Леонид Леонов - Бубновый валет

• Название: Бубновый валет
• Автор: Леонид Леонов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Леонид Леонов. Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Издательство «Художественная литература». Москва. 1969.

---

Леонид Леонов • Бубновый валет

I

Этой девочке кукол дарили на елку, а было ей всего четырнадцать лет. И была у этой девочки своя солнечная комнатка в мезонине над сиренями. Там дремлет бабушка в овальной раме за пыльным стеклом, и дедушка храбро выставляет гусарскую свою эполетку ветреным потомкам напоказ. Виден из окна этой комнатки парк, большой, как море, а над ним всегдашнее облако, белое, как бабий сарафан на успеньевской гулянке.

А парк был липовый. Когда цвели, — столбы благоуханья липового ходили по необозримым лугам, как смерчи. Попадешь в столб — закрутит, завертит, потеряешь голову, дороги не найдешь…

Звали девочку Леночкой.

II

Няньку Степаниду не прогонит Сергей Николаич со двора. Нянька Степанида самого его вынянчила. Няньке Степаниде шестьдесят восемь, и она теперь из ума выжила: то и дело воюет Степанида с тараканами, с бродячими собаками, с дикими всклокоченными котами. Но пуще того воюет с чертями, — ходит и воюет. Приедет сам Сергей Николаич с фабрики, — круглый он, под бобрика, и пот ручьем, — увидит — ходит нянька по углам да вязальной спицей чертей шпыняет, — остановится Сергей Николаич пот с шеи вытереть, спросит:

— Что, Степанида Филиппьевна, воюешь?..

Повертывает нянька лицо, — лица и нет, одни морщины.

— Воюю, Сереженька, воюю… Ишь ведь сколько их у тебя напихано, — как мухи развелись. Шкипидарцем бы!

…А еще любит Степанида Филиппьевна на картах гадать. Каждому может она все, что будет, задаром серебром предсказать. К примеру, говорила она Груше про червонную радость с бубенным королем, — и верно: ровно через восемнадцать недель опосля того вышла Груша замуж за кучера Миколая. Только в том и ошиблась, что бубенный-то король, конечно, видом шатен, а Миколай совсем брюнет, вроде перса, какие по дворам с шарманками ходят.

У няньки Степаниды и колода есть такая гадательная, старая: много по ней радостей и огорчений предсказано. Многих карт давно и нет в колоде: червонная десятка погибла случайно под Миколаевым каблуком, — теперь вместо нее шустрая новенькая двойка орудует. Пиковый же туз за дряхлость был выброшен в помойное ведро. Ныне властвует по пиковой части засаленная семерка из чужой колоды. И, между прочим, есть в колоде бубновый валет. Он молодой, у него глаза печальные, у него секира деревянная в руке… Другие — разве могут они с таким сравняться?

III

…Не знал никто, никто не догадался, что в поздние дремотные часы, когда по влажной ночной синеве распространялись майские сирени, — поднимался по скрипучей лестнице к Леночке, в высокий ее мезонин, бубновый валет. А ночи тогда стояли лунные, соловьиные, — не заметишь, как отдашь сердце свое в такие ночи…

Когда под синим колпаком дремоты про полночь пели петухи, — скрипели знакомые половицы, и тихо приоткрывались дверцы, и нежно раскрывались глаза… Становились Леночкины глаза темными и большими, принимающими в себя. И уходил тогда криворогий месяц за деревья липового парка и ходил там по прохладному стеклу ночной реки.

…Нежно приоткрывалась дверца, нежно расцветали глаза. Лежала в девичьей кроватке, слушала милый скрип знакомых половиц и слабый шорох дверцы Леночка, беленькая вся, а он входил и ставил в угол деревянную секиру, и подходил, пугливо озираясь по углам, и становился на коленки, и глядел, все глядел в Леночку застылыми бубновыми глазами.

…И та, распущенный косы локон прижимая к горящим губам, шептала:

— Ты мой славный, мой гадкий… Мой хороший, глупый мой, бубновый валет!..

Томительно долго текло время в зеленые глубины соловьиных ночей. А когда взбирался снова над парком, цепляясь острым рогом за облачко, лунный серп, уходил валет в свою колоду, где ревнивая усмехалась подведенными глазами крестовая дама и шушукала червонной шестерке что-то ужасно обидное про бубновую любовь…

IV

К осени печалятся глаза. У Леночки тоже…

К осени мутнеют лесные озерки, и там, где растворялась весеннего утра голубизна, зыбятся в косом дожде оловянные воды.

К осени променяла Степанида Филиппьевна вязальную спицу на скалку: скалкой-то их способнее. Его стукнешь по головке, он и боится. А проколешь спицей, — так вони много… У них глаза с зеленцой, а хвостишши крысиные: шкипидарцем бы!

