Николай Колибуков - Аджимушкай

• Название: Аджимушкай
• Автор: Николай Колибуков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Я советовал Кувалдину взять руководство обороной в свои руки. Егор докладывал Правдину. Что тот сказал - не знаю. Сейчас, в изголовье у Правдива, держит в руках исписанные листки бумаги. "Нельзя медлить, Кувалдин!" - хочется сказать ему. После гибели Шатрова и выхода из строя Правдива в катакомбах наступило оцепенение. Что-то надо делать. Неужто Кувалдин не думает об этом?

- Готов? - заметив Егора, спрашивает политрук.

Напряженно вслушиваюсь в голос Кувалдина. Читает медленно, с расстановкой, словно боится, что Правдин устанет слушать.

"Товарищи арьергардники, все, кто сейчас находится в катакомбах! Мы попали в сложную и очень тяжелую обстановку. Но это не значит, что мы лишены возможности сражаться с гитлеровскими захватчиками. Все мы тут - советские люди, многие из нас коммунисты, комсомольцы. А это значит, что мы и под землей, испытывая невероятные трудности, обязаны найти в себе силы и умение беспощадно мстить врагу, всеми доступными средствами наносить ему урон.

Именем Родины, партии большевиков, Советского правительства приказываю:

Параграф первый

Из всех оставшихся сил и средств сформировать две роты, которые свести в особый батальон подземной обороны Аджимушкайских катакомб.

Параграф второй

Командирами назначить: первой роты - лейтенанта Донцова Захара Ивановича; второй роты - старшего лейтенанта Запорожца Никиту Петровича.

Командирам немедленно приступить к формированию подразделений и ожидать дальнейших указаний.

Параграф третий

Создается взвод разведки в составе двадцати человек. Командиром взвода назначается боец Чупрахин,

Параграф четвертый

Создается из восьми человек хозяйственный взвод во главе с бойцом Али Мухтаровым. Командиру взвода немедленно ПРИСТУПИТЬ к выявлению продовольствия, водных источников, боеприпасов, медикаментов, медицинского персонала.

Параграф пятый

Для поддержания особо строгого порядка и дисциплины, диктуемых трудностями обстановки, учреждается военный трибунал. При разборе дел о нарушивших порядок и воинскую дисциплину трибуналу руководствоваться советскими воинскими законами, требованиями обстановки, честью и совестью бойца Красной Армии.

Установить для провинившихся следующие меры наказания:

1) За трусость и неповиновение командиру - расстрел.

2) За менее тяжелые преступления - 15 лет строгого тюремного заключения. Срок заключения осужденный отбывает немедленно по выходе из катакомб.

Члены трибунала не освобождаются от своих служебных обязанностей и разбирают дела провинившихся в порядке общественного поручения, исходящего от комиссара полка.

Приказ вступает в силу немедленно.

Приказ подписали:

Командир батальона лейтенант Кувалдин

Комиссар батальона политрук Правдин

Егор передает приказ политруку.

- С людьми, которые упоминаются здесь, разговаривал? Они согласны? спрашивает Правдин.

Политрук тыльной стороной руки вытирает лицо. Ему трудно говорить. Он то и дело облизывает пересохшие губы. Под раненой ногой не скатка шинели, а бурый холмик, набухший кровью.

- А другие как? - продолжает интересоваться он.

- По-разному смотрят. Есть и зайчонки. Сегодня один такой руку на себя поднял.

- Плохо... Надо наводить порядок. Ведь мы можем это сделать, лейтенант Кувалдин?

- Наведем, Василий Иванович.

- Обезножил я, - закрывая глаза, говорит политрук. - А приказ немного суров... Пусть будет таким... шатровским приказом. Но батальоном ты будешь командовать, а под всеми приказами ставь имя Шатрова... Полегчает мне поговорим подробнее. - Чтобы скрыть боль, отворачивается в сторону.

- Приказ хороший, - шепчу я Егору. - Созывай бойцов.

- Поддерживаешь?

Кувалдин медленно поднимает голову и в упор смотрит па меня. Не знаю, что он видит на моем лице, только вдруг протягивает руку:

- Спасибо, находись при мне.

Возвращается Чупрахин. Он приводит с собой девушку. У нее черные, с прищуром глаза, на щеках веснушки, из-под шапки выглядывают короткие пучки светлых волос. Через плечо - пухлая медицинская сумка.

Иван докладывает:

- Привел, Егорка. Чистый хирург. Не узнаешь? Маша Крылова. А как он? взглядом показывает на политрука.

Маша разбинтовывает ногу. Осмотрев стопу, она по-книжному заявляет:

- В учебнике полевой хирургии подобные случаи не описаны, и я не могу рисковать вашей жизнью...

- В учебнике? - произносит Правдин. - Режь, сию минуту освободи меня от этого груза. Стопу не спасешь.

