Александр Сметанин - Дорога на Порт-Артур

• Название: Дорога на Порт-Артур
• Автор: Александр Сметанин
• Издательство: Издательство ДОСААФ СССР
• Жанр: О войне
• Год: 1981

В книге повествуется о солдатах-пехотинцах, их мужестве и героизме, проявленных в боях на заключительном этапе второй мировой войны против фашистской Германии и милитаристской Японии.

Повесть «Дорога на Порт-Артур» является как бы продолжением книги А. Сметанина «Серая шинель», вышедшей в Издательстве ДОСААФ в 1979 году.

Читатель снова встретится с ее главным героем Сергеем Кочериным, от лица которого ведется повествование, и некоторыми другими его однополчанами.

Для массового читателя.

---

Я знаю не хуже Сивкова, где живет Зинка. До того края деревни и всего-то шагов триста. Но уж так и быть, пусть провожает. Может, сегодня старшина роты не придет нас по пяткам считать.

Алексей возвращается ночью. Тихонько разувается у порога, снимает гимнастерку, нащупывает свободное место на полу и ложится.

Но через некоторое время слышу — встает, подходит к печке, шепчет:

— Баба Гаша?

— Чего тебе, полуночник? — Старуха, как и я и еще, наверное, кто-то, не спит.

— У тебя тряпочки какой-нито чистенькой нет?

— А по что тебе она?

— Понимаешь, нос в темноте расцарапал, — Алексей говорит еще тише. — Да и лоб, кажись, тоже рассадил.

— Полно тебе врать. Зинка тебя разукрасила. Ох-хо-хонюшки, один грех с вами.

Баба Гаша, ворча, слезает с печки и уводит незадачливого ухажера в сени.

Едва дверь за ними захлопывается, как Игнат начинает комментировать:

— А ведь она, братцы, здорово Алексею физию разрисовала. Во попал мужик! Хо-хо-хо!

— А ну, тихо, спать всем! — Утихомириваю говорунов и скоро засыпаю.

Троих: Тельного, Сивкова и меня парторг поднимает на рассвете. Поеживаясь от утреннего холодка, выходим на крыльцо, недоуменно смотрим на Кузнецова, но первым спрашивает он:

— Чего это ты, Алексей, весь подорожником облеплен?

— Ночью до ветру ходил да в старый окоп брякнулся.

— А, тогда еще ничего. — Кузнецов гасит на губах хитрую улыбку. — Бывают и у окопов острые ногти... Я вот чего, ребятки поднял вас. Косить умеете?

Мы дружно и утвердительно киваем.

— Тогда порядок. С женщинами да девчатами не только плясать надо, но и помогать им. Давайте-ка до подъема разомнемся, покажем силушку молодецкую. Я еще кое-кого из роты собрал. Айда-те за мной.

Косарем я был заурядным, коса оказалась неотбитой, и уже через несколько минут не только обливался потом, но и отстал от всех. Трава перестояла, местами полегла, шеренга солдат в пятнадцать человек двигалась вперед медленно.

И все-таки к часам девяти утра мы скосили делянку за оврагом, обкосили кустарник вдоль противотанкового рва.

— Не знаем, как и благодарить вас, товарищи бойцы, — Зинка, оставшаяся за бригадира, низко кланяется нам, сверкая фарфоровой белизной мелких зубов. — Может, молочка отведаете? Парное еще...

— За угощение спасибо, Зина, но отдайте это молоко ребятишкам. Вроде подарка от нас. Мы сейчас завтракать пойдем.

Кузнецов вытирает косу пучком травы, бережно прислоняет ее к изодранному осколком стволу березки. — Ты вот что, бригадир, принеси-ка вечерком все косы ко мне в избу. Отобьем их.

— Ох, старшина, миленький, не донесу одна, — Зина притворно вздыхает, — совсем силенок не стало...

— Ай, лукавишь, девка! Есть у тебя силенка, Зина. Мне не веришь, вон у Алексея спроси. Не даст соврать. Правда, Сивков?

Сивков молча втыкает косу черенком в землю и, замечая наши ехидные улыбочки, проходит мимо Зинки, гордо вздернув белобрысую круглую голову на могучей короткой шее и широченных плечах.

— Сивков, — бросает ему вслед Зинка, — так поможешь косы нести, ай нет? А то, гляди, плясать не приду...

Вчера командир роты проверил наше отделение по огневой и тактической подготовке. По «огню» мы получили «удовлетворительно», по тактике «хорошо».

— Слабо, Кочерин, очень слабо, — говорит мне капитан Полонский. — Скажи, когда твои люди наконец научатся стрелять?

— Манукяна и Кремнева подтянем. Таджибаев стал стрелять лучше.

Разговаривая еще о чем-то, капитан и парторг уходят, а меня начинает воспитывать командир взвода. Мы с ним одногодки, но на фронте младший лейтенант еще не был, и война ему кажется точным воплощением уставов, которые он изучал в училище, и ровнехонько вписывается в соответствующие статьи и параграфы.

И когда на занятиях по тактике я говорю своим обучаемым, что в такой-то ситуации нужно делать так-то и так-то, Ядрошников отменяет мои рекомендации, ссылаясь на устав.

