Кирилл Станюкович - Тропою архаров

• Название: Тропою архаров
• Автор: Кирилл Станюкович
• Издательство: ГЕОГРАФИЗ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1959

---

Мокрый почти по пояс, я стоял, задыхаясь, в реке. Надо мной был крутой снежный склон. Почти целый час ушел на то, чтобы вытащить на тропу обледенелые ящики и кое-как загнать ишака, толкая его сзади и таща вперед.

Но около трех часов дня весь вьючный караван лежал в снегу у подножия небольших черных скал. Морозный ветер нес с перевала, до которого было, кажется, уже недалеко, тучи снега. У обледенелых лошадей крупной непрерывной дрожью тряслись ноги, бык и верблюд лежали. У людей не было сил; мы с Дюшамбаем в оцепенении сидели, закрывшись брезентом, прижавшись к теплому боку верблюда. Ишаки, воспользовавшись безнадзорностью, ушли в сторону ближайших вершин.

И когда я почувствовал, что, отогревшись, начинаю дремать, мне вдруг вспомнилась картина замерзшего каравана на перевале Заукучак – обледенелые, погруженные в снег лошади и верблюды, скорченная фигура замерзшего человека под боком у лошади.

Я встрепенулся и встал. Было холодно и неуютно в этой белой пустыне под черными скалами. Я испугался и начал громко, во весь голос петь. Мне нужно было поднять, во- первых, свой дух, а потом дух у людей. Я насильно придал своему лицу веселое выражение и хриплым, вероятно чрезвычайно противным, голосом начал петь и прыгать на месте. После того как я спел «Дубинушку», стало немного легче, оцепенение спало. Но я никак не ожидал, что мое выступление происходило в присутствии учителя. Надо мной, заносимый снегом, неподвижно стоял всадник на черном коне. Белая киргизская шляпа надвинута на лоб, сосульки и снег в бороде, но совсем синие губы чуть улыбались, и в его дерзких серых глазах был смех.

Мне стало мучительно стыдно этого старого человека, сохранившего бодрость во вьюге на перевале. Он не сказал ни слова и исчез в метели. По-видимому, Даниил Николаевич убедился, что вьючный караван в порядке.

Много раз и тогда и потом я завидовал кипучей молодости моего старого учителя. Мне рассказывали впоследствии, как он, почти шестидесятилетний, плясал на перевале вприсядку, чтобы поднять дух у скисших студентов, когда они налегке, без вьючного каравана отчаивались залезть на перевал.

И сейчас, много лет спустя, когда я вспоминаю своего учителя, я прежде всего вижу не ученого, склонившегося над столом, окруженного книгами и чучелами животных,- я вспоминаю метель, киргизскую шляпу, обледенелую бороду и дерзкие, чуть улыбающиеся серые глаза.

Джума вдруг пронзительно зверски завизжал и, скинув снег с брезента на Дюшамбая и Асыла, прихрамывая, бросился бегом по следам ишаков.

Когда через некоторое время он вынырнул с дезертирами- ишаками из белой пелены вьюги, караван уже тронулся, медленно, шаг за шагом взбираясь по еле видным следам.

Шли мы немыслимо долго, останавливались, дышали, лошади хрипели и раздували бока. Опять шли. Казалось, никогда не кончится это нестерпимое жжение в груди, когда никак нельзя отдышаться разреженным воздухом, ощущение страшной тяжести и дрожи в ногах. Кругом снег, снег, черные скалы и ветер, несущий в лицо режущие снежинки. С перевала прямо на нас двигались тучи.

Мы шли и шли, останавливались и шли опять.

Наконец, под самым перевалом подъем стал менее крут, мы выбрались на ровное место и вскоре начали спуск.

И вдруг все кончилось сразу, мгновенно, как в театре. Мы спустились на сто пятьдесят – двести метров и попали в другой мир: не было снега, не было дождя, только над головой на перевале все еще клубились тучи, а впереди голубело ясное небо. Богатые луга покрывали склоны гор. Огромная, зеленая, раскинулась перед нами Ферганская долина, лесистые склоны, зелень и солнце.

Караван наш буквально покатился под гору. Мгновенно оттаяли и упали на зеленую траву корочки льда с вьюков. Через несколько сотен метров мы сняли полушубки и ватники.

Быстро пересекли пояс богатых высокогорных лугов. Они поражали своей свежестью и зеленью.

Здесь господствовали гречишники, высокие, с жирными, сочными стеблями; мелькали сейчас уже бурые отцветшие головки алтайской купальницы, в начале лета заливающие желтым цветом целые склоны. Рядом с купальницей поднимались ярко-желтые головки джунгарского крестовника, сиреневые анемоны и великое множество разных других сочных трав. По выходам скал были разбросаны буровато-зеленые кусты стелющейся арчи.

