Д. Томас - Вкушая Павлову

• Название: Вкушая Павлову
• Автор: Д. Томас
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01739-9

От автора знаменитого «Белого отеля» — возврат, в определенном смысле, к тематике романа, принесшего ему такую славу в начале 80-х.

В промежутках между спасительными инъекциями морфия, под аккомпанемент сирен ПВО смертельно больной Зигмунд Фрейд, творец одного из самых живучих и влиятельных мифов XX века, вспоминает свою жизнь. Но перед нами отнюдь не просто биографический роман: многочисленные оговорки и умолчания играют в рассказе отца психоанализа отнюдь не менее важную роль, чем собственно излагаемые события — если не в полном соответствии с учением самого Фрейда (для современного романа, откровенно постмодернистского или рядящегося в классические одежды, безусловное следование какому бы то ни было учению немыслимо), то выступая комментарием к нему, комментарием серьезным или ироническим, но всегда уважительным.

Вооружившись фрагментами биографии Фрейда, отрывками из его переписки и т. д., Томас соорудил нечто качественно новое, мощное, эротичное — и однозначно томасовское… Кривые кирпичики «ид», «эго» и «супер-эго» никогда не складываются в гармоничное целое, но — как обнаружил еще сам Фрейд — из них можно выстроить нечто удивительное, занимательное, влиятельное, даже если это художественная литература.

The Times

«Вкушая Павлову» шокирует читателя, но в то же время поражает своим изяществом. Может быть, этот роман заставит вас содрогнуться — но в памяти засядет наверняка.

Times Literary Supplement

В отличие от многих других британских писателей, Томас действительно заставляет читателя думать. Но роман его — полный хитростей, умолчаний, скрытых и явных аллюзий, нарочитых искажений — читается на одном дыхании.

Independent on Sunday

---

Уже много лет она не называла меня по имени — так нежно, так любовно.

Я ощущаю ее гениталии под узкой и длинной голубой юбкой; чувствую, что и она ощущает их. То есть, если называть вещи своими именами, — пизду. К этому непристойному слову мы прибегали раньше в самые страстные моменты, и теперь мы снова им пользуемся.

Она выплывает из магазина; ее провожают восхищенные взгляды.

Как она сумела помолодеть на десять лет за эти несколько дней?

И все потому, что она снова влюблена в меня. Она снова испытала страсть.

И вдруг я осознаю, что и сам влюблен в нее, что, совсем как прыщавый мальчишка, испытываю перед ней благоговейный трепет.

Я рассеянно заплатил за книгу, но забыл ее взять — меня окликают. Я оказываюсь на улице и под теплыми солнечными лучами прихожу в себя; хотя я не большой любитель вина, но сейчас думаю — а не выпить ли нам сегодня немного. Надеюсь, наши гости Кофманы не засидятся.

Кофманы вот уже четыре года наши соседи. Марта Кофман — моя бывшая невеста. Мы оба были потрясены, встретившись на лестнице в первый же день после их переезда в наш дом. Ее муж — богатый фабрикант. К тому же он малообразован и грубоват. В их роскошно обставленной квартире царит какая-то холодная атмосфера.

Мы два раза в год ходим друг к другу в гости. Этого вполне достаточно. Сегодня день рождения Кофмана, и они должны прийти к нам на ужин. Я был несколько удивлен, когда Анна предложила пригласить их на празднование его дня рождения и купить ему какой-нибудь маленький подарок; она напомнила мне, что на мой день рождения они подарили мне гардению, мой любимый цветок.

Являюсь домой ближе к вечеру — Анна готовится. Она полуодета; подхожу сзади и обнимаю ее. Она прижимается ко мне, ее щека касается моей бороды.

— Чудесные духи! — Накрываю ладонями ее груди.

— Не сейчас! Попозже. Тебе нравится? По-моему, замечательный подарок. Как ты считаешь, герру Кофману понравится?

