Андрей Бильжо - Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора

• Название: Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора
• Автор: Андрей Бильжо
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-27176-2

Однажды писатель Александр Кабаков предложил художнику Андрею Бильжо написать о железнодорожных путешествиях, которые ему пришлось совершить в жизни. Художник Бильжо немного удивился, но написал один рассказ. Постепенно таких историй и рисунков к ним набралось на целый поезд. В 24 главах – вагонах поезда – проезжают перед глазами читателя разные страны и разные времена. Мелькают портреты людей, предметы из прошлого, воспоминания, ассоциации… Эта книга – рассказ о жизни, а проницательный и остроумный взгляд автора – пишущего художника и психиатра – делает его особенно увлекательным.

---

Дорога во Псков из Москвы недлинная. Сели, немного выпили (а как без этого?) – и спать. Я и Таня спали наверху. Между нами была пропасть. Ну ладно-ладно, это я так, для красоты, литературки подпустил.

Темным ранним холодным утром мы стояли около пятипролетной звонницы, которая, к счастью, оказалась рядом с гостиницей, где мы сняли два номера. («Только на два дня, а дальше потом к нам сборная по лыжам приезжает. Из Сыктывкара!» Администратор с перманентом сообщила нам об этом почему-то с великой гордостью.) Зайти к Всеволоду Петровичу Смирнову следовало непременно: передать привет от Матвеева, узнать про достопримечательности… Вру, конечно. На самом деле хотелось увидеть настоящего скульптора, кузнеца, архитектора в настоящей мастерской, да еще в звоннице. Я постучал в кованую дверь. Раз, два, три, десять. Дернул. Дверь открылась, а за ней еще одна, а там третья. Я смело открыл четвертую и оказался сразу в огромном помещении, в центре которого на троне восседал могучий, красивый, с окладистой седой бородой, крупным носом и мягкими губами крепкий старик. Впрочем, может быть, мне тогда он показался стариком. На нем был грубой вязки свитер с кожаными заплатками даже на животе.

– Стучаться надо! – басом прогремел он. – Чего пришел?

Я что-то стал мямлить и мять ушанку в руках.

– Садись сюда! – перебил он меня и ногой подтолкнул маленькую детскую лавочку. Я сел и оказался у него в ногах, как мопс на пуфике. Два его помощника прекратили работу и стали смотреть за этим явно не премьерным показом.

– Ну?

– Да вот мы…

– Так ты не один?! Оставил девчонку на морозе?! Не стыдно? Давай ее сюда. А друга? И друга заодно!

…После мы по-ученически прилежно следовали всем данным нам советам, всасывая в себя с морозным воздухом впечатления. Псково-Печерский монастырь, Изборск… В Пушкинских Горах мы заночевали, не могли расстаться с Михайловским, точнее с Пушкиным. Вернулись в гостиницу поздно вечером и обнаружили наши вещи выставленными за дверь. Значит, приехала сборная по лыжам. Из Сыктывкара! Вон у администратора как кудри вьются и грудь колышется. Лыжница она в прошлом, что ли?

– Девочку пристроим, а вы ночуйте где хотите…

И вот я… нет, уже мы стоим перед знакомой кованой дверью. Первая, вторая, третья. Тук-тук. Входите. Мы открываем четвертую дверь. Ба!.. Длинный стол ломится от еды. Здесь лучше сказать: от яств. Гости в театральных костюмах – артисты местного драматического театра. Во главе стола на троне хозяин с гигантским жбаном со щами. На разливе.

– Девчонка справа от меня пусть садится. Симпатичная. На тебе, держи и гладь.

И он дает Тане метровую, полированную, с резьбой кость, сужающуюся у одного конца, но заканчивающуюся все-таки небольшим утолщением.

– Знаешь, что это? Это детородный орган моржа. Мне его якуты подарили. Гладь его, гладь, он это любит.

А потом все ушли. И мы с моим другом остались в мастерской вдвоем. И долго бродили по этому музейному пространству. Горело множество свечей в многоязыковых кованых подсвечниках. За маленькими окнами в темноте шел крупный светящийся снег. Как в мультфильмах. Я внимательно разглядывал, трепетно держа в руках, копию посмертной маски Пушкина. Несчастный. Жалкий. Я даже подумал про Башмачкина Акакия Акакиевича. Вру. Это я сейчас так подумал. Глядя на маску вновь.

Проснулись мы от трубного голоса:

– Спите, сони?

Мы слезли с печки. В центре мастерской в дубленке до пола стоял огромный Смирнов. Перед уходом он нас перекрестил и поцеловал в лоб:

– Идите с богом.

Спустя три десятилетия, выпивая в январе в маленьком венецианском ресторанчике, я узнал от замечательного искусствоведа и реставратора Савелия Ямщикова, что Всеволод Петрович Смирнов в Ленинграде в блокаду потерял всю семью. Жить в этом городе он больше не мог. И навсегда уехал из него во Псков. Для которого сделал очень много. А в поезде Псков – Москва я ничего этого еще не знал; глядя в темное окно, я вспоминал ночь в мастерской, обаятельного самодура и не понимал, что во мне рождается желание быть художником. Под стук колес. Под стук колес.

