Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

• Название: Лед и вода, вода и лед
• Автор: Майгулль Аксельссон
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-28500-4

Майгулль Аксельссон — звезда современной шведской романистики. Еще в 80-е она завоевала известность журналистскими расследованиями и документальными повестями, а затем прославилась на весь мир семейными романами, в том числе знаменитой «Апрельской ведьмой», переведенной на пятнадцать языков и удостоенной множества наград.

«Лед и вода, вода и лед» — современная сага с детективным сюжетом, история трех поколений шведской семьи с ее драмами, тайным соперничеством и любовью-ненавистью. Действие происходит на борту исследовательского судна, идущего к Северному полюсу. Волею случая среди участников экспедиции оказываются люди, чьи судьбы роковым образом пересекались в прошлом. Давняя трагедия находит неожиданную развязку.

---

Сюсанна вздохнула, вытащила зеркало из портфеля, поставила на полочку в телефонной будке и стала выдавливать тональный крем на кончики пальцев. Оливковый. Новый цвет. Здорово, что на свете есть Ева. И здорово, что она так щедро раздает пробники из магазина. Самой Сюсанне никогда бы не хватило денег на тональный крем, и тени, и подводку, и тушь для ресниц, и пудру, и помаду, притом что ей все это совершенно необходимо. Нельзя же разгуливать по-прежнему, в обычном своем виде, среди других обычных девчонок! Надо быть красивой, более чем красивой, самой красивой, раз уж ты — сестра Бьёрна. Ну, двоюродная сестра. Ходить ненакрашенной в будние дни означало разрушить некое волшебство, окружавшее Бьёрна, а значит, окружавшее и ее тоже, а иногда ощущавшееся даже вокруг Биргера и Инес. Не говоря уже об Элси. Она была им окутана, казалось, на ее плечах — сверкающая мантия, заставляющая весь город оборачиваться и глазеть на нее. Она ведь мама Бьёрна. Настоящая мама, а не запасная, как Инес.

Сюсанна сделала шаг назад, тряхнула головой и посмотрела на свое отражение. Бледно-розовые губы. Подведенные глаза, с тонкими стрелками, указывающими на виски. Ставшая ровной кожа светло-бежевого оттенка. Красиво. На самом деле красиво. Она сложила зеркальце и сгребла пробники в портфель, потом повернулась и открыла дверь телефонной будки. Да так и застыла.

Ингалиль как раз проходила мимо. Ингалиль с растянутым в глумливой усмешке ртом — черной чертой на белом лице. Ингалиль, которая не поздоровалась, только едва скользнула взглядом поверх Сюсанны, и тут же одним прыжком нагнала парня, который уже успел обогнать ее на два шага.

Хенрик. Парень из параллельного класса. Неряха и ботан, который никогда не бреет пух над верхней губой.

Вот Ингалиль с ним поравнялась. Вот размашисто вышагивает с ним рядом. Вот повернулась к нему, заблестела глазами, что-то сказала и улыбнулась. В какую-то тысячную долю секунды она метнула взгляд в сторону Сюсанны, а потом наклонилась и что-то шепнула, и этот шепот заставил Хенрика поспешно оглянуться и посмотреть в том же направлении. Он пожал плечами и рассмеялся.

