Александр Трапезников - Похождения проклятых

• Название: Похождения проклятых
• Автор: Александр Трапезников
• Жанр: Современная проза

---

— Ну а тебе-то что за печаль? — спросил я. — Ты вроде уже давно в ином мире.

— Но ведь действительно жалко, — отозвался Яков. Сейчас он говорил серьезно. Это было заметно даже по выражению лица и интонациям в голосе. — Была такая удивительная и могущественная страна, держава, империя. Дух захватывало. Не важно: от страха или восхищения. Но ведь захватывало?

— Не думал, что вы такой апологет Советского Союза, — заметил Алексей.

— А я имею в виду не Советский Союз. Россию. Чудо поистине потрясающее. А теперь от нее остался один остов. Но зато — с банками, биржами и ресторанами. Как повсюду в мире, в других странах-остовах. И сейчас русским остается лишь любить эти останки и плакать над ними. За что мы это сделали? Пришли и съели ее, обглодали. За что? Не понимаю. Нет, понимаю, но… не понимаю.

Жигуленок наш продолжал плестись в конце колонны-процессии.

— Кто это мы? — задал вопрос я. — И почему это ты отправился за грибами во французском галстуке и штанах от Кардена?

— Ну… мы — евреи, в основном, — ответил Яков. — Но и вы сами нам здорово помогли. Впрочем, не важно кто. Пришли бы новые, иных времен татары и монголы. И вы бы им столь же усердно дань платили. Главное, что Святая Русь обречена на погибель. Вот что по-настоящему, в глобальном смысле ужасно. В смысле апокалиптическом. А дураки этого не понимают. Нет, понимают. Но опять же и не понимают. Вот, снова запутался.

— Распутывать тебя надо, — сказала Маша.

— Вот ты и займись, я не против, — нахально отозвался он. — А к штанам этим я привык и в самую торфяную топь за грибами лезть не собирался. Так просто, побродить хотел. И галстука мне не жалко. Что галстук — в сравнении с гибелью России?

— Ну, это мы еще поглядим, — произнес Алексей.

— Мерс мой почему-то заглох, — продолжил Яков. — Папа остался в машине, уснул, а я вижу: крестный ход, ну и присоединился. Не одному же до Москвы топать?

Опять врет, — подумал я. — Не за этим он в Черусти ездил. Наверное, побывал в приюте еще до нас. И тоже с носом остался, не нашел Ухтомскую.

— А что это за крестный ход? — поинтересовался Алексей.

— О! — снова произнес Яков. — Замечательный ход, я все выяснил. Во главе идет некий Игорь Жмык, иподиакон-расстрига, а за ним казачки ряженые, все обвешанные какими-то медалями да в лампасах. Потом — бородатые скитальцы по российским просторам двигаются, этих всюду навалом. Опять же бомжи с бомжатами, коим по стакану водку выдают на перевалах. Они будут идти долго, пока не свалятся. Очкарики в шляпах присоединились, васиссуалии, в поисках сермяжной правды. Старухи полубезумные, молодухи, младенцев несут. Ведут даже медведя на цепи, уж не знаю зачем? А направляются все прямиком в Кремль. Хотят его три раза, что ли, обнести хоругвями да окропить водицей. И то ли выгнать из него Путина с приспешниками, то ли, напротив, короновать его на царство. В этом я так и не разобрался. Словом, дурдом на марше.

— Я слышал об этом Жмыхе, — сказал Алексей. — Прощелыга и провокатор. Но народ у нас всегда был слишком доверчивым. А ведь как вроде легко прикрываться словом Божиим? Только падать потом больно.

На развилке мне удалось обогнать колонну и оставить ее позади.

— А ты что же, и на литургии вчера был, в храме? — спросил я. — Не твою ли морду, пардон, лицо, я видел?

— Не скажу, — весело откликнулся Яков. — А вы сами-то куда направляетесь?

— А тебе знать не положено, — в ответ сказал я. — Ты и так прыткий очень. В приюте-то был?

— А в каком? Снова врет! — подумал я. Но он, кажется, решил сейчас и не скрывать этого. Подумав, произнес:

— Был, был… Собственно, грибы — это для отвода глаз, для папы. Он их большой любитель собирать. Меня другие подберезовики интересуют.

— Которые от Березовского наплодились? — не удержался я.

— Наплодились? — переспросил он, становясь вдруг вновь очень серьезным. — Может быть, ты и прав. Только наплодился-то всего один. И не от Бориса Абрамовича, а от меня. Ладно уж, скажу, как на духу. Чего теперь скрывать-то? Только пусть Маша ушки ладонями закроет, а то еще больше меня возненавидит.

— Не буду, — пообещала она.

— Ну, тогда слушайте. Я и в Россию-то приехал не только за тем… за чем приехал, но и за этим тоже.

— Очень вразумительное начало, — усмехнулся я.

— Короче, была у меня лет семь-восемь назад одна любовница. По молодости. Женщина и старше меня по возрасту, и некрасивая, и глупая, если разобраться, и с характером скверным да еще гулящая.