Ниже,, по склону среди трав все чаще попадались кустарники. Они становились тем выше, чем ниже мы спускались. Появились кусты миндаля, между ними мелькали в своей осенней буро-красной окраске с многочисленными ярко- красными ягодами кусты колючего шиповника, не менее колючие кусты барбариса с гроздьями продолговатых синих ягод; встречались ржаво-желтые перистые листья рябин с рыже-красными гроздьями. Густые кустарники образовывали то почти сплошные заросли, то отдельные очень красивые группы. Осенняя их окраска создавала великолепный узорчатый ковер, где рубины шиповников с золотом рябин красиво выделялись на темном фоне зеленых лугов.

Но вот мы, видимо, пересекли и пояс кустарников. Появились отдельные деревья и целые их группы. Среди корявых, низких туркестанских кленов вдруг замелькали деревья с удивительно знакомыми листьями. Тропа нырнула в густую тень леса, и тут все сомнения сразу рассеялись; сверху, справа, слева, со всех сторон раскачивались ветки, сгибающиеся под тяжестью яблок. Мы были в яблоневом лесу.

Яблоки – красные, желтые, зеленые – красовались на всех ветвях; они падали от сотрясения нам на головы и плечи, они валялись на земле, в траве и на тропинке, они хрустели под ногами лошадей, они плыли по маленькому ручью, пересекающему лес. Течение десятками и сотнями катило их по камням. Местами плоты из трех-четырех слоев яблок плавали в тихих заводях, создавая запруды.

И вот что замечательно: рядом, бок о бок росли яблони разнообразных сортов с самыми различными яблоками. Крупных яблок, правда, не было, но зато все они отличались по форме, окраске и, что особенно существенно, по вкусу.

Караван остановился. Лошади, ишаки и даже наш флегматичный бык вломились в самую гущу леса, цепляясь вьюками за сучья и стволы, отчего целый яблочный дождь осыпал их сверху. Люди, которым, казалось бы, больше всего надлежало поддерживать порядок в караване, совершенно забыв обо всем на свете, бегали и хохотали, как грешники, забравшиеся в райский сад в отсутствие господа-бога. Мы пробовали одни яблоки, набивали ими карманы, а потом, найдя более вкусные, выбрасывали набранные и собирали вновь. Яблок было бесчисленное множество, их никто не собирал. По-видимому, кабаны, медведи и птицы не могли справиться с таким невероятным изобилием. Дюшамбаю не во что было набрать яблок, но он не растерялся, снял с себя ватные брюки, завязал их снизу, набил яблоками и посадил перед собой на седло.

Дорога вела все вниз по склону. После смешанных яблонево-кленовых мы вступили под высокие своды ореховых лесов. Могучие грецкие орехи распростерли над нами свои густые кроны. Грецкий орех – дерево очень мощное и красивое, по общему характеру более всего напоминающее дуб. Его широкие листья дают густую тень, на его огромных ветвях сейчас в изобилии висели созревшие плоды.

Ореховые леса здесь, под перевалом Яссы, носили парковый характер. Отдельные деревья и рощицы чередовались с широкими полянами, поросшими густой растительностью: многочисленные зонтичные, высокие девясилы, подмаренники и красивые мальвы с цветками величиной с тюбетейку. Мы то ныряли под тень ореховых лесов, то опять выходили на открытые пространства.

Отличительная особенность этих лесов – огромное обилие полезных растений. И орех, и яблоня, и алыча, и смородина, и шиповник, и боярышник, и рябина – все дают плоды, которые можно есть. Орехи собирают и заготовляют, яблоки сушат и варят из них повидло, из смородины и шиповника получают витамины.

В одной из боковых щелей на склоне мы неожиданно увидели правильные ряды маленьких домиков-ульев и крытую соломой хату с наличниками, украшенными самыми залихватскими тамбовскими рисунками.

У хаты стоял человек в белой рубахе, размахивал руками и, очевидно, что-то громко кричал. Но что он кричал – разобрать было немыслимо, так как шум реки, каскадами бившейся рядом с тропой, заглушал его голос.

Увидав, что наш караван, не сворачивая, прошел мимо тропки, ведущей к пасеке, человек сорвался с места и опрометью кинулся прямо вниз по склону наперерез нам. На тропе он остановился, широко раскинув руки и загораживая нам путь.

Человек в белой рубахе оказался стариком великолепного роста и богатырского, телосложения, с очень сердитым лицом и такими умопомрачительными усами, которым мог бы позавидовать сам Тарас Бульба.

Эти полуседые усы широкой волной покрывали его верхнюю губу, продолжались по щекам и оканчивались возле ушей торчащими в стороны кистями.

Увидев, что старик схватил за узду лошадь Даниила Николаевича, и услышав его сердитый крик, я мигом спрыгнул с лошади и кинулся вперед, на помощь начальнику. Но в это время к старику приближалось подкрепление в виде маленькой, но крайне бойкой старушки в чистеньком белом платочке. Прыгая, как коза, она спускалась вниз по склону.