Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было

• Название: Клуб, которого не было
• Автор: Григорий Гольденцвайг
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8159-0954-0

В книге Григория Гольденцвайга не придумано ничего. Известный журналист удирает из насиженного корпоративного кресла в ковбойскую историю – открывать ночной клуб. Почти сразу об "Икре" заговорит вся клубная Москва, а Гольденцвайг превратится в одного из главных промоутеров в стране. Выйдет ли все так, как он хотел? И что такое, собственно, клуб? Клубные хроники Гольденцвайга – о Москве 2000-х, ее людях ночных и дневных, и о том, почему любить этот город стало вдруг так сложно.

---

На планшете у Кида Коалы – десяток листов, исчерченных безупречными русскими буквами.

– Привет!

– Меня зовут Кид Коала. Я из Канады.

– Пошумим?

– Черт побери, пошумим? Вытаскиваем планшет на сцену.

Маленькая рука Коалы пожимает на экране над вертушками маленькую руку Сони.

Эрик ставит первую пластинку и под разгоняющийся гул, картинно выставив ногу вперед, откидывает первый лист, второй, третий – на «пошумим» толпа взрывается и волной накатывает на сцену. Прием с планшетом – безотказный.

Вспоминаю колдкатовский сувенир: «Простите, что я заблевал ваш пульт».

Что ни говори, культура шрифтографии в доминионах более развита, чем в метрополии. И не только шрифтографии. Крупные диджейские истории – священная корова. Без клубной публики – не той, что придет на Тибета, Брауна и «Кровосток», а той, что брала «Икру» штурмом перед Кидом Коалой, Амоном Тобином и Сашей Функе, клубом нам не быть. Быть концертной площадкой, как замечательные нью-йоркский Tonic, стокгольмский Debaser или берлинский Kesselhaus, – наверно, приятно, но драйв не тот. Не за тем же, в самом деле, я выскакивал из теплого корпоративного кресла, чтобы просто придумывать и делать концерты. Клуб – это когда весь день собираешься go out, а получается в результате – in. В клубе – лица, которые здесь не только часового концерта ради. Если с клубом все хорошо – он живой и светится. Пока стекаются друзья друзей к Юле, Соне, Эдгару, Вишнякову – все будет хорошо.

Илья Рассказов пришел пару месяцев назад со списком имен: Jazzanova, Ame, Gilles Peterson. Концепцией не заморачивался – взрослая электронная музыка, отмеченная печатью интеллекта. Необходимости в концепции Илья поэтому не видел: тому, кому нужно, все объяснят имена.

Впервые мы встретились с Рассказовым, когда поутру, сбивая снег с ботинок, я привел в его квартиру на Студенческой двух шведских музыкантов – мы с Юкими Нагано и Кристоффером Бергом, саундпродюсером The Knife, ехали после московских концертов в аэропорт. Сонный Рассказов в халате протянул шведам древний аналоговый синтезатор: шведы ахнули от королевского подарка, долго трясли Илье руку и счастливые вынесли добычу – в машину и далее, в Гётеборг. Рассказов из любви к шведскому ню-джазу так расщедрился. Нагано, Little Dragon, Koop, Hird – из недели в неделю он играет все это левацкому «Культу» и буржуазному «Сюзи Вонг бару», вместе с любимыми японцами, которых лучше него в Москве никто не знает (Рассказов год студентом в Токио мариновался: японист по специальности). Разумеется, когда он приходит и про резиденцию спрашивает, ответить я могу только: «Welcome!»

Первая же вечеринка – с тяжелой артиллерией. Диджей Краш, бескомпромиссный хип-хоп-самурай на сцене и милейший дед двухлетней внучки за сценой. Илья везде: стрекочет по-японски в гримерке и показывает мне фото краш-внучки на краш-телефоне, прикладывает руку к груди и по инерции кланяется знакомым на входе («Извини, не могу в список, и билеты все проданы!»), встает за вертушки в ожидании опаздывающего коллеги: волнуется, но все уже понятно – оглушительный успех с тремя нолями. Нового промоутера, как водится, приходят попробовать на зуб все остальные – замечаю у бара Юлю, Соню, Рому Парамонова: проверку Рассказов, можно не сомневаться, прошел.

Не дожидаясь начала сета, захожу в кассу.

– Не высовывайся только, – басит кассир Оля. – И свет не включай: окошко разобьют. Я прячусь тут.

В темноте запускаем на компьютере билетную программу. Смотрим в строку «итого». Я ужасно за Рассказова рад. Без поправок на первый блин комом, без игры в «этот город ничего не понимает», без большого промоутерского опыта – все у него получилось.

Олеся возвращается из гримерки и молча поднимает вверх большой палец. За артиста я сегодня и не волновался, Леся.

***

С Fleur ерунда какая-то получается.

Мы сделали им еще один концерт, совместный – с дивными трип-хоповыми финнами Husky Rescue, с кусачим бюджетом, за наш, разумеется, счет. Вовлекли в историю дружественных журналистов – Лено-Олина фотография с аэродром размером – в модном журнале первым материалом. Хуже горькой редьки надоели редакторам «Нашего радио» – песня про шелкопряда заиграла в тестовом режиме.

