Кларисса Пинкола Эстес - Верный садовник. Мудрая сказка о том, что никогда не умрет

• Название: Верный садовник. Мудрая сказка о том, что никогда не умрет
• Автор: Кларисса Пинкола Эстес
• Издательство: Издательский Дом «София»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9550-0640-0

«Верный садовник» — это сказка О Том, Что Никогда Не Умрет. Можно без преувеличения утверждать, что Клариссой Эстес создан образец настоящей литературы — она сумела пробудить в читателе самое сокровенное: неумирающую надежду, дарующую силы выстоять даже в немыслимых и тяжелейших испытаниях, которыми оказалась столь богата нынешняя эпоха.

---

Он засмеялся и, подмигнув, опять подправил мою мотыгу.

Мы шли в сумерках, а выжженная земля тихо дремала под звездами.

И пока мы мирно спали в своих кроватях, на крыльях ветра со всех концов мира начали слетаться на наше поле семена.

И получилось так, что понемногу это поле, очищенное огнем, выспавшееся под паром, притянуло к себе как раз нужных странников, как раз нужные семена. В положенное время на нем выросли маленькие деревца. Там были дубки и белые сосны, белый и красный клен и даже ивы и вербы — все они нашли дорогу к нашему гостеприимному полю, где их ждали плодородная почва и подземные воды. Для дядюшки они были словно молодежь, которая собралась на старой танцплощадке после войны. Он просто сиял от счастья, и я, как елочка из сказки, тоже чувствовала себя совершенно счастливой.

Прошло много времени — потому что деревья растут нескоро, — и на нашем поле поднялся небольшой лесок с густой травой и подлеском, где зимой было так хорошо строить снежные крепости, со множеством укромных уголков, где могли играть и прятаться дети, с маленькими солнечными полянками, где любой путник мог найти приют и уединение для молитвы и размышлений. Этот лесок стал домом для рыжих и черных иволг, алых кардиналов и голубых соек, которых мы называли «Божьими лесными драгоценностями». Там порхали бабочки, легонько приземляясь на самые тонкие травинки, чьи зеленые лезвия едва-едва качались под ними.

А поутру, если случалось встать спозаранку, в течение всего лишь нескольких минут можно было видеть серебряные нити росы, очерчивающие своим мягким мерцанием каждое дерево, каждый цветок — насколько хватало глаз. Словно тонкие струны света, они окаймляли каждую колючку, каждый листочек, каждый иззубренный край травинки, каждую линию узора древесной коры, каждую забытую ребенком игрушку. С первыми лучами солнца наше бывшее поле, а ныне густое лесное царство, начинало сиять словно дворцовые покои, где каждая грань принимала солнечный свет и тысячекратно возвращала его удивленному миру. Мы с дядюшкой пребывали в непоколебимой уверенности, что стоим посреди Эдемского сада.

С тех пор прошло сорок пять лет. Дядюшке суждено было прожить еще очень долго; его жизнь была живой иллюстрацией той неизменной и неодолимой силы, что вопреки всему движет все человеческие существа к новой жизни, какой бы огонь ни спалил их дотла.

И все это время, пока он помогал засевать поля внешнего мира, его внутренние поля, отдыхавшие до поры до времени под паром, воспряли и приняли в себя семена новой жизни. Дремавшая в нем сила собралась и прорвалась из земли навстречу солнечному свету. Он пророс сквозь пепел, покрывавший его пустое и заброшенное поле. Мне посчастливилось своими собственными глазами увидеть, как райский сад расцвел в нем вновь.

Когда же пришло ему время покинуть этот мир, он просто рухнул, как старое, источенное временем дерево. И, подобно огромному дереву, которое упало, но не лишилось своих корней, он еще несколько лет продолжал отважно выпускать то там то сям свежие зеленые листочки, пока однажды ночью, когда ветер подул в нужном направлении, последние привязывавшие его к земле узы распались и он наконец обрел свободу.

Я много горевала тогда и горюю до сих пор по двум покинувшим нас душам: по доброму старику, который был моим дядюшкой… и по несчастному «Тому человеку», который вовеки остался верен себе.

Уроки моего дядюшки, уроки рощ и лесов, оставшихся в Старом Свете, уроки спящих под паром полей, уроки наших историй, родившихся в горниле войны, голода и надежды, — все они до сих пор живы во мне и через меня — в моих детях, и в детях моих детей, и, я надеюсь, будут живы в их детях тоже.

Я чувствую, что дух дяди Зовара жив. Его истории и истории «Того человека», принесенные из Старого Света и прижившиеся в Новом, живут в каждом пустом поле, в каждом, кто берет на себя труд и счастье быть хозяином и терпеливо ждать, когда Божий ветер принесет новые семена. И это непременно случится. Я совершенно уверена, что в каждом спящем месте уже сокрыта новая жизнь, которая ждет только одной ей ведомого сигнала, чтобы появиться на свет. И самое удивительное, что она непременно появится — желаем мы того или нет. Можно пытаться всячески ее выкорчевать, но она будет вырастать снова и снова. Новые семена будут прилетать на крыльях ветра, который непременно придет и даст нам возможность вернуть себе свое сердце, измениться и исцелиться — и снова выбрать жизнь, а не смерть, пережив все потери. В этом-то я совершенно уверена.

