Жюль Лермина - Вампир

• Название: Вампир
• Автор: Жюль Лермина
• Жанр: Ужасы и Мистика

Может ли смертный человек жить долго… очень долго… вечно?

Герой рассказа Ж. Лермина, врач и гипнотизёр, нашел способ продлить себе жизнь — за счёт других. И лишь одно помешало ему жить бесконечно долго…

---

— Первая та, что, открыв вам свой секрет, я тем самым объявлю себя в глазах общества преступником…

— Но вы сами, — перебил я его, — признаёте себя таковым?

— С точки зрения высших законов и борьбы за жизнь — нет.

— Вы убивали?

— Да, — ответил он, — без всякого колебания.

— Ваши преступления были открыты?

— Нет.

— В совершении их были заподозрены другие?

— Нет.

— Но ваши жертвы… Что с ними сделалось? Вы их скрыли?

— Нет.

— И никто никогда не заподозрил их насильственную смерть?

— Никто и никогда.

Его безумие выяснялось всё больше и больше.

— Вы мне сказали одну причину. Какая же вторая?

— Вторая та, — важно сказал он, — что будет одно из двух: или, узнав мой секрет, вы будете бессильны его применить, следовательно, бесполезно его открывать, или же сможете им воспользоваться и будете совершать преступления.

— Без сомнения, — улыбнулся я. — Что это? Какой-нибудь яд, не оставляющий следов?

— Не старайтесь угадать: все равно не сможете. Да это и лишнее. Я пришел к вам, как к психиатру, чтобы сказать: „я опасный сумасшедший, которого надо лечить. Согласны вы меня принять?“

— Поступая в мою лечебницу добровольно, вы вправе её оставить, когда вам заблагорассудится, — сказал я. — Я вас приму, но не иначе, как после освидетельствования двумя врачами, которые должны удостоверить вашу болезнь. Согласны на это?

— Да. Теперь я попрошу вас выслушать мои условия.

— К вашим услугам.

— Я к вам поступаю с целью умереть, ибо еще раз повторяю, что, оставаясь на свободе, в решительный момент не выдержу и опять прибегну к своему средству, чтобы избегнуть смерти. Здесь же, у вас, я не в силах буду этого сделать, природа вступит в свои права. Поэтому я требую, чтобы на меня смотрели также, как и на других больных, и решительно никого не допускали ко мне из посторонних.

— Есть у вас родственники или друзья?

— У меня нет ни друзей, ни врагов.

— Я вам могу обещать, что ваше желание будет исполнено в точности… если высшая администрация не потребует вас.

— О, этого не случится! Итак, никто, кроме вас и ваших ассистентов не должен меня посещать. Я же со своей стороны могу вас уверить, что никого не потревожу. Кроме того, могу вам сказать наверно, что больше трех месяцев не проживу.

— Имейте в виду, что применяемый у нас надзор исключает всякую возможность самоубийства.

— Эта сторона дела меня мало интересует.

— Заметьте еще, — продолжал я, — что прежде, чем вас поместят в выбранную вами камеру, вы будете тщательно осмотрены, и все, что у вас найдут, будет отобрано.

— Увы, — произнёс он, улыбнувшись первый раз, — от меня, к сожалению, не могут отобрать моих ста девяти лет. Я знаю, как велик запас моей жизненной силы… больше, чем на двенадцать недель её не хватит.

На этом мы покончили наш разговор и я скоро принял к себе этого странного пациента, который был очень комфортабельно помещен, так как внес очень высокую плату».

Здесь рукопись доктора кончалась. На ней стояла пометка: «Павильон 2. № 17».

Чтение произвело па меня глубокое впечатление и ещё сильнее разожгло любопытство. Старый д-р Винчент оставался для меня не менее загадочным. Вошел мой собрат.

— Ну, — спросил он, — что вы думаете о старом месмеристе?

— Не знаю, что вам сказать. Я даже затрудняюсь определить, безумен ли он. Тевенен поступил к вам 15 апреля, а теперь 10 сентября, и он, если я не ошибаюсь, еще жив. Следовательно, его предсказание не сбылось и неоспоримый диагноз оказался ошибочным.

— Безусловно.

— В каких условиях он живёт?