- Вы шутите! - продолжает возражать Крылова, ища взглядом сочувствующих.

Мы все отворачиваемся. Только один Чупрахин не отвел глаз: он так повелительно глядит на хирурга, что девушка чуть вздрагивает, молча опускается и вновь начинает осматривать раненую ногу.

- Вы приказываете? - обращается она к Правдину.

- Да, - коротко, с легким стоном подтверждает политрук, шире открыв глаза.

- Хорошо. Вы будете моим помощником, - решительно обращается Маша к Чупрахину.

- Это я могу, - живо откликается Иван. - Хоть главврачом, только бы поднять политрука.

- Остальных попрошу, - продолжает Маша, - держать товарища, да покрепче, чтобы ни одним мускулом не пошевелил.

Операция продолжается томительно долго. Лежу на правой руке Правдина. Он не стонет, только чуть-чуть подергивается. Хочется, чтобы политрук стонал, кричал, чтобы слышали все. Нет, молчит и молчит. Мелкая дрожь передается мне, чувствую испарину на лбу, соленые капли попадают на губы. Маша тяжело дышит, изредка шепотом перебрасывается с Иваном. Голос у Чупрахина глухой, даже трудно разобрать слова. Вижу в нескольких шагах бойцов. Они неподвижны. Звук пилы проникает в мозг, наполняет все тело. А время так медленно идет. Хочется услышать голос политрука, живой его голос. Молчат и Кувалдин и Мухтаров. Минуты превратились в вечность. Можно создать образ вечности из того, что сейчас чувствую и вижу. Это не так трудно, сам частичка вечности: состояние такое, будто меня самого пилят.

- Отпустите, все готово...

Лицо у политрука бескровное. Дрожат сомкнутые веки. Разомкнет ли он когда-нибудь их? Маша сидит возле своей сумки, еще держа в руке шприц. Нет, она не ответит на наш молчаливый вопрос. Бойцы приблизились вплотную. Кто-то громко вздыхает. Слышится шепот Панова:

- Отходился, значит...

Чупрахин резко поднял руку и гневным взглядом уколол толстяка в лицо. Веки у Правдина сильнее дрожат. Медленно обнажаются зрачки. Шевелятся губы:

- Кувалдин... читайте приказ...

- Политрук живой, с нами! - радостно вскрикивает Кувалдин и бежит к ящику, стоящему неподалеку. Вскочив на него, он потрясает листками бумаги: Товарищи! Именем Родины... приказываем...

"Приказываем..." - повторяется эхо в темных отсеках.

Теперь бы сообщить в Москву: продолжаем сражаться.

- 6

Егор склонился над схемой катакомб. Чертеж нашли в планшете Шатрова, Теперь нам легче разобраться в подземных ходах.

Западный сектор обороняет старший лейтенант Запорожец Никита Петрович. Его мы мало знаем: Егор познакомился с ним после неудачной попытки выйти из катакомб и прорваться к своим войскам. По словам Кувалдина, Запорожец сообщил ему, что он уже два дня с группой красноармейцев обороняет западный вход в подземелье. Именно поэтому старший лейтенант и был назначен командиром роты. Сейчас мы - Чупрахин, я и Мухин - должны отправиться к Запорожцу и помочь ему в организации роты.

Кувалдин показывает на схеме наш маршрут движения. Он говорит так, как будто мы должны идти не под землей, в кромешной темноте, а там, на поверхности, где видна каждая складочка местности, каждый ориентир. Конечно, Егор понимает, какие трудности лежат у нас на пути, но сейчас напоминать о них - все равно что предупреждать человека, переходящего вброд речку, не замочить ноги.

Мы уходим. Впереди идет Иван. В темноте его совершенно не видно. Благо, что Чупрахин по своему характеру не может и двух минут молчать: его воркотня, замечания по адресу своего деда дают нам возможность точно следовать за ним.

В пути находимся уже около часа. Все чаще и чаще натыкаемся то плечом, то головой на острые ребра камней. Мухин ростом ниже нас, ему меньше достается, и он иногда поторапливает Чупрахина:

- Чего остановился, матрос, шагай, шагай,

- Так стукнулся лбом, искры полетели из глаз,

- А ты пригнись, - советует ему Алексей,

- Смотри, как соображает! - шутливо замечает Иван, - Гений! И чего ты, Алексей, так поздно родился. Появись на свет раньше лет на пятнадцать, смотри, в генералах ходил бы, фронтом командовал, а мы бы и синяков не имели.

- Ты что думаешь, командующий виноват? - серьезно спрашивает Мухин.

- "Думаешь"! - повторяет Чупрахин. - Вон позапрошлой ночью слышал я спор. Вот те думали! Один говорит: Шапкин виноват в том, что нас гробанул немец, другой отвечает ему: нет, это ты, сукин сын, плохо ставил мины.