Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы

• Название: Трагедия Цусимы
• Автор: Владимир Семёнов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-30238-3

Эта книга написана человеком уникальной судьбы. Капитан второго ранга Владимир Иванович Семёнов был единственным офицером Российского Императорского флота, которому в годы Русско-японской войны довелось служить и на Первой, и на Второй Тихоокеанских эскадрах и участвовать в обоих главных морских сражениях — в Желтом море и при Цусиме. В трагическом Цусимском бою, находясь на флагмане русской эскадры, Семёнов получил пять ранений и после возвращения из японского плена прожил совсем недолго, но успел дополнить свои дневники, которые вел во время боевых действий, и издать их тремя книгами: «Расплата», «Бой при Цусиме», «Цена крови». Еще при жизни автора эти книги были переведены на девять языков, их цитировал сам триумфатор Цусимы — адмирал Того. А на родине мемуары Семёнова вызвали громкий скандал — Владимир Иванович первым посмел написать, что броненосец «Петропавловск», на котором погиб адмирал Макаров, подорвался не на японской, а на русской мине, и вопреки общественному мнению очень высоко оценивал деятельность адмирала Рожественского.

После ранней смерти В. И. Семёнова (он скончался в возрасте 43 лет) его книги были незаслуженно забыты и теперь известны лишь специалистам. Это — первое за 100 лет полное издание трилогии, возвращающее отечественному читателю одни из лучших мемуаров о Русско-японской войне.

---

Теперь — ни в порту, ни в клубе, ни даже на эскадре — нигде не приходилось слышать разговоров на старую, дорогую тему «А вот у нас, на корабле…» или «У нас, на эскадре…»

Все интересы сосредоточивались на успешном прохождении службы. Говорили о том, «кому подвезло», соображали насчет открывающихся вакансий, где больше содержания, какое место больше «на виду» у начальства… Правда, иногда раздавалось — «У нас в Артуре…» — Но как обидно было слышать такие слова в разговоре морских офицеров, для которых, по образному определению адмирала Макарова, должно было бы считаться основой служебной этики: «В море — значит дома…» Превращение кораблей в плавучие казармы, видимо, удалось выполнить с блестящим успехом…

Я был поражен… Мне было так обидно видеть этот разгром личного состава «нашей» эскадры… Лишь кое-где, на некоторых судах, как будто сохранились еще отблески старых традиций…

Но я надеялся и, кажется, не ошибся, что стоит только стряхнуть внешний гнет, и ярким пламенем вырвется на свободу «дух эскадры», в течение трех лет старательно прикрывавшийся золой и пеплом… Признаки были… «Верхи» еще хранили величавое, почти могильное, безмолвие; канцелярии работали заведенным порядком, словно ничего особенного не случилось, а по низу, словно поземный пожар по сухому застоявшемуся бору, уже неслась радостная весть: «Макаров выехал из Петербурга».

Но возвращаюсь к моему рассказу.

Разумеется, больше всего меня интересовала достоверность ходивших по городу слухов о недавних событиях, тех слухов, которые еще в Харбине сообщали нам артурские беглецы и которые они, несомненно, развезли по всей России…

Правда ли, — спрашивал я, — что эскадра проявила беспечность прямо… непонятную? Что она стояла на внешнем рейде со всеми огнями, без паров, без сетей, без охранных и сторожевых судов? Что в самый момент атаки не только многие офицеры и командиры, но даже сам адмирал находились на берегу, празднуя день ангела М. И. Старка?

Прежде всего, признайте, что личный состав «Ангары» — (беседа происходила на «Ангаре» с одним из новых сослуживцев) — по существу дела, самый беспристрастный свидетель всего происшедшего. В эскадре мы состоим без году неделя, не связаны с ней никакими традициями, никакой привычкой долгой совместной службы, даже наоборот — можем считать себя обиженными, так как попали вместо боевого судна на вооруженный пароход… Так вот, я вам отвечу категорически: первая часть вашего вопроса — горькая истина, но с оговоркой, что не эскадра виновата в проявленной беспечности, которую вы мягко назвали непонятной, а я прямо назову — преступной! Что касается второй части — то это сплетня, пущенная с явной целью взвалить всю ответственность за происшедшее на адмирала Старка. Не знаю, может быть, в тот момент так нужно было… Ведь после первого ошеломляющего впечатления по городу, по крепости — уже пронеслось роковое слово «измена»… А если бы оно вырвалось криком?.. — Подумать страшно!..

Начальник Эскадры Тихого океана вице-адмирал Оскар Викторович Старк (1846–1928, слева) и наместник на Дальнем Востоке адмирал генерал-адъютант Евгений Иванович Алексеев (1843–1918, справа) на палубе бронепалубного крейсера 1-го ранга «Аскольд»

Наш старик выдержал тяжелую марку, но оказался на высоте — не поддался искушению всенародно оправдаться во взводимых на него обвинениях, так как, бог весть, чем бы могло это кончиться… Не обнародовал своего знаменитого «документа», который был у него в кармане… Он только напомнил о нем, кому следует, — и тотчас же все достоверные лжесвидетели и без лести преданные клеветники заткнули фонтан своего красноречия. Очевидно — приказали молчать… — Тут, батенька, древним римлянином пахнет! — Pereat mea gloria, vivat patria! Впрочем, в латыни я слаб… Однако же судите сами: скажи он тогда: «Мне не позволяли стоять по-боевому. Вот доказательства!» — может быть, на другой день от дворца наместника не осталось бы камня на камне…

— Значит — неправда?