— Как и всякий пансионер. Сначала он подвергся осмотру моих двух коллег, в свою очередь признавших его маньяком. В сущности, случай был самый обыкновенный, и мнения разойтись не могли. Затем его поместили в отдельный павильон и обставили с большим комфортом, имея в виду дать ему возможность наиболее приятно провести последние годы или месяцы жизни. Специально для его услуг приставлены двое надзирателей. Он собрал научную библиотеку из самых любопытных и редких книг и много работает. Сообщаю одну подробность, доказывающую ненормальность его умственных способностей: в течение пятнадцати дней он лежал совершенно обнаженный в своём садике по несколько часов в день. Он говорил, что производить один крайне важный опыт. Так как это было в июне, во время жары, то я ничего не имел против его фантазий и ему не препятствовал.

В течение первого месяца я не заметил в нём никакой перемены. Но в исход второй половины мая стали обнаруживаться признаки дряхлости. Тогда-то он и стал производить свой странный опыт. Замечая, как он хилеет, я начал верить в его предсказание и полагал, что больше двух месяцев ему не протянуть. Когда припадки наготы, простите за выражение, окончились, мы возобновили с ним наши прежние отношения. Признаюсь, я редко встречал у кого-то из коллег такую эрудицию и смелость выводов. Если бы этот человек, думал я, не имел двойной мании — магнетизма и управления жизненностью по своей воле, — я признал — бы его одним из самых великих учёных нашего времени. В первых числах июля силы его ослабели еще больше, но ясность ума осталась прежняя. Мне было грустно смотреть на этого столетнего старца, не имевшего никого из близких и проводившего свои последние дни в одиночестве, сидя в кресле и жадно искавшего оживляющих лучей солнца. Однажды он сказал мне, что обожает маленьких детей, и я привел к нему своего мальчика. Я не стану описывать, какой радостью озарилось его лицо. Если бы я не знал его так хорошо, то, пожалуй, меня испугал бы тот огонь, которым загорелись его глаза. Что касается до моего маленького Жоржа, то его симпатия к старику не замедлила проявиться. Он обошелся с ним, как со старым знакомым. С этого момента не было дня, который Жорж провёл бы без него, часто оставаясь с ним по несколько часов. Это развлечение прямо оживило старого доктора, и мне показалось, что он помолодел намного лет. Дряхлость как рукой сняло и я начал верить, что его слова о продлении жизни не пустой звук. Это была по истине удивительная натура.

— Но не говорили ли вы, при моём приходе, что состояние здоровья вашего сына внушает вам некоторое беспокойство?

— О, сущие пустяки! Маленькая усталость и слабость, вызванная жарами, а также быстрый рост. Я теперь спокоен.

Мною овладело сильное желание увидеть этого загадочного человека, которого я встретил много времени назад при таких странных и печальных обстоятельствах. Я сказал об этом доктору Ф., но он мне ответил, что между ним и Тевененом существует договор — никого из посторонних к нему не допускать и что поэтому он затрудняется исполнить моё желание Я не настаивал и мы расстались.

По дороге домой я много думал о Тевенене, и моя голова почти кружилась под напором мыслей. Я чувствовал какой-то безотчетный страх перед этим учеником Месмера. Как Паскаль, я видел перед собою разверстую бездну, из мрака которой на меня глядело насмешливо-злобное лицо Винчента де-Тевенена.

3

В первых числах ноября я получил от д-ра Ф. депешу, в которой стояло: «Мой сын умирает. Зову всех друзей. Приезжайте».

Я вскочил, как ужаленный и через несколько минут уже ехал к нему.

Положа руку на сердце, скажу, что я ожидал нечто подобное, и депеша не была для меня неожиданной. В минуты отдыха моя мысль возвращалась к Винченту де-Тевенену, и я предчувствовал катастрофу. Не знаю почему, но едва я прочел депешу, как первая мысль была о нем. Образ д-ра Винчента мне представлялся связанным с образами больного ребенка и той несчастной девочки, которую некогда я видел умирающей от непостижимого истощения жизненной энергии. И вот, опять появление этого загадочного старика было связано со смертью…

Погруженный в свои думы, я не замечал, как доехал до лечебницы д-ра Ф. Войдя к нему, я нашел в зале четырех собратьев по науке, очевидно приехавших по его зову. Они были серьезны и молча пожали мне руку. Они уже осматривали ребенка, и нашли его положение опасным: у бедняжки было необъяснимой истощение жизненной силы при совершенно здоровом состоянии важнейших внутренних органов.

Вошёл отец. Он был в таком отчаянии, что при взгляде на него у меня сжалось сердце. Два года назад он потерял нежно любимую жену и всю свою любовь перенёс на сына… Увидев меня, он что-то хотел сказать, но рыданья сдавили ему горло. Он взял меня за руку и повёл к больному.