Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории

• Название: Тайна Санта-Виттории
• Автор: Роберт Крайтон
• Издательство: Издательство "Прогресс"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1970

Книга, рассказывающая о борьбе виноградарей маленького итальянского городка с фашистскими оккупантами. Макиавелли против Ницше. Кто победит?

---

— Ну, разреши мне спросить его, — попросил ефрейтор Хайнзик Трауба.

— Он и слышать об этом не хочет, — ответил Трауб. Но потом все-таки сдался и разрешил ефрейтору обратиться к капитану.

— Герр капитан, разрешите мне заняться кем-нибудь из них, — сказал Хайнзик капитану фон Пруму. — Дайте мне кого-нибудь — я с ним поработаю.

Капитан посмотрел на ефрейтора так, точно видел его впервые.

— Что значит «заняться»? — спросил капитан.

— Надо пустить в дело кулаки, герр капитан, — сказал Хайнзик. — Возьму я, к примеру, какую-нибудь женщину или ребенка. Много времени на это не потребуется, герр капитан. Сегодня же все и кончим. Суну одному — двоим руку в огонь, герр капитан, — и все будет в порядке.

Фон Прум чуть не ударил ефрейтора. Зато и наорал же на него! Они так не поступают, сказал он ефрейтору, так поступают только русские и прочие варвары, а немцы так себя не ведут, потому что немцы и без этого обойдутся.

— Мы действуем не кулаками, а разумом, — сказал капитан фон Прум. — Этим мы от них и отличаемся.

Около полудня фельдфебелю Траубу пришла в голову мысль насчет священника, и он поспешил к капитану фон Пруму.

— Священник не может соврать, герр капитан, — сказал фельдфебель. — Спросите его, где вино, и он вынужден будет сказать вам правду. Иначе гореть ему после смерти в вечном огне.

— В Германии священники не лгут, — сказал капитан, — а в Италии лгут. Но все равно, приведи его.

Полента испугался, когда за ним пришли: он боялся физической боли и страшился того, что с ним могут сделать.

— Ложь — великий грех, — сказал ему фон Прум, — и как служителю святой римско-католической церкви тебе запрещено лгать. Ты знаешь, где вино? Полента в изумлении воззрился на него.

— Заметь, святой отец, — добавил фон Прум, — я не прошу тебя указать, где вино. Я только спрашиваю тебя, знаешь ли ты, где оно.

Полента пожал плечами и кивнул в сторону Кооперативного винного погреба.

— Вино там, — сказал он.

Тогда принесли Библию и велели священнику положить одну руку на сердце, а другую — на Священное писание.

— Спрашиваю тебя еще раз — как священнослужителя, как посредника между богом и людьми, ибо ты не можешь сознательно согрешить перед лицом господа: знаешь ли ты, где вино?

— Нет, — сказал Полента. — И как священнослужитель даю вам в этом слово. А чтоб вы были совсем спокойны, добавлю еще кое-что.

Полента захватил с собой крест, чтобы в случае нужды прикрыться им, как щитом, и сейчас он поднял его и благословил немцев.

— Этот крест сделан из дерева Истинного Креста, — сказал падре Полента. — Я заплатил за него пятьсот лир, это крест священный. И вот на этом кресте — бог мне свидетель! — клянусь, что другого вина здесь нет.

Фон Прум с размаху ударил по кресту и выбил его из руки священника.

— Гореть тебе в аду за эту ложь, — сказал он.

Солдат эта история озадачила. Их озадачило, что капитан вышиб крест у священника, озадачили и ответы Поленты.

— Да им ведь ничего не стоит соврать, — успокаивал солдат фельдфебель Трауб. — Священники — такие же люди, только ходят в юбках.

— Не знаю. Что-то тут непонятное, — сказал Хайнзик. — Ведь он же носит сутану, и вот он заявил нам: «Здесь нет другого вина». — И Хайнзик покачал головой.

— Ну разве мог он держать вот так святой крест, сделанный из Истинного Креста, и врать?! — сказал рядовой Гётке.

— Врать-то они, конечно, иной раз и врут, но не тогда, когда у них крест в руке, — сказал рядовой Неразобрать. — Если человек соврет, поклявшись на кресте или на Священном писании, бог непременно подаст знак — так, чтоб все видели. К примеру, скажем, у человека вдруг язык почернеет. Или слова застрянут в горле. Это все равно как соврать на исповеди. Сразу все станет ясно.

— Нет, обмануть с крестом в руке никак нельзя, — сказал Хайнзик. — Знаете, что я думаю? Я думаю, что никакого вина тут нет.

Цопф, который, взобравшись на водонапорную башню, подверг свою жизнь смертельной опасности, позволил себе сказать то, чего не посмел бы сказать никто другой.

— Я так считаю, что кое-кто не в своем уме, — сказал Цопф, и, как только Трауб отвернулся, — остальные согласно кивнули.

