Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков

• Название: Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков
• Автор: Марина Сербул
• Жанр: Культурология

Книга из серии «За страницами школьного учебника» поможет учащимся на основе описаний предметов быта, орудий труда, обычаев и нравов погрузиться в эпоху создания литературного произведения. Авторы пособия построили его в виде глав, посвященных отдельным шедеврам русской классики XVIII–XIX веков, входящим в школьную программу. Каждая глава снабжена комментариями, разъясняющими значение малоизвестных или исчезнувших из обихода предметов, терминов, имен и т. п. В конце книги учащимся предложен перечень литературы для более углубленного изучения произведений русской классики.

---

Современность в романе

«Преступление и наказание», как никакое другое произведение писателя, привязано к современности, насыщено идеями, как отметил Достоевский в своей записной книжке, «носившимися в воздухе». Неспокойные, наполненные событиями 60-е годы присутствуют в романе в упоминании разнообразных, почерпнутых из самой жизни фактов научного, экономического и социально-политического характера. Разумихин в споре с Лужиным (часть II, гл. V) упоминает о трех годах непрерывной, опротивевшей ему «болтовни-себятешении», коей предавались все кому не лень. В. Кирпотин отмечал, что «Разумихин, несомненно, имеет в виду три года нарастания и крушения революционной ситуации – с 1859 по 1862 год. «Приметы времени», разбросанные там и сям по страницам романа, все отнесены именно к этому трехлетию: это и ссылка на коммуны «нигилистов», и упоминание о полемике, разгоревшейся по поводу исполнения госпожой Толмачевой отрывка из «Египетских ночей» и т. д.».

Можно с уверенностью утверждать, что почти все злободневные темы, освещаемые на страницах газет и журналов первой половины 60-х годов, так или иначе отразились в романе Достоевского. Одни из них стали предметом художественного исследования, другие создавали у читателя «впечатление текущего общественного дня» (Л. Гроссман). Например, предложение Свидригайлова Раскольникову бежать в Америку (ч. VI, гл. V) было далеко не фантастическим, а отражало реальное положение вещей: русская печать 1860—1870-х годов сообщала о все увеличивающемся числе русских эмигрантов, переселявшихся в Америку. Тема бегунов, одной из сект русского старообрядчества, широко освещавшаяся в периодической печати, [51] в романе связана с красильщиком Миколкой, «из раскольников», который обвинил себя в совершении преступления, содеянном Раскольниковым, дабы на себя «страдание принять» (ч. VI, гл. II). Лебезятников пытается объяснить сумасшествие чахоточной Лизаветы Ивановны, изгнанной из квартиры вместе с детьми, «бугорками», вскакивающими «в чахотке на мозгу» ^.V, ra.V), что обнаруживает знакомство героя с новейшими исследованиями французского физиолога Ж. Вильмена и русского врача М. Руднева о «чахотке-бугор-чатке». Даже страшная июльская жара, действительно имевшая место в Петербурге в лето 1865 года и сопровождавшая созревание преступного замысла Раскольникова, становится в романе одним из мотивов преступления. И этот мотив имеет под собой основание – идеи о влиянии климатических условий на душевное состояние человека активно обсуждались в естественнонаучных работах, привлекавших в это время самого широкого читателя. [52]

Центральная тема будущего романа определилась не сразу. 8 июня 1865 года Достоевский писал редактору журнала «Отечественные записки» А. Краевскому: «Роман мой называется «Пьяненькие» и будет в связи с теперешним вопросом о пьянстве. Разбирается не только вопрос, но представляются и все его разветвления, преимущественно картины семейств, воспитание детей в этой обстановке и проч., проч.». В процессе изменения замысла романа тема пьянства не ушла из произведения, хотя и перестала быть центральной. Трагическая судьба спившегося чиновника Мармеладова и его семьи обусловила в конечном счете практическое воплощение преступной теории Раскольникова.

Проблема пьянства к шестидесятым годам в России стояла как никогда остро. В апреле 1865 года была даже учреждена комиссия для пересмотра правил торговли крепкими напитками, дабы ограничить их «излишнее употребление в народе». Были введены новые правила по продаже спиртных напитков, что, впрочем, нисколько не остановило рост пьянства и распространение питейных заведений. Петербургская газета «Голос» писала в 1865 году: «Пьянство в последнее время приняло такие ужасающие размеры, что невольно заставило призадуматься над этим общественным несчастьем…» На фоне многочисленных статей об алкоголизме, обрекающем на физическое вымирание целые семейства, особенно выделяется статья критика-демократа Н. Шелгунова «Пьянство как общественное явление», напечатанная в 10-м номере «Русского слова» (1865).