— Не сомневаюсь. Такой великолепный переплет. Он любит дорогие переплеты.

Я ласкаю ее сосок, и он набухает.

Наша горничная Жозефина наливает мне на кухне чай, я направляюсь в свою приемную. Она находится в мезонине и изолирована от остальной части квартиры; здесь мое прохладное святилище, уставленное старинными статуэтками. Ласкаю рукой гипсовую Градиву{75}. Эта изящная женщина с величавой походкой превратилась в Анну. Все богини — Венера, Афина, Исида — превратились в Анну. Радуюсь тому, что мой единственный назначенный на сегодня пациент простудился и не придет. Открываю тетрадь; беру перо и кладу его обратно; хочу одного — думать об Анне. Мечтать о том, что будет потом. Я еще чувствую, как подергивается под моими пальцами ее сосок, как ее губы обжигают мои.

Вот и Кофманы. Его алчные глазки-бусинки над крючковатым носом вспыхивают от удовольствия, когда Анна протягивает ему яркий пакет. При виде биографии он довольно урчит и начинает ласкать своей гладенькой пухлой ручкой кожаный переплет.

Появляется моя свояченица Гизела. Для пожилой дамы она одета слишком вызывающе. Трудно поверить, что она — моя «первая любовь».

Вино и радость от возобновления нашей сексуальной жизни пробудили в Анне игривое настроение, и я счастлив подыгрывать ей. Наши руки соприкасаются. Замечаю, что Гизела удивлена и даже слегка раздосадована. Никому не приятна такая метаморфоза — когда на вечно мрачных лицах появляется счастливое выражение. Она привыкла, что мы ссоримся или за версту обходим друг друга.

Теперь, когда Анна счастлива, она обаятельна и соблазнительна. Когда Макс Кофман наклоняется к ней через стол, его глазки-бусинки так и буравят ее. В юности она была озорницей, сорвиголовой, и я называл ее моим Черным чертиком — Schwarzer Teufel. Как славно видеть, что после стольких лет к ней вернулась ее природная игривость.

Мы, конечно же, обсуждаем положение на фронтах. Я забыл сказать, что эти события происходят в 1914 году. Все мы ждем скорого триумфального окончания войны.

Но Марс уступает место Венере — Анна переводит беседу на тему, которая нас с ней волнует куда больше: сначала спрашивает гостей, видели ли они новую постановку «Кармен», а затем переходит к разговору о любви и страсти вообще. Она спрашивает: что это за жизнь, если в ней нет хоть немного страсти и риска? Независимо от возраста! Кофманы тоже еще не видели такой Анны; они ошеломлены. Немолодое лицо Марты, всегда напоминавшее мне верблюжью морду, все больше вытягивается: в этом вопросе она полный профан. Она и в молодости-то была холодна, и я думаю, что уже давно не спит с Максом. Раньше, когда мое положение было ничуть не лучше Кофмановского, я завидовал ему — ах, какой мягкий характер, какие семейные добродетели у его жены. Но теперь — нет! Переводя взгляд с нее на мою блестящую, искрящуюся, игривую Анну, я благословляю судьбу.

Кофман явно мне завидует. Ему под пятьдесят (он на несколько лет младше Марты), и вероятно, для женщин он не утратил некой животной привлекательности.

Когда они наконец уходят, мы тотчас — рука об руку — отправляемся в спальню. Я раздеваюсь первый, ложусь на кровать, закуриваю сигару и смотрю на Анну. Она, как и Лу Саломе, великолепное животное. В юные годы в ней было что-то мальчишеское, и теперь, когда она достигла полной зрелости, в ней остался элемент мужеподобности: широкие плечи и мощные бицепсы. Но ниже талии она уже целиком и полностью женщина — с широкими бедрами и пухлыми ягодицами.

