Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)

• Название: В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
• Автор: Владимир Обручев
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1994
• ISBN: 985-05-0110-3

"В дебрях Центральной Азии" (записки кладоискателя) — третья книга В.А.Обручева (после "Плутонии" и "Земли Санникова") Золото старых рудников, сокровища древних городов и храмов — всё это не без приключений достается главным героям книги…

Текст печатается по изданию: Обручев В.А. В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) М.: Географгиз, 1951

---

— Ну, попадёт ситец бездельникам ламам, а не бедным аратам! — сказал я.

— Неужели ты, Фома, считаешь всех лам бездельниками? — удивился Лобсын, очевидно обиженный моим восклицанием.

— А какую пользу монгольскому народу приносят ламы? Бормочут целые дни свои молитвы, зажигают лампады и курительные свечи перед статуями Будды и других богов. И так изо дня в день всю свою жизнь, прославляя Будду и перебирая свои чётки вместо того, чтобы выполнять какую-нибудь работу, ну хотя бы разводить огороды при кумирнях, учить аратов косить траву на удобных сырых местах, в долинах вдоль речек и ключей! Ведь сколько у вас каждый год гибнет скота от бескормицы зимой, от джута.[5]

— Конечно, немало, а в иные годы очень много и всегда у самых бедных, у которых скот захудалый, — подтвердил Лобсын.

— И ламы могли бы учить аратов сенокошению, устраивать орошение, где возможно, чтобы трава росла пышнее, а для скота строить из хвороста, из земли загоны, укрытия от зимних холодов и пурги вместо того, чтобы распевать молитвы с утра до вечера, бормотать «ом-мани-пад-ме-хум» в кумирнях и в своих фанзах.

— Ну, иные из них занимаются врачеванием, лечат бедных аратов, другие переписывают богослужебные, книги для новых кумирен.

— От врачевания лам, я полагаю, больше вреда народу, чем пользы, даже если учесть только прокорм и деньги, которые они от больных получают. И врачуют только немногие, которые этому где-то подучились, а большинство занято только богослужением. Ты сообрази, ведь третья часть мужского населения у монголов в ламском сословии состоит и живёт полностью за счёт труда остальных двух третей! Зачем настроили столько монастырей и кумирен с десятками и сотнями лам? Какая польза народу от них?

— Развлечения, праздники народу с песнопениями и представлениями устраивают! — защищался Лобсын.

— Вот именно, праздники и представления всякие, чтобы привлечь аратов и выманить у них подаяния и пожертвования на обстановку кумирен, на украшение богов, на богослужебные книги и, главное, на себя, на своё пропитание. Ведь ламам тоже каждый день есть-пить нужно, а сами они ничего не вырабатывают.

Этот разговор как-то неожиданно возник у нас, когда мы поднялись по крутому склону долины и уселись передохнуть на гребне, с которого чуть видны были в сумраке ночи юрты караульных на дне одной долины и огонёк у нашей палатки на дне другой поближе. Раньше мне как-то не приходилось поговорить с Лобсыном так откровенно и резко насчёт буддизма и ламского сословия, его существования за счёт бедных монголов: я обыкновенно щадил его религиозные убеждения.

Отдохнув наверху, спустились потихоньку к своей палатке. У Очира чай был готов, мы поели и улеглись спать, усталые после работы в руднике и подъёма в темноте на гору. Ночь прошла спокойно. Утром направились в обратный путь той же дорогой. Мальчика посадили на одну из вьючных лошадей поверх вьюка. Он начал привыкать к нам и помогал при сборе топлива. За 15 дней по той же дороге без особых происшествий мы вернулись в Чугучак.

По пути спрашивали во всех улусах относительно родителей мальчика, но ничего не узнали. Я решил оставить его у себя, как когда-то приютил Лобсына.

В августе мы опять снарядили большой караван и отправились с Лобсыном вести его. Очира взяли с собой на случай, если найдём его родителей. И в этот раз хорошо торговали и вернулись с прибылью.

Кварц с золотом, добытый в старом руднике, мы истолкли, промыли и извлекли из него фунта 4 золота. Зимой я опять съездил в Семипалатинск с сырьём и продал это золото в банке, закупил новый товар и вернулся в Чугучак. С приказчиком московских купцов Первухиным у меня было резкое объяснение. Я предъявил ему гнилой ситец, полученный от караульного, и потребовал обменять на хороший. Он, конечно, отказался, божился, что это не он продал гниль, что такого товара у него не было и нет. Я сдал ситец консулу и заявил ему о жалобах на приказчиков московских купцов. Он обещал написать в Москву и пригрозил довести до сведения министерств торговли и промышленности и иностранных дел об этих проделках.

Клады в развалинах древнего города Кара-Ходжа

Весной следующего года консул пригласил меня по спешному делу и сказал:

— Фома Капитонович, вы ведь теперь как будто полюбили путешествия с приключениями?