— Во как! — вырвалось у меня. — А за что ж ты ее полюбил-то, Яша?

— А кто тебе сказал, что мы любили друг друга? Так, жили-встречались. Но я почему-то был к ней очень привязан. Сам не знаю отчего. До сих пор понять не могу. Наваждение, что ли? Нет. Я человек неглупый, опытный, до нее у меня были одни красавицы, из богатых семей: женись — не хочу. А тут вдруг — как прилипло к телу.

— К сердцу, — поправил Алексей. — Вы, наверное, ее спасти хотели, вытащить?

— Типичная интеллигентская заморочка, — добавил я. — Так лейтенант Шмидт женился на уличной проститутке, а после семнадцати лет жизни с ней совсем свихнулся от ее бесконечных загулов и полез на крейсер Очаков, чтобы покомандовать флотом. Не везло парню в личной жизни, тут любой тронется. Другая его подружка, Зина Ризберг, которой он за три с половиной месяца накатал с сотню любовных писем, выходя из зала суда, где его приговорили к расстрелу, сумела сказать лишь одно: Чего-то я проголодалась, очень семги хочется. При этом еще и зевнув. Но ты продолжай, продолжай.

— Я и продолжаю, ты только не перебивай своими экскурсами и аналогиями. Никаким флотом я командовать не хочу, а такая Ризберг и у меня была. Даже не одна, а целая дюжина. Мама мне постоянно сватает. Каждые полгода пытается подсунуть какую-нибудь, которая без семги жить не может. Но я же не хозяин лавки с морепродуктами?

— А кто ты? — спросила Маша. Вопрос, конечно, был очень любопытный. Должно быть, не только в сфере человеческой, личностной, но и какой-то иной. Мне было трудно разобрать выражение Машиного лица, потому что я сидел спиной к ней, за рулем. Но по голосу понял, что спросила она не просто так.

— Сейчас не об этом, — отмахнулся Яков. — И ничего я ее не думал спасать или вытаскивать, как вы говорите. Может быть, я понять хотел: почему женщина доводит себя до такой низости, до такого предельного саморазрушения? Ну, веди ты себя прилично, коли уродилась страшненькой и бестолковой, верь, в конце концов, в Бога, но у нее и этого не было. Хотя… может и было, где-то в глубине души. Только под большим слоем пыли. А я хотел эту пыль с мусором разгрести да докопаться до сути, до истины.

— Докопался? — спросил я.

— Почти. Мамочка помешала. Вовремя увезла меня в сектор Газа, уговорила. А то бы я и впрямь женился на этой женщине. Я ведь сделал ей накануне отъезда предложение, да она отказалась.

— Почему? — задала свой вопрос Маша.

— Почему… — Яков задумался. И продолжалось это довольно долго. Я уж решил, что он уснул там. — Да потому… Она еще и расхохоталась мне в морду, как только что изящно выразился Александр. Потому что нашего ребенка, которого она родила за три года до этого, я отвез в приют. В Черусти. А ведь он не был таким уж идиотом, как казалось. Просто аутизм. Это не страшно. Жить можно. Можно даже стать гением, если заботиться. Но я этого не хотел. А ей было поначалу наплевать. Словом, обоим нам этот ребенок, мальчик, только мешал. Но что значит наплевать или мешал? Это ведь только кажется, что ты принимаешь какое-то верное решение, на самом деле — все не так, все оборачивается совсем иначе, все главное постигается лишь потом, спустя год, пять, десять лет, на исходе жизни. И уже понимаешь, где ты был не прав, но вернуть ничего нельзя. Поздно. Остается только вымаливать прощение.

— Если умеешь молиться, — добавила Маша. А Алексей слушал внимательно, не перебивая, напряженно.

— Я сказал, что поначалу она хорохорилась? — продолжил Яков. — Да, так оно и было. Но после-то взяла и повесилась. Через пару дней после моего отъезда в Израиль. Это я уж потом узнал, здесь, совсем недавно. Собственно, на вторые сутки, как приехал… Эх, матушка, матушка, зачем ты меня отсюда увезла? — последнюю фразу он произнес смешливо.

— А ребенок? — спросила Маша.

— А что — ребенок? Там, в приюте, много их, всяких и разных.

— Но можно же узнать, выяснить?

— Можно, — согласился Яков. — А нужно? Пока я этого не хочу… Может быть, потом, со временем. Не знаю.

— И вы сейчас так спокойны? — непонимающе проговорил Алексей.

— Я всегда такой, — жестко ответил тот. — Высадите меня на автобусной остановке. Я вижу, нам все равно не по пути. Вы куда-то торопитесь, да и я тоже.

Я остановил машину, Яков попрощался и вышел. Даже весело помахал нам рукой. Но в зеркальце заднего обзора я видел, что лицо его сумрачное и какое-то застывшее, словно венецианская маска, с оскалом карнавальной улыбки.