Ни клуб «Икра», ни Олейников, ни я на этом ничего не зарабатываем. Бывает так: чувствуешь, что можешь подставить плечо. Никакого героизма. Просто мы в нужное время оказались в нужном месте. И было чем помочь.

Когда Fleur в первый раз играли в другом большом клубе, я обрадовался. Когда собрали аншлаг в камерном зале, гордился. Когда в третий и в четвертый, вежливый директор предлагал подождать, потому как у группы другие концерты, начал чесать в затылке.

Артистов, собирающих полный зал, в огромной стране совсем немного (Fleur, к слову, из страны соседней). За артистов клубы и промоутеры постоянно дерутся. Артистам, собирающим полный зал, частить с концертами, да еще и на одной площадке, – опасно: так фанат и пресытиться может. Все это не открытие. Мы по полгода стоим в листе ожидания у дружественных «Аукцыона» и Пела-геи, мы сознательно не зовем каждый месяц любимую «Текилуджаззз», выдерживаем паузу, ждем, пока паузу выдержит артист.

С Fleur, впрочем, знак паузы на глазах превращается в знак бесконечности. Я бы понял, если бы им был мал зал (как Киммо Похйонену, который не смог здесь играть видеоарт-программу), или если бы у них кремлевские концерты на носу (как у «Аквариума») или если бы сидели в студии безвылазно и писали альбом. Я не удивился бы разговору о повышении гонорара – каждый месяц препираюсь с финдиректором: не бывает гонораров больших и маленьких, бывают справедливые и безосновательно задранные. Нельзя артисту за семьсот человек в зале платить так же, как за двести.

Но не о том речь – каждый мой звонок вежливому директору превращается в корректное «перезвоню» и каждое письмо ждет ответа несколько дней. За это время мы не один раз поднимали бокал в «Икре» с Олей и Леной, но не атаковать же мне артиста вопросами о концертном графике. Артист, который помнит, когда и где у него концерт, – несчастный человек. Это работа – директора. А с директором получается разговор слепого с глухим.

На сайте дружественного клуба написано: «Убедительная просьба не присылать демозаписи. Клуб не занимается продюсированием». Понятно и практически разумно: клуб покупает артиста и продает концерт. Все. Без нашего вечного «драмкружок, кружок по фото». Что получается: не махали бы мы шашкой, не поднимали бы шум, привирали бы коллегам: так себе, мол, барышни зал собрали, – сохранили бы в результате доступ к телу? Меломанство сгубило? М-м-м, едва ли – не слушаем мы группу Fleur днями напролет.

Сгубила инициатива – всегда наказуема.

***

– В России любят все золотое и блестящее, поэтому мы постарались дать здесь как можно больше золота: получился такой бордель из «Твин Пикса», если помните.

Этот текст на всех известных мне языках я могу воспроизвести в любое время суток, хоть ночью разбуди. «В России» – как правило, я говорю у пожарного крана, задрапированного золотом и стразами; «из "Твин Пикса"» – на втором повороте, после китайского шелка, золоченого дивана и перед массивной меховой картиной.

Иностранным делегациям дополнительных объяснений не требуется: самоварное золото – отрада русскому глазу, что тут объяснять. У нас after-party гигантского летнего фестиваля. Я тяну за собой наверх по лестнице толстяков Dalek, прошу расторопного нового ассистента Анечку присмотреть за набравшимися тинейджерами Someone Still Loves You Boris Yeltsin (они из Спрингфилда, Спрингфилд – родина Симпсонов, а за Симпсонами – глаз да глаз), краем глаза замечаю в оранжевом зале затрапезного вида компанию с сосредоточенными лицами и прошу Ксению предупредить исландцев Mum: у нас в гостях наркоконтроль, очень-очень инкогнито, поэтому убедись, пожалуйста, что артист не решит вдруг покурить.

В клубе – сильно за тысячу человек. Это значит – по лестнице не подняться. По стенам бежит конденсат. Окруженные батареей водочных бутылок Hush Puppies, достойный французский ответ Franz Ferdinand, сидят с паяльником в гримерке: чинят синтезатор. Решили после удачного фестивального концерта сыграть еще на after-party, к нашей бурной радости и тихому ужасу звукорежиссера.

Благообразный бородач Мэтт Дидемус из Junior Boys настигает меня на ВИПе. В одной руке у Мэтта канапе с икрой, в другой – блондинка. Блондинка сильно пьяна и хочет в отель.

– А кроме алкоголя, – интересуется Мэтт, – у вас можно чем-нибудь поживиться?

– Мэтт, у тебя такая девушка красивая! – Блондинка, призакрыв глаза, икает. – У нас там переодетые копы сидят, вот честно, некстати про «чем-нибудь».

– Дай посмотрю на копов! – Мэтт кладет блондинку в кресло и продирается со мной через толпу в оранжевый.

Неприметная компания – коротко стрижены, в аккуратных линялых кофтах и жуткой декольтированной синтетике в розочках (дама) – поднимает тост: «Чтобы все!» Героически терпят ради службы разнузданный микс из New Young Pony Club и Dune. Девочки и мальчики в цветастом Divided морщатся и отходят от странного столика. Гунни и Самули из Мим выплясывают перед наркоконтролем на ковре какую-то несусветную джигу: водка из стопок летит во все стороны – пока Самули, устав, не валится с хохотом на диван.