Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории

• Название: Тайна Санта-Виттории
• Автор: Роберт Крайтон
• Издательство: Издательство "Прогресс"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1970

Книга, рассказывающая о борьбе виноградарей маленького итальянского городка с фашистскими оккупантами. Макиавелли против Ницше. Кто победит?

---

Он подал сигнал. Все, конечно, сразу это поняли. Кролик перескочил через ограду. Кролик забрался в «огород». Кролик грызет салат. Кролик давится от жадности.

— Ради всего святого! — вопил Бомболини. — Вино — наша жизнь!

— Сейчас же прекрати! — приказал фон Прум. — Я призвал тебя, рассчитывая на твою зрелость.

— Но, боже правый! Вино! Вино! Вино!

Немец наклонился к нему. Он понизил голос почти до шепота.

— Ты не понимаешь, я еще не все сказал, — прошипел он. — Выслушай меня до конца.

— Вино! Плоть и кровь моего народа! — Мэр попытался сесть. — Капитан фон Прум! Прошу вас, лучше застрелите меня, прикончите меня сразу!

Но капитан не пожелал его слушать. Прежде чем прибегнуть к силе, он решил пустить в ход последний козырь.

— Я хочу сделать тебе предложение, — сказал он. Бомболини нашел наконец в себе силы приподняться и сесть на полу.

«Конечно, говоря это, я уже знал заранее, что «макаронник» захочет меня выслушать, — записал впоследствии фон Прум. — Глаза у него загорелись, слезы высохли, он развесил уши. Они все одинаковы, все торгаши в душе».

И капитан произнес заранее приготовленные слова: город в виде компенсации за то, что его оккупировали и тем самым взяли под защиту, должен сдать немецкой армии свои запасы вина.

— Получается, значит, что ты плати насильнику за то, что он спал с твоей женой, — сказал Бомболини.

— Только часть вина будет взята в виде компенсации, а часть будет рассматриваться как заем, который германское правительство возвратит с процентами, как только мы выиграем войну.

— А если вы ее проиграете? — спросил Бомболини. Тут фон Прум перешел к своему предложению. Ввиду того что с транспортом день ото дня возникает все больше и больше затруднений, каждый город, который сам, добровольно, доставит свое вино на железнодорожную станцию Монтефальконе, получит возможность часть вина оставить себе.

— Какую часть? — спросил Бомболини.

Для начала капитан сказал: «Двадцать пять процентов».

— Я не могу предлагать моему народу, чтобы он ограбил и обесчестил себя за такую малость.

— Но я могу принудить его к этому силой.

— Ну нет, сила тут не поможет, — сказал Бомболини, и немец знал, что мэр прав.

— Я хочу вас спросить: какой-нибудь другой город уже пошел на это?

Немец честно признался, что такого города нет.

— Ну, тогда надо пополам: половину вам, половину нам.

— Это слишком много, — сказал немец. — Я не уверен, что в Монтефальконе на это согласятся. — Он подошел к окну и поглядел на площадь. Бомболини оставалось только надеяться, что на площади не стоит народ и не глазеет на окна дома Констанции. Когда немец отошел наконец от окна, на губах его играла улыбка.

— Ну, что ж. Вол за мула и мул за вола, — сказал он. — Придется нам помочь друг другу.

В этот вечер в Санта-Виттории все воспряли духом. Да и фон Прум ликовал в душе, хотя и вынужден был скрывать свою радость.

— Ты понимаешь, что это значит? — вопросил он фельдфебеля Трауба. — Ты в состоянии охватить своим умом все значение происходящего?

Но Трауба больше беспокоило другое: а что, если игроки и выпивохи не захотят теперь больше с ним знаться? Ему пришлась по душе их компания, и он, как и все прочие солдаты, с нетерпением ждал вечера, когда можно засесть за карты и выпивку. Это ограбление итальянцев было ему совсем не по нутру. Поэтому он был крайне изумлен и обрадован, когда в тот вечер итальянцы, как обычно, пришли в контору.

— Мы понимаем, что вы — солдаты и должны исполнять приказ, — сказал один. — Мы за это на вас не в обиде. У кого карты?

Они в тот вечер даже прихватили с собой граппу.

Все в городе были довольны, и хорошее расположение духа не покидало нас до утра следующего дня, когда нам предстояло отправиться с нашим вином в Монтефальконе. Оно удержалось даже после того, как стало известно, что в приказе, который фон Прум показал Бомболини, предписывалось реквизировать только половину всего вина.

Возможно, мы и вправду реалисты. Мы были довольны нашей победой, сохранив больше вина, чем рассчитывали, и нам не жаль было отдать немцу его долю.

* * *

У нас здесь никто не любит теперь вспоминать об этом Путешествии в Монтефальконе. Шли мы поначалу, прямо как на пикник, а кончилось все крайне плачевно. Туфа пытался предостеречь нас, но никто не слушал Туфу, потому что никому не хотелось его слушать.

