Николай Колибуков - Аджимушкай

• Название: Аджимушкай
• Автор: Николай Колибуков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Ты думаешь, он поднимется? - опять слышу чей-то голос, который кажется мне знакомым.

- Мама, кто здесь?

Напрягаю зрение и вдруг отчетливо вижу Аннушку. Она сидит рядом и все еще держит свою руку на моем лбу. На какое-то время чувствую просветление в голове, хочется рассказать, как все произошло, как убил Шапкина.

- Он хотел нас выдать фашистам...

- Бурса? - это голос Чупрахина. - Ты молчи... молчи...

Весь дергаюсь, пытаюсь подняться.

- Не верите?..

- Лежи, лежи...

Все куда-то убегают. "Бросили", - решаю.

Частые выстрелы, перемежающиеся с сердитыми раскатами гранатных разрывов, на некоторое время заставляют подумать о другом: "Что там?" Срывая с себя шинель, встаю на колени и беру автомат. Впереди, где обозначается выход, вижу голубое небо, на котором вдруг вырастает черный с огненными лепестками взрыв.

- Иди вперед, что прячешься? - кричу на себя.

Кто-то подхватывает под мышки, тащит в темноту. Плыву, то поднимаясь, то опускаясь, словно на волнах. Некоторое время чувствую запах моря, слышу характерный всплеск воды. Крутая волна сбивает с ног. Падаю, задыхаясь без воздуха. Рядом появляется старший лейтенант Сомов.

- Вперед!

Напрягаю силы... Руки тянутся к берегу. Пляшут огненные столбы причудливо, суматошно. Пламя лижет лицо, грудь.

- Егор, помоги!..

На песчаной отмели замечаю мать.

- Мама, мама... уходи... Опасно здесь.

Но она бросается ко мне. Никогда не видел ее такой решительной. Подхватив меня, прижимает к груди, целует в лоб. А губы ее горячие, как раскаленное железо.

- Лежи, лежи, они сюда не посмеют прийти.

- А-а, это ты, Аннушка...

И снова темнота. Кто-то раскрывает мне рот, чувствую, как потекла вода. Жадно глотаю. Делается легче.

Подходит Кувалдин. Из-за его плеча вижу вытянутое лицо Мухина.

- Воды...

Алексей опускается на колени. В руках у него фляга.

Отвинтив крышку, убеждается, что в посудине воды ни капли нет. Чупрахин выхватывает из рук Мухина флягу, бежит к выходу.

- Куда? Стой! - вслед ему потрясает автоматом Кувалдин.

- Я сейчас...

- Стой, тебе говорят!..

- Я сейчас! - не останавливаясь, кричит Чупрахин.

- Убежал, - шепчет Мухин. Он подходит к моему автомату и носком сапога подвигает оружие ко мне. Лицо Алексея приподнято кверху, сухие губы, дрожа, что-то шепчут, догадываюсь: "Один патрон берегите для себя".

- Алеша! - вскрикиваю я. Но Мухин уже скрылся за камнем, ушел к Кувалдину.

Темное пятнышко канала ствола смотрит в лицо. Остается только протянуть руку, оттянуть спусковой крючок и нажать на него.

- Пусть будет так.

Уже не чувствую ни жары, ни сухости во рту. В голове ни одной мысли. Под рукой какой-то прохладный твердый предмет упирается в подбородок. Что это? Автомат.

Надо мной склоняется Аннушка:

- Коля! Что ты!..

Рука разжимается, и оружие, скользя по груди, с легким цоканьем ударяется о камень.

- Ребята! Есть вода! - слышится голос Ивана. Навстречу Чупрахину выбегают из-за камней Кувалдин, Мухин.

- Жив?

- Что за вопрос! - держа в цуке флягу, отвечает Иван. - У разминированных фашистов достал воду. Оказывается, мы ухлопали четырех гитлеровцев. Лежат они, беспризорные, при всей экипировке...

Катакомба наполняется гулом автоматных очередей. Сбрасываю шинель и пытаюсь подняться. Голова тяжелая, будто вместо шапки на ней пудовый слиток свинца. Стены, пол, вздрогнув, рванулись мне под ноги, кругом все поплыло, закружилось. Густая темнота хлынула в убежище. Ничего не видать. И хотя бы кто-нибудь произнес слово. Ушли? Нет, слышу тяжелое дыхание.

- Досиделись! - это Мухин говорит. - Из-за одного теперь погибнем все, - шепотом продолжает Алексей.

- Скорее ложись и протягивай ножки, а то опоздаешь на тот свет, сердито возражает Чупрахин. - Не то говоришь, Алеша. Разве можно товарища бросить!

- Что же делать?

- Есть голова, есть руки, значит, не все потеряно.

- Правду говоришь, Егор. Главное - не опускаться ниже ватерлинии, держаться, как положено. Понял, Алеша? Где ты тут стоишь? Вот моя рука... Понял? Нет. Тогда не надрывайся, а то еще воспаление мозга схватишь, а "скорой помощи", тут, по всей вероятности, нет... Егор, командуй, ведь я тебя генералом нарек.

Аннушка кладет флягу на грудь. Прохлада притупляет боль. Глаза смыкаются. Хочется спать, я еще силюсь услышать голоса, разобраться, что произошло, но дремота все крепче и крепче сковывает.