Что же это такое — То, Что Никогда Не Умрет? Это и есть та великая сила, которая живет внутри нас, которая сильнее нас, которая несет новые семена на все бесплодные и истощенные земли, чтобы вновь засеять почву, чтобы жизнь продолжалась и дальше. Это именно та сила, настойчивая, верная, любящая, таинственная, величественная и древняя, что превосходит всякое разумение.

Эпилог

Закончив эту книгу, я выглянула в окно, чтобы посмотреть на маленькую рощицу, которую высадила три года назад, когда только приступила к написанию «Верного садовника». Тем и другим — книгой и рощей — я решила почтить память дядюшки и всех прочих моих родственников-беженцев, как своего рода молитвой за тысячи тех, кому по воле судьбы, а не по собственному желанию приходится следовать неведомым и тяжким путем.

Чтобы дать жизнь этой молитве, я начала с того, что вскопала широкую грядку и полила ее водой. Потом обвела ее со всех сторон канавой и развела огонь, горевший в этот безветренный день абсолютно ровно[14]. А потом оставила землю под паром.

В последующие годы эта земля не раз, надо признаться, была полита слезами, так что можно считать, что ее крещение состоялось.

Потом я долго ждала, наблюдая за небольшим прямоугольником пустой земли. Найдет ли в самом сердце города хоть одно семечко дорогу к моему полю?

Соседи и просто прохожие спрашивали, кто это у меня во дворе бесчинствовал. Почему так пустынно? Ведь я, кажется, собиралась посадить здесь кентуккийскую фиалку? А не то бы просто построить на этом месте, скажем, большой гараж? Я молча стояла над моей спящей землей.

— Что это такое здесь будет?

— Частный лесопарк.

Пожав плечами, люди отправлялись дальше по своим делам.

Подошел взглянуть полицейский: он прослышал, что в его районе кто-то собирается устроить целый лес в палисаднике.

— На лес вообще-то мало похоже, — заметил он.

— Надо подождать.

— А если все это незаконно?

— Как видите, пока что это просто грядка на свежем воздухе[15].

— Ну-ну — только и сказал страж порядка.

А на второй год случилось чудо. На моем спящем поле начали появляться крохотные деревца — настолько крохотные, что меня так и подмывало сказать окрестным ребятишкам, будто в них живут эльфы. Там был малюсенький побег ели, кленчик с красными листиками и семь детенышей лавра, чья мама росла дальше по улице.

К концу третьего года у меня было уже два клена высотой по четыре фута каждый, пятнадцать лавров, два ясеня по пять футов, три каштана, успевших дважды зажечь свои золотистые свечки, и двадцать семь вязов.

Удивительно, но, казалось, сама земля вспомнила свои самые древние законы, потому что под деревцами начал расти плющ, и дикий виноград, и другие ползучие растения. Клевер покрыл делянку густым зеленым ковром. Воробьи, дятлы и прочие мелкие птицы натаскали сюда всевозможных семян. Тут и побеги лесной земляники, и дикий лук. Здесь и yerba buena, и мята, и yanica, и другие лекарственные травы, словно сама природа решила снабдить меня не только красивыми, но и целебными растениями.

На этом кусочке живой земли, некогда пустынном и унылом, поселились бабочки, летучие красотки в ярких нарядах, и цикады — не те утомленные городские жительницы, что едва могут выдавить из себя «тр-тр», а здоровые селянки, голосящие в четыре глотки, что колокольчики, свое «тртртртртртртр». Зимой для сада имеется хорошая защита от северных ветров — старый деревянный забор. А звезды небесные изливают свое серебристое сияние на еще один возрожденный закуток Эдемского сада.

Это чудо новой жизни, родившейся из спящей земли, — очень-очень старая история. В Древней Греции Персефону, юную богиню весны, похитили и без конца держали в плену под землей. В это время Деметра, ее мать-земля, так тосковала по своей утраченной дочери, что стала бесплодной, и тогда началась холодная и безжалостная зима. Когда же Персефону наконец освободили из царства мертвых, она вернулась к живым, и там, где ее босые ноги ступали по бесплодной земле, та вновь рождала цветы и зеленые побеги.

Устраивая этот маленький городской садик, я думала о своей приемной семье, об этих верных и преданных людях, которые вопреки судьбе стали для меня самыми близкими и родными. Каким образом могло так получиться, что несчастное дитя повстречало не менее несчастных, но не павших духом людей из совершенно другой страны, принадлежащих к совершенно другой культуре, остается непонятным. Я вижу в этом перст судьбы или, как у нас говорят, «Божье разумение и Божье произволение».