотя не исключено, что они являлись не наивными служаками, а провокаторами, подтолкнувшими Петра I к активным действиям. Документы следствия по делу Шакловитого показывают, что нападение на Преображенское в ту ночь не предполагалось – более того, московские власти сами боялись прибытия «потешных» петровских войск.[192]

Елизарьев отличился еще раз через восемь лет, когда разузнал о подготовке нового покушения на царя полковником «из кормовых иноземцев» Иваном Цыклером, дослужившимся до чина думного дворянина, и окольничим Алексеем Прокофьевичем Соковниным. Неудачи служебной карьеры и недовольство задевающими «боярскую честь» распоряжениями Петра свели вместе на эшафоте выслужившегося немца, родного брата знаменитой боярыни Морозовой, стрелецких командиров и донских казаков. В этом кругу свободно обсуждали планы убийства царя: «Можно им государя убить, потому что ездит он один, и на пожаре бывает малолюдством, и около посольского двора ездит одиночеством». Сам Цыклер предлагал своему пятидесятнику Силину «изрезать его ножей в пять». Заговорщики намечали «выборы» собственных кандидатов на престол (бояр А. С. Шеина и Б. П. Шереметева) и рассчитывали на поддержку стрельцов и казаков. До покушения, однако, дело не дошло – Елизарьев успел предупредить раньше.[193] За новый донос стрельца пожаловали в дьяки и поставили заведовать Житным двором, а все виновные после пыток были публично казнены.

В указе 1715 года Петр I подтвердил готовность лично принимать доносы во дворце и расписал процедуру их подачи: «Кто истинной христианин и верный слуга своему государю и отечеству, ‹…› без всякого сумнения может явно доносить словесно и письменно ‹…› самому государю, или пришед ко двору его царского величества, объявить караульному сержанту, что он имеет нужное доношение, а имянно о следующих: 1) о каком злом умысле против персоны его величества или измены, 2) о возмущении или бунте, 3) о похищении казны». Обо всех других делах предлагалось «доносить, кому те дела вручены, ‹…› а писем не подметывать».[194]

Впоследствии царь так же находил время для совершенствования системы доношений. Указ 19 января 1718 года (как раз во время начала масштабного следствия по делу царевича Алексея) выражал неудовольствие несознательностью подданных, норовивших подать «мимо караульных офицеров» в руки его величества всякие «бездельные» просьбы и жалобы. Петр терпеливо объяснял: подавать ему доносы (а не подкидывать подметные письма) нужно – но только через офицеров и исключительно по «первым двум пунктам»; по третьему же пункту (о «похищении казны») следовало обращаться к одному из самых честных следователей того времени – майору гвардии Герасиму Кошелеву.[195] Борьба с «наглыми хищениями» не стала для царя менее актуальной – скорее, наоборот; но размах подобных злоупотреблений был таков, что держать следствие по всем таким делам на личном контроле он уже не мог.