- 2

Я уже не сплю, лежу с открытыми глазами, но темнота все та же плотная, как повязка из черного крепа. В конце концов, что случилось, почему ничего не вижу? Встаю на ноги, делаю несколько шагов. Плечом ударяюсь о ребристый камень.

- Егор! Где вы?

"Вы-вы", - отзывается далеко под сводами катакомбы. - Ловлю чью-то вытянутую руку. Без труда узнаю: это Аннушка. Сверху доносятся глухие, но настойчивые удары, напоминающие стук дятла.

- Что случилось?

Ладонь Аннушки скользит по лицу, лбу, пальцы теребят волосы.

- Упала, совсем нет температуры, - радостным голосом говорит Сергеенко. - Товарищи, у него нет температуры!..

- Аня, почему я ничего не вижу?

- Присядь, не стой на ногах. Сейчас все расскажу... Настойчиво трудится дятел. Его стук отдается в голове.

- Кто это стучит?

- Теперь бы тебе крепкого чая...

Приподнимаюсь и трясу Аннушку за плечи:

- Почему я ничего не вижу? Что это за стук? Говори: я ничего не боюсь. Слышишь, ничего!

- Ничего? - после минутного молчания спрашивает Аннушка. - Тогда слушай.

Голос у нее немного простужен. Слушаю плохо, жду ответа на свой вопрос и боюсь, что ответ будет слишком суров.

- Немцы взорвали выход из катакомбы, замуровали. Но это не страшно. Мы все равно выйдем отсюда. Слышишь стук? Это Егор с ребятами делает пролом.

- Так, значит, я не ослеп! - от радости пытаюсь вскочить на ноги. Мне уже легко, только еще саднят царапины на лице да дрожат полусогнутые пальцы.

- Чудак! - сдерживая меня, ласково говорит она. - Поднялся, и хорошо. Теперь и нам будет легче.

Стук лопат обрывается, и сразу в катакомбе наступает тишина. Моя голова лежит на плече Аннушки, и я слышу, как гулко бьется ее сердце.

- Успокойся, Коля, - шепчет Аннушка.

- Товарищ интендант, отзовись!

- Это Чупрахин, - поднимается Аннушка. - Они идут обедать... Сюда-а, прямо, прямо! Мы тут! - громко кричит она.

По топоту ног догадываюсь: впереди идет Кувалдин, за ним бесшумно шагает Чупрахин. Он всегда так ходит, словно боится кого-то потревожить.

- Прямо, прямо! - зовет их Аннушка. - Вот так... Садитесь.

Она пошуршала в сторонке, звякнула пустым котелком и первым позвала Мухина:

- Получай... Осторожно, не урони!

- Тут же ничего нет...

- Т-с-с... Чупрахин!

- Есть такой!.. Ого! Как в ресторане... У нас на флоте так не кормили порция на троих, а одному досталась.

- Передай это Николаю.

Иван дает мне кусочек твердого хлеба.

- Ешь осторожно, долго не ел, как бы плохо не было. Так рекомендуют врачи... У них на этот счет целая наука, режимом называется, - предупреждает Чупрахин.

Подношу к губам хлеб и тут только ощущаю голод. Но я не ем, прислушиваюсь, как другие поедают свой паек. Громче всех трудится Иван. Он подозрительно чавкает. Хватаю его за руку, и тотчас все становится ясным,

- Зачем так, товарищи? Возьмите хлеб. Вы работаете...

Егор берет меня за плечи:

- Ешь, тебе говорят. Приказываю. Понял?

Молча съедаю хлеб. Аннушка подает флягу с водой:

- Запей, три глотка, не больше.. Вот так...

- Пролом нам не осилить, - вздыхает Мухин, - который день ковыряемся, а толку нет...

- Егор, прикажи ему молчать, иначе у меня в грудях закипит, и тогда я не ручаюсь, что не ошпарю его кипятком.

- Ни к чему сейчас твой кипяток, - упорствует Алексей.

- Аня! - взвизгивает Чупрахин. - Закрой потуже уши, я сейчас отругаю Алешку такими словами, что у него черти перед глазами запляшут.

- Не запляшут, - упорствует Мухин. - Мне все равно. Выхода нет. Слышите? Все равно...

- Ах ты хлюпик! Где ты тут есть?

- Чупрахин, отставить! Мухин, иди сюда. - Егор усаживает Алексея рядом с собой. Алексей, видимо, не впервые высказывает такие мысли за эти дни.

- Ты бы спел, Алеша, - отзывается Кувалдин. - Спой, повесели душу. Знаешь, солдат - это крепкое дерево, он умирает стоя. Невелика смелость пустить себе пулю в лоб или назойливо повторять: нет выхода. Надо быть такими, как старые революционеры-большевики. Они на расстрел шли с песнями. Помнишь: "Замучен тяжелой неволей, ты славною смертью почил"? Эту песню любил Ленин...

- Немного ослаб я, - признается Мухин. - Но вы ругайте, ругайте меня, поднатужусь.

- Каков, а? - комментирует Чупрахин. - С таким мы горы свернем. Егор, приказывай долбить этот проклятый потолок.

- Пошли! - распоряжается Кувалдин.

Уходим все. На месте работы меня усаживают на шинель, а сами поднимаются куда-то наверх. Раздаются удары, гулко падают камни. Долбят молча, только изредка слышатся отрывистые фразы: