Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

• Название: Исповедь гипнотезера
• Автор: Владимир Леви
• Жанр: Психология

Владимир Леви помог выжить — физически и душевно — многим и многим. Его имя почти легенда: врач, писатель, поэт, музыкант, учёный, художник…

Автор, можно сказать элитарный — и в то же время редкостно популярный у самого массового читателя. Его книги («Охота за мыслью», «Я и Мы» «Искусство быть собой», «Разговор в письмах», «Везёт же людям», «Цвет судьбы», «Нестандартный ребёнок»), изданные на 23 языках, всегда расходились мгновенно. Эти книги работают как лекарства, их читают и как учебники, и как романы, поэмы; они спасают, оздоровляют, выводят из тупиков.

Здесь, в трехтомнике, — в новой переработке прежнее и совсем новое, не издававшееся.

Владимир Леви продолжает работать.

---

Захожу — вижу СОСТОЯНИЕ. Вот если бы знать… Ну что, говорю, Сергуха, давай еще раз оженимся, рискнем, а? Есть у меня для тебя красивая.

У него уже третий брак развалился. После каждого развода капитальный запой. Тридцать пять, а седой, давление скачет. Вешались на него, однако не склеивалось, то одно, то другое, хотя и характер золото, и трудяга, и из себя видный… Я-то знал, что не склеивалось. Любовь такую давал, которой взять не могли…

Под балдой на ногах уверен, незнакомый и не заметит, глаза только мраморные. Умел культурно организовываться, на работе ни сном ни духом. «Слышь, — говорю, — начальник, ну давай наконец решим основной юпрос. Что в жизни главное?» Всегда так с ним начинал душеспасение. А он одно, как по писаному: «Главное — красота. Понял, Славче? Главное — кр-расота». — «Согласен, — говорю. — А теперь в зеркало поглядим, на кого похожи из домашних животных». Подставляю зеркало, заставляю смотреть до тошноты. Пьяные не любят зеркал. Сопротивляется — врежу. И дальше развиваем…

А тут вдруг сказал жуть. Как-то поперхнулся, что ли. Смотрит прямо и говорит: «Главное — ТРАТАТА…» — «Чего-чего? — спрашиваю. — Ты что, кашу не дожевал?» Он: «Тратата, Славик, главное — тратата…» И замолчал. «Ты что, задымился? Случилось что?» — «Я? Я ни… ни… Чего?» — «Язык заплетается у тебя, вот чего. Что лакал?..» Глаза на бутылки пялит, что и обычно. «Что ты сказал, — спрашиваю, — повтори». — «Что слышал, то и сказал. А что ты пристал? Я в порядке». — «В порядке? Ладно, — говорю, — движок твой сегодня смотреть не будем. За руль тебе — как покойнику на свадьбу». — «Извини, Слав. Я в порядке. Все… О'кей. Я не в настроении, Слав. Тебе со мной… Скучно будет. Один хочу… Сегодня же завяжу. Вот не ведишь, а я клянусь мамой. Ничего не случилось, Слав. Только мне одному… Посидеть нужно». — «Ладно, — говорю, — я поехал. Смотри спать ложись. Понял?»

Выхожу. Мотор не заводится, не схватывает зажигание. Будто в ухо шепнули: «Не уходи». Выскочил. А он из окна высунулся, рукой машет, уже веселый. «Порядок, Славей, езжай. Ну, езжай, езжай. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ». Погрозил ему кулаком, завелся. Поехал. Утром следующим его не стало. Инсульт.

Он повествовал о связочных узлах своей жизни, о паутине — чем сильнее рвешься, тем прочней прилипаешь. Концов не найти: не сам делаешь мир. Не сам и себя делаешь, доводка конструкции, в лучшем случае… С детства еще бывали мгновения, похожие на короткие замыкания, когда от случайных соединений каких-то проводков вдруг страшная вспышка и все гаснет. Не знал, что так у всех…

Перед посещением гаража ровным счетом ничего не случилось. Сидел дома, вышел пройтись, заодно позвонил… В гараж, в гараж… Проверить уровень масла, кажется, тек бачок.

Зажег свет и увидел паука.

Побежка в теневой уголок. Защелился, застыл там, полагая себя в безопасности. Всю жизнь терпеть их не мог, но не убивал никогда: кто-то сказал, еще маленькому, что убивать пауков нельзя, плохо будет, произойдет что-то. Тварь мелкая, но вот поди ж ты, привилегии. А вдруг… Захотелось не жизни лишить ничтожной, а чужое что-то, в себе засевшее…

Хлоп. Нет паука. Даже мокрого места нет.

Ничего не случилось.

Взгляд на потолок. Шнур… «Нашего бы шнапса, вашего контакса» — бесовская мразь из какого-то сна. Почему сейчас?.. Крюк кривой, крепкий крюк, сам всаживал, крошил штукатурку. Все в пыли, убираться надо. Крыло левое подкрасить, подрихтовать бампер…

И вдруг — все-все, хватит… Ясно, омерзительно ясно. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ — вот так, хлоп, и все. Устоит мир, и его не убудет. И утешатся, да-да, все утешатся и обойдутся, и ничего не случится…

— Послушай. (Мы перешли на «ты».) Я не вправе… Я уже не док, вообще… Почему бы не… Имею в виду решительность… Вырваться…

— Развестись? Уйти к этой? С ума еще не сошел. Ленива — раз, деньгу любит — два, готовить не умеет — три. Постель — эка невидаль… Да, а как пылинки снимает…

Я разумел не смену подруги, у меня не было конструктивной идеи.