Сюсанна неподвижно стояла в дверях телефонной будки и смотрела на них. Ингалиль вымыла голову, белые кудряшки дрожали и переливались, словно нимб. И теперь она смеялась. Хохотала звонко и пронзительно.

~~~

Щелчок дверного замка. И вот она ушла. Все трое наконец ушли.

Бьёрн откинулся на реечную спинку стула, уставился на серые кухонные шкафчики и слушал, как опускается тишина. Ни гула проезжающей машины не доносилось с улицы. Ни звуков радио от соседей. Никто не смеялся. Было тихо.

Если закрыть глаза, то можно на секунду-другую обмануть себя, что все иначе, что ты — простой гимназист третьего класса, сидящий в самой обычной кухне, обычный коротко стриженный парень, который сейчас поднимется к себе, натянет нормальные вельветовые брюки и только смущенно рассмеется при мысли о клетчатых штанах из шотландки, самый что ни на есть обыкновенный ученик, который скоро, всего через месяц, получит белую студенческую фуражку в награду за три года добросовестной зубрежки, а потом поступит в…

Он открыл глаза и глубоко затянулся сигаретой. Ха, и куда бы он, интересно, поступил, будь он и в самом деле этим стриженым парнем, который всегда учит все уроки? И пожал плечами в ответ. Без понятия. Без малейшего. И ведь так было всегда. Он же никогда не знал, чего хочет. Знал только, чего не хочет.

Как раз теперь он точно знал, чего не хочет. Идти наверх и принимать душ. Не хотел надевать эти попсовые штаны в шотландскую клеточку. Укладывать дорожную сумку. Не хотел, чтобы его забирал гастрольный автобус «Тайфунз». Не хотел, чтобы Ева и Сюсанна ехали в этом автобусе вместе с ним. Хотел бы не слышать голоса Томми, а также Пео, Буссе и Никласа. Хотел бы никогда больше не оказываться со всеми ними в тесных гримерках этих долбаных парковых эстрад. А больше всего на свете не хотел он стоять на сцене и петь одно и то же из вечера в вечер.

Упоение первых месяцев прошло. Гастрольные турне стали повседневностью, и притом довольно унылой. Быть Бьёрном Хальгреном казалось уже совсем не так увлекательно, в том, что все тебя узнают, уже не было ничего приятного, вой девчонок на концертах уже не доставлял удовольствия, а возможность выбрать себе любую из них — особого вожделения. Но он все равно это делал, все равно он почти после каждого концерта брал с собой какую-нибудь девушку в автобус или в гостиничный номер и кидал ей палку. «Кидал палку» было наиболее точное выражение. И тем не менее он делал это, вечер за вечером, ночь за ночью, хотя бы для того, чтобы подразнить Томми, а заодно и Буссе, Пео и Никласа, чтобы увидеть черную зависть в синих глазах Томми, когда Бьёрн поворачивался к самой красивой из всех красивых девчонок, табунившихся вокруг них, и улыбался своей неотразимой улыбкой. У него всегда было право первого выбора. Потому что это ведь он Бьёрн Хальгрен. Только он один.

В их автобусе теперь отчетливо запахло недовольством. Томми жаловался на все и всех, а поскольку Томми жаловался, то жаловались Буссе, Пео и Никлас. На то, что слишком жарко или слишком холодно. Что слишком далеко от кафешки до кафешки по дороге. На паршивые гостиницы, не говоря уже о сценах, на которых приходится выступать. Грузовая платформа на Центральной площади в Алингсосе. Нет, что ли? И какая-то самодельная хреновина в спортзале Арвидшаура. Ходит ходуном под ногами, того и гляди вообще провалишься между этими досками. Не говоря уже об этой новой песенке, которую им Карл-Эрик навялил, это вообще отстой редкостный. С какого бодуна он вдруг вообразил, что тем, кто правда слушает «Тайфунз», нужны песни со шведским текстом? А? И вообще пора бы подумать о качестве. Музыкальном качестве. Потому что они это делают не только ради денег, хоть так и можно подумать, глядя, как некоторые…

Бьёрн перестал отвечать на скулеж Томми. Вместо этого он отворачивался и принимался смотреть в окно автобуса, сидел совершенно молча и неподвижно, никому не показывая своего лица. Притворялся, что не слышит, хотя, естественно, слышал каждое слово и замечал каждую колкость, пытался заставить себя думать о другом, правда, без особого успеха. Думать теперь было трудно, малейший шум, голоса, любые звуки глушили каждую попытку. Только когда становилось совсем тихо, он мог встретиться с самим собой.

Как жизнь?

Не очень.

Да знаю.

Ничего уже не прикалывает. Все превратилось в один долгий четверг.

Угу.

И ведь Томми прав, хоть я никогда и не признаюсь, что это слышал. Я ведь на самом деле не особо музыкален. Могу петь, но не умею слышать музыку так, как Томми. Не понимаю ее. Во всяком случае, так, как он.

Да. Только, может, в этом-то и фишка.

Как это?

Ты такой же, как те, кто слушает. Они ведь тоже не особенно музыкальны. Раз уж слушают вас. Тебя.

Да ладно!

И какая разница, музыкален ты или нет? Ты не поэтому в «Тайфунз».

Не сволочись!

Ты самый красивый во всей Швеции. Как написали в письме в редакцию «Векку-Ревю».

Точно. Ой бля.

Но Кэролайн так и не приехала. Несмотря на всю твою красоту.

А если бы она приехала, что-нибудь изменилось бы?

Нет. Вряд ли.

И ты ведь даже не тоскуешь по ней.

Неправда.

Правда. Просто хочется того, что не можешь получить. Как обычно.

О'кей. Я не тоскую по Кэролайн. Но я тоскую по совершенно обычной жизни. Чтобы в школу ходить. Книжку читать. Репетировать с «Мунлайтерз».

И этого не получится. Из школы ты ушел. А книжки… Давай, попробуй. Послушаем, что на это скажут ребята в автобусе и как тебе это понравится. А «Мунлайтерз», кстати, не хотят с тобой репетировать. Так они говорят, во всяком случае.

Знаю. Завидуют.

Не только. Дело, может, еще и в том, что…

Бьёрн мотнул головой, отмахиваясь от этого голоса, и вдавил окурок в недоеденную кашу. Он все-таки не шизик. Просто ему немного одиноко. Вздохнув, он окинул взглядом кухню. Устал он, вот что. Надо просто собраться, сделать глубокий вдох и, как обычно, вспомнить все то хорошее, что у него есть. У него же есть собственная квартира, ну, правда, однокомнатная, просто комната с встроенным душем и мини-кухней в задней части виллы Карла-Эрика, но все-таки собственная квартира, обставленная на собственные деньги. А у кого в Швеции есть собственная квартира в девятнадцать лет? Да почти ни у кого. Кроме того, у него есть банковский счет, которым управляет Биргер, и сумма эта растет с каждым исполнением и каждой проданной пластинкой. Скоро, это Биргер сам недавно сказал, Бьёрн сможет пять лет учиться, не беря студенческого кредита, и Бьёрн тогда кивнул в ответ и сказал, что это здорово, нет, не просто здорово. А потрясающе. Хотя на самом деле то была в некотором смысле ложь, он сам понял, едва сказав. Поскольку днем, когда он начнет учиться, должен стать день его провала, день, когда он признается себе и другим, что он больше не поп-икона. А что такое вчерашние поп-иконы? Это бывшие. И скоро он станет самым молодым бывшим на свете. Ведь движение вниз уже началось. Пока едва заметное, но он это видит. Совершенно отчетливо. Им уже никогда не занять первой строчки в «Десятке хитов». Через год «Тайфунз» закончатся. Останутся в прошлом. Станут воспоминанием.