Воссоздавая колоритную и вместе с тем правдивую картину русского кабака, Шелгунов писал: «Вечные винные пары, днем какие-то сумерки, вечером мерцание сального огарка в тумане винной и табачной атмосферы, крики и ругань, растроенное пиликание пьяного скрипача, растрепанные полупьяные женщины – все это в целом едва ли может служить школой хорошего тона и великосветских манер». «Источником разврата, чумы и всех семи смертных грехов» назвал критик русский кабак.

Л. Гроссман отмечал, что в мировой литературе тема пьянства была представлена обыкновенно с ее «веселой и беспечной, чисто «фальстафовской» стороны». У Достоевского едва ли не впервые эта тема раскрывалась как «простая и грозная история распада и гибели целой семьи, подточенной страшным «казенным» ядом». В истории Мармеладова и его семьи, по мнению исследователя, сведены и представлены с полной ясностью «основные моменты антиалкогольной публицистики 60-х годов: чахотка, желтый билет, исключение со службы, черная нужда, истощенные дети, гибнущие на мостовой родители…». В «Дневнике писателя» Достоевский обозначил социальные причины пьянства после реформы – это неспособность государства, общества дать в переломную эпоху верные жизненные ориентиры своему народу. «Освобожденный высшим Монаршим словом народ наш, неопытный в новой жизни и самобытно еще не живший, начинает первые шаги свои на новом пути: перелом огромный и необыкновенный, почти внезапный, почти невиданный в истории по своей цельности и по своему характеру. А между тем, что встретил наш народ при этих первых шагах. Шаткость высших слоев общества, веками укоренившуюся отчужденность от него нашей интеллигенции (вот это-то самое главное) и в довершение – дешевку и жида.

Народ закутил и запил – сначала с радости, а потом по привычке. Показали ль ему хоть что-нибудь лучше дешевки? Развлекли ли, научили ль чему-нибудь? Теперь в иных местностях, во многих даже местностях, кабаки стоят уже не для сотен жителей, а всего для десятков; мало того – для малых десятков. Есть местности, где на полсотни жителей и кабак, менее даже чем на полсотни». Достоевский пишет, что государство фактически поощряет пьянство и рост числа кабаков: «Чуть не половина теперешнего бюджета нашего оплачивает водка, т. е. по-теперешнему народное пьянство и народный разврат, – стало быть, вся народная будущность. Мы, так сказать, будущностью нашею платим за наш величавый бюджет европейской державы».

Неоднократно также отмечалось, что Достоевский впервые в русской литературе затронул вопрос о страшном порождении большого города – проституции. Наряду с пьянством эта тема была одной из самых злободневных в русской публицистике 60-х годов. Так, в 1862 году в журнале братьев Достоевских «Время» были напечатаны статьи-отклики М. Родевича и П. Сокальского на появившуюся в этом же году книгу Э. Штейнгеля «Мысли об устройстве убежища или общества для обращающихся с пути заблуждения женщин в России». В этих статьях проблема проституции напрямую увязывалась с бедностью и нищетой. «Что нищета и, главное, следствие нищеты – малосознательность, малоразвитие, невежество, – суть главнейшие причины нашего общественного разврата, – писал М. Родевич, – об этом ясно говорит его «промышленный характер». <…> Нередко даже мать продает в разврат свою дочь из-за гнетущей бедности».

Поражение в Крымской войне и неразумная правительственная политика по отношению к освобожденному крестьянству привели в середине 60-х годов к тяжелейшему экономическому кризису. Журналы, включая и издания братьев Достоевских, постоянно пишут об экономических трудностях в пореформенной России. Экономический кризис ударил и по делам самого писателя, вынужденного в конечном счете свернуть свою издательскую деятельность.

Бедственное положение семейств Мармеладовых и Раскольниковых отражало общее состояние «бедного люда среднего класса» (Н.Добролюбов). В то время когда Достоевский работал над романом, газета «Голос» писала: «Бедность с каждым днем развивается, особенно в чиновничьей среде. Бедных этого класса не может удовлетворить ни «человеколюбивое общество», несмотря на его огромные средства, ни богадельни, ни детские приюты. <… > Редкий день проходит без того, чтобы кто-нибудь не обратился, например, в редакцию «Голоса» с просьбой о заявлении бедственного положения то отставного офицера или чиновника, обремененного семейством и получающего 100 или 150 руб. в год пенсии, то вдовы чиновника или офицера с тремя или четырьмя детьми, получающими еще меньше, то жены, брошенной мужем, с таким же числом детей без всяких средств» (1866).

Не случайно в пореформенной России резко возросло число самоубийств, и прежде всего среди людей, не выдерживающих отчаянной борьбы за свое существование. По данным статистики, с 1819 по 1875 год количество самоубийств на один миллион жителей увеличилось с 17,6 % до 29 %.