Мой собеседник досадливо передернул плечами и резко, отчеканивая каждое слово, продолжал:

— С того момента, как эскадра стала по диспозиции на внешнем рейде, приказано было, раз навсегда, чтобы к заходу солнца, к 5 ч. дня, весь личный состав был на своих судах, и сообщение с берегом прекращалось вплоть до рассвета. Это было единственное распоряжение, в смысле мер предосторожности, которое начальник эскадры мог отдать своей властью, не спрашивая разрешения наместника. И это приказание в точности выполнялось. Особенно 26 января! Ещё бы!.. — Ведь все мы видели, как пришел пароход с японским консулом из Чифу, чтобы забрать и увезти из Артура японских подданных. Мы видели, как он стоял на якоре, чуть что не посреди эскадры, как он торопился уйти засветло. Кому же не было ясно, что это — война! Или вы думаете, что мы этого не понимали?! Да разве, если бы вся эскадра не была начеку, подхватили бы так быстро, по всем судам, боевую тревогу? Разве могли бы мы так дешево отделаться?!

Ко времени этого разговора из Чифу уже были получены (из частных, но достоверных источников) сведения, что на пароходе, приходившем в Порт-Артур 26 января, кроме консула, находился еще и неофициальный японский морской агент, проживавший в Чифу уже много лет. Говорили даже, что в Порт-Артуре он съезжал на берег под видом консульского слуги. Пароход, имевший за время стоянки полную возможность совершенно точно нанести на карту диспозицию нашей эскадры, выйдя в море, встретил на условленном рандеву японскую эскадру и передал на нее мнимого лакея, конечно, со всеми собранными им последними известиями.

Большую услугу оказало японцам также «ученье отражения минной атаки», назначенное в ночь на 27 января, для чего в море были высланы четыре наших миноносца.

Хотя это несвоевременное ученье (неизвестно по чьей инициативе) было отменено и миноносцам было приказано идти на ночь в Дальний, но последнее распоряжение на эскадре известно не было, и когда в 11-м часу вечера показались с моря миноносцы, идущие со всеми огнями, их, весьма естественно, приняли за своих. Утверждают даже, хотя факт этот неудостоверен, что один из миноносцев совершенно правильно показывал позывные сигналы «Стерегущего» — одного из наших отсутствовавших… Только глухие удары минных взрывов и звуки боевой тревоги на поврежденных судах рассеяли сомнения…

— Но пары? сети? огни? сторожевые и охранные суда? — спрашивал я…

— Ах, что вы говорите! Точно не знаете!.. Разве это мог приказать начальник эскадры? Надо было разрешение наместника!..

— Отчего ж не просили? не настаивали?..

— Не просили!.. Сколько раз просили! и не на словах только — адмирал рапорт подал!.. А на рапорте зеленым карандашом резолюция — «Преждевременно»… Теперь объясняют разно: одни говорят, будто боялись, что наши воинственные приготовления могут быть приняты за вызов и ускорят наступление разрыва, а другие — будто на 27-е предполагалось торжественное объявление состоявшегося отозвания посланников, молебствие, парад, призыв стать грудью и т. д… Только вот — японцы поторопились на один день…

— Ну, а впечатление, которое произвела атака? Настроение на эскадре?..

— Что ж… впечатление? — Впечатление, конечно, тяжелое, но паники не было. Факт налицо — все остальные атаки удачно отбили… Потери, повреждения — не сразу выяснились. «Ретвизан» только сел носом, «Паллада» — кормой. Ночь, темно, — даже заметить трудно. Вот когда «Цесаревич», повалившись на бок, крен 18°, шел в гавань, — жутко было… Думали, вот-вот перевернется… А настроение?.. Да что! — внезапно воодушевляясь, заговорил он. — Когда после первой, внезапной атаки японцы скрылись, пальба стихла, но угар еще не прошел, — наш добродушный толстяк 3. повернулся к Золотой горе и со слезами, но и с такой злобой в голосе закричал, грозя кулаками: «Дождались?., непогрешимые, всепресветлейшие!..» — и т. д. (приводить в печати неудобно). Вот это и было настроение… думаю — общее…

— Ну, а 27-го?..

— Тоже какая-то дрянь вышла… Понятно, что сейчас же после атаки, даже не ожидая сигнала, все начали разводить пары. Подбитые суда немедленно пошли в гавань, да в потемках, плохо слушаясь руля из-за пробоин, никто не попал, куда хотел. Все трое, рядышком, выкатили на отмель Тигрового Хвоста под самым маяком… На другой день «Цесаревич» и «Палладу» сняли, отвели внутрь, а «Ретвизан» так и сидит до сих пор: у него пробоина в носу, и через нее, по системе вентиляционных труб, одобренной техническим комитетом, вода медленно, но верно, сплющивая какие-то специально изобретенные шаровые клапаны, распространяется по всему броненосцу. Изолировать пробоину невозможно. Надо её, хоть временно, заделать, а без этого — слава Богу, что сидит на мели!..

— Ну, так вот: стоим под парами. Перед рассветом, когда закончились атаки миноносцев, послали крейсера на разведку. Первым возвращается «Боярин», держит сигнал: «Видел приближающегося неприятеля». — Немного погодя, полным ходом, уже в перестрелке с наседающими крейсерами японцев, идет «Аскольд» и сигналит: «Неприятель наступает в больших силах». А мы — стоим на якоре в трех колоннах, и наша «Ангара» совсем на отлете, самым восточным кораблем южной линии… Наконец — без всяких сигналов, своими глазами видим — появляется на горизонте весь японский флот… А мы — все стоим… Видите ли: с утра начальник эскадры был вызван к наместнику для получения инструкций и еще не возвратился… Это мы уж после узнали, а тогда… понимаете — так и подмывает! так и дергает!..