Мы занимаемся любовью, сначала страстно, с долгими и разнообразными поцелуями; а затем, подустав, — уже спокойней, разомкнув объятия и откинувшись на подушки. Ее глаза закрыты, лицо отвернуто от меня, нижняя губа слегка выпятилась, обнажив маленькие жемчужные зубки. Подобно кошке, которой чешут за ухом, она издаёт мягкие довольные звуки. Спутанные волосы откинуты назад, и на лбу отчетливо виден вдовий треугольник{76}; неожиданно Анна кажется ранимой, невинной и юной — как прежде.

Такой же ранимой, невинной и юной, какой была лет в двадцать пять, когда я взял ее с собой отдохнуть в Сиену. Такая необычная мальчишеская красота! Так ярко она расцвела под средиземноморским солнцем. Я и забыл, как чудесно умели мы тогда любить друг друга. «Я буду любить тебя вот так, — воскликнул я, — пока не умру!» — «Нет, дольше, дольше!» — крикнула она в ответ и еще крепче прижала меня к себе.

Но после Италии все пошло на спад. С Анной стали случаться приступы черной меланхолии. Причина, говорила она, в том, что я успел уже слишком закоснеть в привычках, когда она появилась в моей жизни, а она хотела быть со мной с самого начала. Долгие месяцы она была сгустком ненависти, все представляла себе, как зарежет или хотя бы кастрирует меня. Немало страданий причинила ей и смерть отца, доведенного до самоубийства злостными слухами о том, что я спал с ее матерью — или того хуже.

Некоторое утешение я находил в дочерях — Матильде и Софи — и в эротических рисунках. Шли годы… Я смутно припоминаю русское стихотворение, которое мне читала однажды Лу Саломе: годы без божества, без вдохновения, без любви{77}; но вот теперь это возвращается, как Одиссей к Пенелопе — застав всех врасплох.

Анна выбирается из-под меня и устраивается сверху. Ее груди раскачиваются, они в мелких морщинках; кожа под правым ухом лиловато-синяя, вся в складочках и пронизана сосудами; мне кажется, что ее подбородок выдвигается вперед, когда она с усилием насаживается на меня, наваливается, стараясь в то же время удержать меня в себе. Раз я действительно выскальзываю из нее, и тогда она рукой нащупывает меня и водит мной, пока я снова не попадаю внутрь. Лицо у нее красное, в складках — неожиданно она выглядит старой. Это не имеет значения. Я жалею только об одном: когда она состарится по-настоящему, меня уже не будет в живых, чтобы показать ей, что я по-прежнему влюблен в нее…

Жизнь, к которой прежде я относился с полным безразличием, внезапно кажется мне бесценным сокровищем. А вдруг я завтра умру, не изведав до конца этого наслаждения? Мне невыносима мысль о том, что Анна снова выйдет замуж — возможно, за своего ровесника или кого-нибудь помоложе; за кого-нибудь вроде Кофмана — и отдаст ему все это; его будет доводить до безумия своими поцелуями, его пенис будет обхватывать своими упоительными губами и засасывать в себя; и страсть ее будет сильнее, чем теперь, потому что он моложе меня и в нем больше мужской силы…

глава 15

Прочтенная часть «Строго конфиденциально» встревожила меня, но в то же время восхитила. Вот ведь бестия — взять и влезть в шкуру Марты! А как ловко использовала мое юношеское фрайбергское увлечение — вывела из него, что я мог бы жениться на собственной дочери! Помнится, я рассказывал ей о Гизеле в кафе у фонтана Треви — мы присели отдохнуть после утомительного путешествия по отупляющей жаре. Она жадно слушала мой рассказ. Тоска в моих глазах, вероятно, радовала ее, ибо доказывала, что ее матери заведомо не под силу удовлетворить мои фантазии. Это было в тот день, когда у меня случилось кровотечение, и я забрызгал кровью белое платье Анны. Наверно, именно тогда у нее и возникло предчувствие, что нам с ней не долго осталось быть вместе.