Владимир Киселёв - Весёлый Роман

• Название: Весёлый Роман
• Автор: Владимир Киселёв
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

---

— Так и хозяйнуем, — сказал Илья Гордеевич. — Льновод­ство, садоводство, птицеводство.

Садоводство мне понравилось, но вот птицеводство…

Я еще прежде спросил у Оксаны Митрофановны как у спе­циалиста, почему от Киева до Залесья во всех селах держат только леггорнов.

— А где вы их видели? — удивилась Оксана Митрофановна.

— Да везде. Вот хоть и у вас.

— Это не леггорны. Леггорны другие. Эта порода называет­ся «русские белые».

Я подумал, что «русскими белыми» в гражданскую войну на­зывали совсем другую породу.

— А откуда же взялось столько «русских белых»?

— Колхозы разводят. А люди берут цыплят в инкубаторах, яйца под наседок подкладывают. Выгодно. Несутся хорошо. По­этому другие породы и перевелись.

Мы с Ильей Гордеевичем и Людой зашли на птицеферму. Крупная организация. Пятнадцать тысяч кур, которых обслу­живают пять птичниц. Работы хватает. Кормят этих тварей как в санатории — четыре раза в день. Яиц они несут по сто восемь­десят девять штук в год на каждую курицу. Все яйца нужно собрать, за всеми курами нужно убрать, к тому ж у них быва­ют их сложные куриные болезни, и поэтому их нужно лечить и ублажать. Цыплят кормят крутыми яйцами, творогом, крупами, дают им антибиотики и рыбий жир.

Шумно на этой птицеферме. И очень воняет. В общем, у нас в литейном как-то тише и прохладней.

Возле птицефермы мы встретили председателя колхоза Ки­рилла Ивановича Филимоненко — младшего брата колхозного кузнеца. Он был совсем непохож на брата — толстый, подвиж­ный, веселый дяденька. Председатель подмигнул Люде, поздо­ровался с Ильей Гордеевичем, пожал мне руку, сказал:

— Слышал, слышал, как на вербе груши растут, — и радо­стно сообщил Илье Гордеевичу: — Отказали. Говорят, никому не нужны эти рекламные трюки.

— Я ж предупреждал, — с достоинством отозвался Илья Гордеевич.

Председатель махнул рукой и, не прощаясь, часто и тороп­ливо перебирая ногами, покатился на ферму.

Мы пошли домой. По дороге Илья Гордеевич рассказал, что колхоз имеет свой консервный завод. Овощные консервы и маринованные грибы получаются очень хорошие. Получше, чем на иных государственных заводах. Вот председатель и придумал заказать в Чернигове, в типографии яркие цветные наклейки на консервные банки с такой надписью: «Колхоз имени XVIII партсъезда села Залесье всем своим достоянием отвечает за ка­чество этих консервов».

Илья Гордеевич смущенно покашлял.

— Тут до вас милиционер…

— Какой милиционер?

— Да Михайло. Здешний.

— А где он?

— В холодке. Под грушей вас дожидается.

Люда как-то напряглась и с опаской посмотрела на отца. Яблоки, выросшие в одну ночь на тополе, по-видимому, уже заинтересовали местную милицию. Во всяком случае, я других грехов за собой не чувствовал. А может, это по поводу плака­та, появившегося на колхозном коровнике? У входа? Доярка Анна Голобуская, которую Люда спасла во время пожара, оказывается, иногда доливала воду в молоко. И пацаны — еще до моего приезда — повесили у входа в коровник плакат: «Не­ма надою — доллєм водою» 41 . На него никто не обратил вни­мания, но вот приехало какое-то районное начальство, которое внимательно читает все плакаты, и устроило скандал. Все счита­ют, что и это моих рук дело. Теперь еще долго со всеми сель­скими происшествиями будут связывать мое имя.

— Сейчас выйду, — сказал я неохотно.

Под грушей на лавочке сидел немолодой старшина в парад­ной, отглаженной форме, свежевыбритый и даже напудренный. Казалось, весь сад благоухал «Шипром». Старшина вскочил, на­дел фуражку и поднес ладонь к козырьку.

— Старшина Аксенов. Он подал мне руку.

— Здравствуйте, — ответил я настороженно.

— Присаживайтесь. — Старшина снова снял фуражку. — Мне, понятное дело, известно, для какой цели вы сюда приеха­ли. И, как говорится, бессовестно отрывать вас от ваших дел. Только нуждаюсь я в небольшой консультации.

Я молчал, ожидая, что последует дальше. Старшина тоже помолчал, но так и не дождавшись моего вопроса, сказал:

— ИЖ у меня. Только никак не могу отрегулировать реле обратного тока. Как результат — аккумулятор разряжается. В авторемонтные мастерские обращался, и с механиком спиртзавода, с самим товарищем Махиней советовался, и даже на курсы повышения водителей ездил. К преподавателям. Говорят, транзистор может помочь. Я добыл этот транзистор. Только куда его поставить и как, никто не знает.