Я понял, что Ядрошникова не переубедишь, и не стал больше ему возражать, но делать решил по-своему. Для начала нужно было подтянуть огневую выучку тех, троих. Кремнева я закрепил за Тельным, Манукяна — за Сивковым, сам стал заниматься с Таджибаевым.

Мы понимаем, что научить метко стрелять молодых солдат одними лишь тренировками «всухую» нельзя. Нет-нет да и боевым патроном их нужно бы порадовать, а патронов нам почти не дают. Только для контрольных стрельб во время проверок.

Ясно, что приходилось экономить. Патроны нужны были там, на переднем крае. Об этом мы не раз толковали и на занятиях, и во время обедов под звон быстро опоражниваемых котелков.

На помощь нам неожиданно приходит... баба Гаша.

— Ладно, так и быть, выручу я тебя, Серега, — бабка, свесив голову с печки, затягивает седой пучок волос на затылке, хитро поглядывает на меня. — Сколько тебе этих патронов-то нужно?

Мы перестаем звенеть ложками, удивленно смотрим на хозяйку.

— Неужто у вас патроны есть? — Я встаю, подхожу к печке, все еще не веря своим ушам.

— Есть. Могу коробку дать.

— А где они у вас, патроны-то, баба Гаша? — не без тайной робости спрашиваю я старуху.

— Да на полатях вон, в углу. Их, должно, саперы забыли, стояли тут до вас. Только коробку железную мне верни. Заместо ведра будет.

Теперь мы, уйдя подальше от деревни на тактические занятия, палим в овраге по самодельным мишеням.

Главное, чего мы добиваемся от своих солдат, чтобы не ждали они выстрела, не боялись его. У Таджибаева и Манукяна это уже получается. У Кремнева — нет.

Странный человек Кремнев. В отделении его, включая меня, никто не любит. А его мало заботит это. Таких индивидуалистов я еще не встречал. Из-за каждого пустяка он со всеми ссорится. Когда начинают делить сухари, сахар, махорку, а делает это у нас Тельный, Кремнев не спускает глаз с рук Игната, хотя знает, что пайки будут не раздаваться, а разбираться после того, как один из нас отвернется, а Тельный, показывая на пайку, спросит: «Кому?»

И даже при такой архидемократической форме дележа Кремневу кажется, что ему досталось меньше, чем другим. Беседовали с Кремневым и Кузнецов, и командир взвода, и, конечно, я, но с него как с гуся вода. Тельный в глаза и за глаза называет Сашку куркулем, а Сивков все стыдит его, взывает к совести, которой, я замечаю, у Кремнева нет ни капельки.

Со стрельбы идем гуськом. Угрюмые и злые. И все из-за Кремнева, с которым опять состоялся невеселый разговор. Я иду первым, за мной Игнат, за ним Сивков. Последним, как всегда, еле плетется Сашка, загребая пыль растоптанными, ставшими похожими на лапти ботинками. Пилотка у него заткнута за пояс, рукава гимнастерки засучены. Ох и влетело бы Сашке от моего первого фронтового командира старшего сержанта Журавлева! Нет у меня настоящей командирской струнки, и свое назначение командиром отделения считаю случайным.

И все-таки неряшливый вид Кремнева заставляет меня остановить отделение и приказать ему заправиться, надеть пилотку. Делает он это неохотно, но без оговорок. Видимо, соображает, что со мной, младшим сержантом Кочериным, сейчас лучше не вступать в пререкания.

КАПИТАН ПОЛОНСКИЙ

Меня вызвал к себе командир роты. Он сидит за столом в красном углу избы, под образами, и бреется.

— Проходите, проходите, Кочерин. Присаживайтесь, я сейчас.

Капитан вытирает лицо влажным полотенцем, застегивает воротник гимнастерки, одергивает ее.

— Старшина Кузнецов мне говорил, что у вас есть родственники в Ленинграде? Просто знакомые? Кто же? Где они живут? Дорога на деревню Рыбацкую... Это, кажется, на Охте, у Пороховых? Ах, не знаете! Дело вот в чем: командир полка разрешил мне пятидневный отпуск с выездом в Ленинград, к семье. После снятия блокады я там не был. Могу взять вас, если пожелаете, как своего связного. На это тоже есть разрешение...

И вот мы с капитаном в Ленинграде. Бог ты мой, никогда не думал, что выпадет такое счастье — оказаться в Ленинграде, увидеть Галю, ту самую Галю, которая дала мне свою кровь, когда меня доставили в госпиталь!

С Витебского вокзала, задымленного, исклеванного снарядами и бомбами, с выбитыми окнами, мы едем на трамвае до Невского. У меня за спиной два вещмешка с сухим пайком. Один — мой, другой — капитана. Не хочу, чтобы офицер, да еще такой видный, как наш капитан, таскал на себе «сидор», потому и ношу сразу два, хотя капитан и не очень охотно согласился на мое предложение.

На Невском проспекте мы расстаемся. Командир дает бумажку со своим адресом, рассказывает, как ехать на Охту, и берет с меня слово, что я сразу же приеду к нему, если моих знакомых по каким-либо причинам не окажется дома.

Гали дома не было. Впрочем, и самого дома — тоже. Оказывается, в первую же блокадную зиму его разобрали на дрова. Так решили в райисполкоме: ветхие деревянные строения разобрать на дрова. Надо было чем-то отапливать находившийся поблизости госпиталь для раненых детей.