– Ну что, выпьем?

– А подо что?

– Под стук колес…

Вагон 9. Путешествие зимой на север

В середине 70-х я был сильно увлечен русским севером и будущей женой, с которой там познакомился. С годами увлечение деревянным зодчеством прошло, а жена осталась. Так что ничто не проходит бесследно. Родилась она в городе Каргополе, что в Архангельской области, куда мы однажды и отправились со своими друзьями, будущими архитекторами, в плацкартном вагоне. К слову сказать, сам я архитектором не стал чудом. После восьмого класса даже сдал экзамены в школу с архитектурным уклоном. Но, проучившись там две недели, вернулся в свой родной класс. Скучал. Многое в моей жизни, если не все, решают эмоции. Потом не раз меня посещала мысль бросить медицинский и поступить в МАРХИ (Московский архитектурный институт. – Ред.). Нравился мне их какой-то творческий дух, да и девушки там были, между нами, более творческими. Во всех отношениях. У своего школьного друга, а ныне известного московского архитектора, я даже «рабствовал» на дипломе. Рамки ему заливал тушью.

Но вернемся в плацкартный вагон, в котором трясутся моя будущая жена, мой только что упомянутый друг Леша и два его однокурсника – Шура и Юра. Они как раз, как водится, разливают по стаканам портвейн. Так что мы вовремя. Распитие портвейна, впрочем, занятие коварное, особенно в поезде. И здесь нужно быть очень внимательным, чтобы не проехать свою остановку. У каждого она, конечно, своя. У нас тогда она называлась Няндома, и поезд там стоял всего две минуты. А из Няндомы уже на рейсовом автобусе – в древнерусский город Каргополь. Нет-нет, ни слова о деревянном зодчестве и о знаменитой каргопольской игрушке. Это в путеводителях и рекламных проспектах. …Стояла зима. Сейчас уже нет таких зим, чтобы и снег пушистый, и много его, и мороз, и солнце, и церкви, церкви, церкви. И деревянные дома с дымком из труб. И все в валенках. И на центральной площади работало радио. И единственная пивная. Тоже на центральной площади. Пили пиво стоя, из своих банок. Выходили на улицу, потом в помещение обратно – погреться – и опять на улицу. А пиво в Каргополе варили свое и очень этим гордились. Какие-то легенды нам рассказывали про рецепты петровских времен, про медали в Париже, ну и, как водится, кульминация в рассказе – мол, это любимое пиво английской королевы. Бедная королева, она и сигареты «Новость» курила, и коньяк армянский пила, и пивом его, оказывается, каргопольским запивала. Вот и здорова была, и всю жизнь со своими зубами.

Жили мы в этом удивительном городе у школьного учителя дяди Пети. У него в избе стоял огромный фикус, до потолка, а еще говорили, что дядя Петя любит мальчиков. Но говорили это по-доброму как-то, любит и любит, что уж в этом плохого, в самом деле.

А из Каргополя на открытом грузовике мы отправились в местечко Ошевенск – там жила двоюродная бабка моей будущей жены. Еще из достопримечательностей там был недействующий Ошевенский монастырь. Ошевенск оказался уж совсем неземным чудом. Огромная деревня, а жило в ней всего три бабки. Деревянные дома размером с пятиэтажки и баньки вдоль замерзшей маленькой речки. Бабки нам баньку затопили, а потом стол накрыли. А на столе и шанежки, и рыбник, и латка, и царские соленые рыжики. Рыжики эти, между прочим, раньше мужики собирали ночью, босиком. Нащупывали их твердые сопливые тельца пальцами ног. Царский рыжик должен был проходить целиком в горлышко бутылки. Поэтому-то его ночью и собирали, к утру он уже вырастал. Стоит ли здесь говорить знатокам, что лучшей закуски под водку нет. А незнатокам все равно, пусть они водку кока-колой запивают. Потом нам бабки частушки пели матерные и все веселились-веселились. По большей части бабки.

Через год я женился. Шура стал главным архитектором маленького, но известного города под Москвой. Но его я не видел уже очень давно, а Юру М. я тогда видел вроде бы в последний раз. Он вскоре разбился на своих «Жигулях». Под Новый год – 31 декабря. Торопился его встретить. И с собой еще двух попутчиков случайных прихватил. Попутчики тоже торопились, но совсем не туда, куда попали с Юрой. На похоронах плакали все девушки МАРХИ. Юра М. был яркий и любвеобильный. А с Лешей мы продолжаем путешествовать. По Марокко, Швейцарии, Сицилии. У нас теперь другие увлечения. Он много лет не пьет и сидит за рулем, а я рядом в качестве штурмана, не всегда трезвого. Вот ведет Леша машину и говорит: «А мог ли ты, Андрюша, представить себе, когда мы с тобой сидели за одной партой, что я буду катать тебя по дорогам…?» – «Нет, – отвечаю я, – не мог. А помнишь ты, Леша, поездку в Каргополь?..» И мы начинаем вспоминать все, что только что вами прочитано. А за окном машины Марокко, Сицилия, Швейцария. А на заднем сиденье контролирует весь этот рассказ моя жена, которая родилась в Каргополе.