…К осени печалятся глаза. На клумбе в парке посередь последних астр тайком ерошится пугливо мышиный горошек, и каменеют жесткие крапивы в пасмурных днях…

Нянюшка Степанида Леночке говорит:

— Чтой-то ты, Леночка, не в себе, и глаза у тебя темные… Пойдем, — погадаю тебе! Ох, устала…

Весь день нянька чертей колотила, вот и устала.

— Погадай! — У Леночки проснулось что-то там. Пошли вниз, в столовую, там сели. Расклала нянька карты по дивану, красные и черные, семерки и тузы…

— Вот, девонька, вот… Сейчас я счастье твое выгадаю. Выходит тебе… Ты слушай!.. Выходит, видишь, тебе большая удача с червонным антиресом… Любит тебя, вишь, девонька, бубновый шатин, а ему винновая дама на пути досаду строит… Ишь ведь глазишши вытурила, каверза! Но ты не беспокойсь: опосля трех крестовых дорог приезжает к тебе, значит, винновый король из казенного дома, и станешь ты без никаких досад королевной за винновым-то королем! И-и, не печалься, вырастешь — забудешь, забудешь — другая станешь…

…На терраску, где тарелками Ксюша громыхала, Сергей Николаич взошел. Ох, уж и смех у него: словно бревно под гору.

V

Ездили каждое лето на дачу; своя была у них дача, в Барановке. Там бабушке Параскеве Иванне внезапно изъяснился в пылком приступе бригадирской своей любви Варежников, Николай Петрович. Там умерла скоропостижно по причинам неизвестных обстоятельств тетушка Агриппина и родился с неистовым криком Сергей Николаич сам.

…Каждое лето. И была Леночка все прежняя, черный бант — как бабочка-кудесница в тугой ее косе. Походка Леночкина та же, легкая, но что-то начинает тяжелеть.

Все то же. Как и раньше, веснами, лиловым набатом буйствуют под Леночкиным окном веселые сирени. Нестареющий гусар гарцует потускневшей эполеткой из-за пыльного стекла и подмигивает кому-то в сумрак потухшим оком.

По ночам все так же скрипит седьмая сверху половица и неслышная распахивается дверь. И опять он встает на коленки и ждет, покорно складывая руки на груди, хороших Леночкиных слов, но молчит Леночка, и холодна душа ее, как февральская земля, обещающая ласку к весеннему дню: надоели Леночке бубновые слезы, опротивела бубновая, ненастоящая любовь. Видела Леночка во сне другого, который лучше. Спала, раскинув руки, не слыхала валетовых слов. Леночке в сентябре шестнадцать минет.

…Все реже улыбалась Леночка, когда проникал сквозь закрытую дверь знакомого шага шорох.

VI

Когда кончилась осень, наступила зима. Потом прожурчало солнцем вверху лето, и снова осень, в которой было много дождей. Алым тлело подмерзшее золото лип, а на клумбе, раздавленной дождем, качал разбухшей головою чертополох…

Ныне нянюшка Степанида Филиппьевна в земельку ушла, на спокой, а Леночка невестой стала. И стала веселой вдруг. А в сундучке у Степаниды Филиппьевны — чахнул среди лысых тузов и неласковых дам бубновый валет, тот самый…

А случилось это жданно и гаданно. В воскресенье, после завтрака, в два часа дня сидел Сергей Николаич в кресле на терраске и сонливо изучал строение своего правого штиблета. Вдруг на извозчике — Алексей Семеныч. Сергей Николаич всегда гостям рад: «Ксюша, самоварчик, да тово, этово…» Распахнул объятия, но тут-то и заметил: на Алексей Семеныче сюртук, с носу пот и вообще именинником весь. Сергей Николаич, конечно, сразу прекрасно все это понял, пуговицы застегнул и помычал в знак того, что он прекрасно все понимает. А Леночка уже заметила и убежала спрятаться в мезонинчике.

Алексей Семеныч, не теряя времени, свирепо потер руки и приступил к делу:

— Вам, конечно, известно, Сергей Николаич, что при моем положении в университете, и так далее…

Сергей Николаич вытер лысину и спокойно ответил:

— Что ж, не мне решать судьбу, и так далее…

Тут выбежала Леночка, бросилась Алеше на шею, и все было кончено.

Тогда Алексей Семеныч снял сюртучок, повесил его на кресло и сел пить чай, а Сергей Николаич ему наливал и рассказывал, как и что, а Алексей Семеныч поддакивал.

VII

Все молчит, все спит, убаюкиваемое косым царапаньем редкого дождя. Порой в канаве грязной под забором, где пахнет сорной пустотой, пошевелится ветер и снова спит… И только изредка собачий лай из недалекого Усолья облетит дозором тишину.