Я вспомнил, как однажды Виля зашел в магазин, в отдел ра­диотоваров, и потребовал у продавщицы: «Насыпьте мне на трешку полупроводников».

— Какой же транзистор вы достали?

Милиционер вынул из-за подкладки фуражки полупроводни­ковый диод. Я осмотрел его.

— Сойдет, — сказал я. — Паяльник у вас найдется?

— Так точно! — отчеканил старшина Аксенов.

— Тащите его сюда. А где ваш пегас?

— Вы его видели? Это правильно — пегий он у меня. Сей­час пригоню.

Я заменил реле обратного тока диодом и заодно отрегули­ровал карбюратор.

Старшина Аксенов достал из-под седла бутылку арабского рома «Негро» с негритянкой на наклейке и русской надписью.

— Это вам за труды.

— Ну и ну! — восхищенно покрутил головой Илья Горде­евич. — Выходит, что Михайло не только брать, но и давать умеет.

Сергейка до сих пор щеголял в моих часах.

— Который час? — спросил я у Люды.

— Шесть. Или половина седьмого. Кувшинки закрываются.

— А они что, всегда в одно время спать ложатся?

— Всегда. И не только они. Все цветы.

— И одуванчики?

Что-то другие названия цветов мне не приходили в го­лову.

— Одуванчики закрываются в два часа дня. А просыпаются в пять утра. Как птичницы.

— А эти? — Я показал на куст, который рос на берегу.

— Это шиповник. Он ложится спать в восемь вечера. Не ве­ришь?

— Верю.

У них тут были свои часы. Цветочные. И время свое они, как цветы, измеряли часами и днями, а не секундами и ми­нутами.

Мы шли по лугу вдоль опушки леса. На лугу паслось с деся­ток коров. За ними, как пастухи, ходили два аиста.

— Эти аисты — дрессированные, что ли?

— Почти дрессированные. Лягушки прячутся от них под кочки. А коровы, когда ступают, вспугивают лягушек, лягушки подпрыгивают, и птицы их подхватывают.

На опушке мы увидели сосну, которую Люда так хотела мне показать. Интересная сосна. Может, не настолько, чтоб экскур­сии к ней устраивать, но все равно любопытно.

— А почему она на ногах?

Люда рассказала, что сосновое семечко попало в трещину на высоком пне и проросло. Пень сгнил, а корни дотянулись до земли и укрепились там. Теперь от пня ничего не осталось, а сосна стоит на своих корнях, как на ходулях.

На самом краю села из-за деревянного некрашеного забо­ра выскочила собачонка. Маленькая, плюгавая, черная, с желты­ми подпалинами. Она звонко и злобно лаяла. Говорят, что са­мый лучший способ унять собаку — не обращать на нее внима­ния. Я и не обращал. Шел не оглядываясь.

Собачонка умолкла, забежала перед нами, даже завиляла своим крысиным хвостом, а потом вдруг тяпнула меня за ногу между кедом и штаниной. И молча побежала за свой забор. Я машинально наклонился — зубы у нее были острые, и потекла кровь, — поднял небольшой обломок кирпича и швырнул его в собачонку.

Как она завизжала! Пронзительно, горько, обиженно. Я ускорил шаги. Мне не хотелось встречаться с хозяевами этой твари.

— Больно? — расстроилась Люда. — Может, к врачу?.. Она, конечно, здоровая, я ее знаю, это собака Морозенков, она всегда такая кусачая.

— Чепуха, — сказал я. — Не имеет значения.

Я стал сочинять, как эта собачка пишет сейчас на меня жало­бу, в которой утверждает, что я первый бросил в нее камень, а она была вынуждена меня укусить в порядке допустимой са­мообороны. Но на Люду я не смотрел.

«Как все это глупо, — думал я. — Считаешь себя этим са­мым гомо сапиенсом, рассуждаешь о назначении человеческой личности, но достаточно собачонке, лишенной всякого разума и снабженной лишь инстинктами, укусить тебя, как ты опускаешь­ся до ее уровня. Только что не стал на четвереньки. Она тебя укусила, ты ее стукнул камнем. Вот вы и квиты».

— Нехорошо это вышло, — сказал я Люде. — Я не думал, что попаду. Это у меня как-то само собой получилось.

— Она всех кусает, — заступилась за меня Люда. — Что же, пусть кусается? Теперь она запомнит.

По-моему, ей тоже было жалко эту дурную псину. Уж слиш­ком отчаянно та визжала.

Здесь небо начиналось от земли. И занимало оно значи­тельно большее место в жизни людей, чем в городе. Но не по­тому, что его было так много. Просто ритм их жизни был свя­зан с тем, что делается на небе, — жжет ли солнце, не закрытое даже легким облаком, льет ли дождь, клонит ли верхушки де­ревьев ветер. За погодой здесь следили не по сообщениям в «Вечернем Киеве»: «Завтра будет малооблачная погода без су­щественных осадков, ветер слабый до умеренного». Здесь oт погоды зависел урожай, зависело настроение людей, зависело их материальное положение.