Через некоторое время К. сообщил мне, что продал автомобиль и собирается в трехгодичную командировку на дальнюю стройку. Семья осталась в Москве. Любовница тоже.

Он обещал писать. Я знал, что писем не будет.

ГРУППОВОЙ ПОРТРЕТ С МУЖЕМ

Океан человековедения. Куда направим паруса, в какие еще края пригласить вас, мой читатель?

Вы не из наивных, догадываюсь; но знаю и по себе, как трудно, раскрыв книгу, тем более если автор внушает хоть крупицу доверия, удержаться от буфетного потребительства, от надежды, хоть с ироническим смешком, все ж урвать рецептик из поваренной книги счастья или хоть полрецептика… Я как раз хотел бы предостеречь вас от таких неосторожных надежд, если подсознательных, то тем паче, — именно потому, что волею профессии исполняю роль повара-консультанта. И не в том главная загвоздка, что блюдо, лакомое для одного, у другого вызовет тошноту или вовсе угробит, а в самой этой неистребимой нашей установочке на меню, чреватой язвами разочарования и несварением духа. Нет, вовсе не грех принюхаться к запахам чьей-то кухни, пускай лишь общепитовской, обворованной и угорелой, — это может быть даже поучительно, могут побежать слюнки; но вот здесь и следует остановиться и усмирить свой рефлекс.

Упование мое — пробудить ваш самобытный кулинарный талант и энтузиазм самообслуживания.

Почта супружеских проблем так же необозрима, как почта одиночества — добрачного, послебрачного, вокругбрачного. Одиночество в одиночку, одиночество вдвоем или впятером — арифметика эта влияет, конечно, на остроту осознания и окраску переживаний; вариации бесконечны, но корешок сути всюду один.

Письмо из давних.

В.Л.

Только что закончила читать вашу книгу «Я и Мы» и решила сразу же написать.

Хочу набраться нахальства и ответить на поставленный в книге вопрос: «Почему в Н-ске самый высокий процент разводов в Союзе?» Отвечу вашими же словами, по результатам приводимого исследования. «Мужчины ниже, чем полагают женщины, оценивают их деловые и интеллектуальные качества».

Вы тоже относитесь к этому типу мужчин, хотя и не признаетесь себе в этом. Иначе вы бы решили эту загадку за какие-нибудь полчаса: жизненных наблюдений у вас для этого более чем достаточно.

Ответ второй: «Женщины ниже, чем полагают мужчины, оценивают их физическую привлекательность». И я бы добавила: интеллектуальность. Интеллектуальные мужчины сейчас так же редки, как оазисы в Сахаре, а интеллектуальных женщин стало гораздо больше.

Теперь примеры из жизни. Я знаю несколько умных и претендующих на это женщин. Они в основном одиноки, потому что не смогли найти в жизни спутника, который бы признал их ум, таких храбрецов почти нет. Кроме того, женщина, занимающая руководящий пост, хочет она этого или не хочет, приобретает черты мужественности в ущерб женственности. Начальник Н-ского почтамта Т-ва, начальник управления кабельно-релейной магистрали Д-ва, начальник планово-финансового управления К-ва, декан факультета НИИЗПСИ Р-ва — все эти женщины одиноки.

Пример из моей жизни. В 26 лет я стала начальником отдела областного управления связи. По долгу службы часто приходилось ездить в Н-ск. В поезде завязываются обычные знакомства. Внешность у меня довольно привлекательная и своеобразная, я этим иной раз спекулирую, из чувства тщеславия, но не часто, в основном когда надо кого-нибудь проучить. Слово за слово, доходим до того, кто кем работает. Я уклончиво говорю, что в связи. Тут начинаются догадки: телефонисткой, телеграфисткой… И наконец, все сходятся во мнении — секретаршей. Дальше умственные способности высокопоставленных особ мужского пола не идут, и ни одному из них не придет в голову, что посылать в Н-ск секретаршу, при наличии лимита на командировочные расходы, довольно дорогое удовольствие для предприятия.

С другой стороны, в тех семьях, где мужчина признал интеллект женщины выше своего, все идет прекрасно, на полном взаимопонимании. В М-ском институте связи есть преподаватель, кандидат технических наук Вероника Г., прекрасно живет со своим мужем, умница и красавица, каких поискать. В том же Н-ске живут Виктор и Ирина Шилковы и не разведутся никогда, потому что Витька признал Иркин авторитет еще со школьной скамьи. Да и я сама была глубоко несчастливым человеком в своем первом браке, по вышеизложенным причинам, а сейчас нашла свое счасчье, и только потому, что мой второй муж признал меня. Не думайте, что я его унижаю и как-то подчеркиваю свое превосходство: сказать откровенно, его и нет, оно только в его сознании.

В Н-ске, между прочим, я бываю часто и каждый раз чувствую себя не в своей тарелке, уж слишком эта умность и интеллектуальность прет из его обитателей. (.)

Ответить нужно было себе.

Отказавшись от ненаучного понятия «счастливые», постарался собрать кое-какие данные о прочных браках. Критерий: совместная жизнь более 10 лет с отсутствием признаков угрожающего развода и устрашающих жалоб одной стороны на другую.