— Пожалуй, что так, Сергей Васильевич. Но откуда вы знаете о приключениях?

— Как не знать, слухом земля полнится, говорят. О ваших путешествиях с особыми задачами в Чугучаке поговаривают, вероятно, очень преувеличивают. Вот даже китайский амбань спрашивал меня, правда ли, что вы в Алтайских горах запрещённый золотой рудник посетили.

— Но, Сергей Васильевич, я же по торговым делам путешествую, узнаю, где лучше сбывать красный товар.

— Я так и сказал амбаню. Но на золотом руднике вы тоже по торговым делам были?

— А как же! Караульные рудника мне жаловались, что приказчик Первухин, который меня сменил у московских купцов, продал им гнилой товар. Помните, я вам об этом докладывал и даже гнилой ситец показывал, который караульные отдали мне, чтобы я обменял его на хороший.

— Как же, помню. Я в Москву и в министерство об этом писал.

— Ну, вот! И приключения разные в путешествиях, конечно, случаются. То волки нападут, то конокрады накажут, то верблюд заболеет, — без этого не обойдёшься.

— Так-так. Вы любите путешествовать и даже с приключениями. И вот сейчас хороший случай представляется. Сюда приехал один немецкий учёный, который раскопками разных древностей занимается. Он хочет проехать в Турфан, раскопать развалины какого-то древнего города. Ему нужен хороший переводчик и проводник для помощи в этой работе.

— Как же я с ним объясняться буду? Я по-немецки не понимаю.

— Он русскую речь понимает и сам кое-как говорит по-русски.

— А надолго ли ехать с ним? К половине августа я должен вернуться сюда, чтобы снаряжать свой караван.

— Ну, значит, три месяца времени у вас есть. Он идёт на 2–3 месяца.

— Он по своей воле приехал или по чьему-либо поручению?

— Послан какой-то немецкой академией. Имеет рекомендацию от нашего министра иностранных дел с просьбой оказать ему всяческое содействие. Поэтому он и явился ко мне.

— Он один или с прислугой? Старик или молодой?

— Средних лет. С ним молодой человек, секретарь, что ли. Этот по-русски — ни слова, но по-китайски говорит.

— Ну, что же, я поеду, если сойдёмся в условиях. Я в Турфане не бывал, интересно поглядеть, что он будет раскапывать! — сказал я и спохватился, что намекнул на свои приключения с раскопками.

Консул рассмеялся. Он, очевидно, знал больше о моих предприятиях, чем сказал мне.

— Где же мне искать его? Как его зовут? — спрашиваю.

— Зовут его профессор Шпанферкель. Странная фамилия, только у немцев такие бывают. По-русски это значит — поросёнок-сосунок. Приходите ко мне после обеда, и мы пойдём к нему. Он по соседству на постоялом дворе остановился, а сейчас к амбаню пошёл представиться, получить паспорт и распоряжение на отпуск лошадей по почтовому тракту в Урумчи.

После обеда пошли мы с консулом к профессору-сосунку. Нашли его на постоялом дворе в номере, т. е. просто в одной из комнат в глинобитной фанзе, занимающей одну сторону большого двора. Как во всех постоялых дворах Китая, пол в номере земляной, заднюю половину занимает лежанка — кан. Дверь прямо со двора, рядом с ней окно, белой бумагой заклеено вместо стёкол. Мебели — только простой стол и два табурета. Стены небелёные, потолок из хвороста, сверху покрытого глиной. На кане у немца был разложен багаж — чемоданов несколько, саквояж, кровать складная расставлена, пуховым одеялом покрыта. Сам он сидел у стола, бумаги просматривал.

Консул меня представил. Немец говорит:

— Прошу извинайт, каспадин консуль, принимайт вас такой перлоге, где я только два табуретка имею. Прошу сесть!

Консул занял второй табурет, я присел на край кана.

— Ошень примитив китайски отель! Я думаль, такой стари культур отеля лучше. Зачем эта гора, — он указал на кан, — половина комната занимайт!

— Это кан, лежанка. Зимой её топят и она тёплая, на ней китайцы спят как на кровати, — сказал консул.

— На этой пыль! Ушасно!

— Дальше хуже будет. Здесь есть окно, а на станциях тракта в Урумчи комнаты без окон.

— О, мейн гот! Нужно сидеть в темноте.

— Или держать дверь открытой!

— Ешше лючше! И китайсы стоять у дверь и смотреть, что ми делайт целый день.

— Они смотрят и через бумажное окно. Высунет язык, намочит бумагу, сделает дырочку и смотрит одним глазом в комнату. Потом другой, третий, так всю бумагу продырявят. Все хотят посмотреть ян-гуйцзе, заморских чертей, как называют иностранцев. Поэтому даже лучше без окна. Заперли свою дверь, и сидите спокойно.