— Сделал ты какие-либо распоряжения на случай чьей-нибудь смерти? — спросил Туфа у Пьетросанто, руководителя похода.

— А зачем кому-нибудь умирать?

— Советую тебе быть готовым к тому, что кто-нибудь может и умереть, — сказал Туфа.

Нам не мешало и самим пошевелить мозгами, но, как ни странно, один только Туфа, казалось, понимал, что это значит — доставить на мулах, на ослах, на волах, в повозках и просто на плечах и спинах людей сто пятьдесят тысяч бутылок вина через горы и долы в Монтефальконе. Некоторые из нас до сих пор не забыли, что сказал Туфа, когда мы выходили из Толстых ворот и спускались с горы к Речному шоссе. Рассвет еще не забрезжил, влажный воздух был прохладен, все чувствовали себя легко и, казалось, могли идти вечно.

— Это будет черный день для Санта-Виттории, — сказал Туфа.

— Знаешь, ты иной раз просто баламутишь народ, — сказал Пьетросанто. — Тебе самому лихо пришлось, так ты теперь думаешь, что всегда всем будет плохо. А мы чувствовали себя хорошо, пока ты не стал каркать.

Сначала народ шел весело.

— Им бы сейчас надо плакать, — сказал фельдфебель Трауб. — Ей-богу, не понимаю я этих людей.

— Они примирились с неизбежным, — сказал капитан фон Прум. — Так почему бы им не сохранять присутствия духа? Как говорит Бомболини, эти люди реалисты.

— Ну, не знаю, — сказал Трауб. — Не знаю. Фельдфебель считал, что в своем реализме они хватили через край.

Спуск с горы даже в предрассветных сумерках был нетруден, ибо люди знали свои горы и горные тропы, знали каждый камень на пути, и каждый изгиб тропы, и каждую колдобину, и каждую яму, в которую можно оступиться и вывихнуть ногу. Когда мы вышли на Речное шоссе, уже выглянуло солнце, и наша колонна рассыпалась по всей ширине дороги, и тут бутылки с вином, которые люди несли в корзинах на спине, начали нагреваться и словно бы тяжелеть. Однако тем из нас, кто никогда не бывал в Монтефальконе, это путешествие представлялось занятным приключением, хотя Монтефальконе и был еще далеко за горами.

Когда мы проходили мимо Скарафаджо, тамошние жители стояли на площади Медного урильника (не опечатка язык оригинала прим. OCR) и глазели на нас разинув рот; они указывали на нас пальцами, а затем разбежались. Можно было бы рассказать вам о том, как эта площадь получила свое название, как скарафаджинцы пришли к нам в Санта-Витторию и украли большую медную урну, которую мы наполняли вином во время праздника урожая, и использовали ее для общественных нужд в качестве урильника, а мы тогда пожаловали к ним и начинили эту урну динамитом и взорвали, и она разлетелась на тысячи осколков, так что в стенах каждого дома остался навечно кусочек меди на память о Санта-Виттории. Можно было бы рассказать вам эту историю, но она слишком длинная и запутанная и слишком печальная. А теперь скарафаджинцы спустились с горы в долину, выстроились на противоположном берегу Бешеной речки, стояли и таращили на нас глаза.

— Что это вы делаете? — крикнул наконец кто-то из них. — Куда вы тащите вино? Что это они заставляют вас делать?

Никто не взял на себя труда ответить им прежде всего потому, что это были скарафаджинцы, а также потому, что все мы уже еле переводили дух и никому неохота было надрываться. Да и как объяснить людям, что ты сам добровольно помогаешь вору красть у тебя вино.

Когда в наших рядах начал замечаться разброд, когда старики стали понемножку отставать, просеиваясь между более молодыми, словно камни, которые пока еще несет поток, но которые под своей тяжестью мало-помалу оседают на дно, Туфа — скорее всего по привычке — попробовал навести среди нас порядок. Именно тут немцы впервые обратили на него внимание. Туфа держался не так, как все прочие, — спокойнее, сдержаннее, уверенно отдавал распоряжения; в нем чувствовалась какая-то внутренняя сила, хотя он и старался ничем не выделяться среди остальных.

— А ведь этот сукин сын — солдат, — сказал Трауб. — А их положено отправлять в комендатуру.

Фон Прум приглядывался к Туфе. Он видел, что этот человек умеет владеть собой, и вместе с тем ему было ясно, что его самодисциплина лишь маска, под которой скрывается необузданность натуры — черта типично итальянская и почти неизбежно роковая, ибо именно она, по мнению фон Прума, и делала этих людей обреченными, толкая их на необдуманные действия и ведя к гибели.

— Пока что он исполняет за нас нашу работу, — сказал капитан. — Однако наблюдать за ним не мешает.