Хайнзик любил выпить и спьяну угольком из очага как-то начертал на стене их общей комнаты: «Ein feste Burg ist unser von Prvim».

Эта надпись до сих пор сохранилась. Лишь много позже мы узнали, что она означает: «Ну и твердыня же наш фон Прум».

— Лучше бы ты это стер, — сказал Трауб. — Солдаты в армии получают расстрел еще и не за такое.

Но Хайнзик только пожал плечами. Он был большим знатоком человеческой природы.

— Ему это польстит, — сказал он.

В тот день фон Прум, спустившись по Корсо с новой идеей, прочел эту надпись. Он окинул взором солдат, прятавших за спину бутылки с вином. В эту поистине страшную минуту все они узнали, что такое страх.

— Спасибо, — сказал капитан. — Ваши слова поддержали меня.

В тот день они: принялись копать землю вокруг склепа семейства Малатеста на кладбище за городской стеной.

Жители Санта-Виттории многому научились, глядя на то, что творилось с капитаном фон Прумом. Он стал для нас как бы живым уроком, и по сей день, когда кто-то мечется, пытаясь совершить невозможное, мы говорим, что «он вылитый фон Прум». Мы тогда этого не понимали, а вся его беда заключалась в том, что он не мог примириться с поражением. Так уж он воспитан, сказал Роберто.

Мы, например, если не можем получить того, чего хотим, — а это случается повседневно, — убеждаем себя, что нам оно вовсе ни к чему. И даже начинаем презирать то, чего добивались, — плевать-де нам на это. А ведем мы себя так потому, что не хотим быть смешными. Право же, смешно стремиться к недостижимому, а в таком городе, как Санта-Виттория, единственное, чем можно иной раз похвастать, — это тем, что ты не смешон.

А фон Прум был смешон. Он просто не мог поверить, что его метод не дал результатов и он до сих пор не нашел вина; не мог поверить, что даже такие, как он, иной раз терпят поражение, и потому не в состоянии был остановиться.

Он очень изменился за эти пять дней. Меньше чем за неделю постарел на десять лет. Он не ел и не спал и худел на глазах; красивое и правильное лицо его выглядело теперь не красивым и правильным, а старым и изнуренным — казалось, он стареет с каждой минутой. Форму он себе шил всегда по заказу, и теперь, когда он похудел, мундир висел на нем как на вешалке.

— Если он протянет еще неделю, — заметила Констанция Пьетросанто, которая на него стряпала, — то умрет от старости.

Тут мы забеспокоились — не столько за него, сколько за себя. Если под бременем забот немец лишится рассудка, расплачиваться за это будем мы. И вот мы принялись изо всех сил ублажать его, чтобы он мог спать и есть. Когда кому-нибудь перепадало что-либо вкусное, это мгновенно вручали Констанции, чтобы она сварила или изжарила ему. Констанция стряпала для немца как для малого ребенка: немножко свежего салата, зеленый горошек с тертым сыром, голубиные яйца, лягушачьи лапки, живую форель, пойманную в Бешеной речке и принесенную прямо в ведерке, зайца, у которого хватило ума спуститься с гор в виноградники; поскольку стоял конец октября и певчие птицы перелетали на юг, ловили сетями зябликов, диких канареек и соловьев, а потом жарили их в кипящем оливковом масле, так что крошечные косточки хрустели на зубах. Но капитан фон Прум смотрел на блюдо с зябликами и плакал от жалости.

— Он сейчас как механический волчок, который завели до отказа, — предупреждал Баббалуче. — Один лишний поворот ключа — и пружинка лопнет. И тогда этот сукин сын сорвется — не остановишь.

Капитан теперь все время что-то писал: заметки для себя, наставления солдатам и письма, которые, он однако, не отсылал.

«Они хотят, чтобы я вел себя как варвар, а я не желаю, — написал он кому-то, возможно брату Клаусу

Культурные нации не должны прибегать к таким методам. Я останусь верен себе».

Вместо жестокости он решил прибегнуть к подкупу. К концу четвертого дня он созвал своих солдат.

— Что у здешних людей вызывает наибольшее раздражение? — спросил он их.

— Мы, герр капитан, — сказал рядовой Гётке. Капитан пропустил его слова мимо ушей. У здешних людей, сказал капитан, наибольшее раздражение вызывает гора. Из-за этой горы, сказал он, мы и бедны, она губит нас, она крадет нашу молодость и наши силы. После долгого трудового дня мы вынуждены лезть на крутую гору, снова и снова вступать в единоборство с этим нашим извечным врагом.

— Что же мы могли бы им предложить? — И капитан оглядел своих солдат с победоносной улыбкой, первой улыбкой, которую они видели на его лице за много дней. — Мы предложим им средство одолеть гору.

И вот немцы выкатили мотоцикл с коляской и поставили его в центре Народной площади и предложили людям посидеть в коляске, и посидеть в седле, и даже почувствовать всю мощь машины, когда заведен мотор и мотоцикл сотрясается под тобой.