Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри

• Название: Фанфан и Дюбарри
• Автор: Бенджамин Рошфор
• Жанр: Исторические приключения

Историю своего героя Бенжамин Рошфор прослеживает сквозь годы детства, которое Фанфан провел подкидышем в парижском предместье Сен-Дени в компании таких же беспризорников и шалопаев, где он впервые влюбился и познал таинства любви и откуда отправился в "большой мир" — в странствия по всей Франции, где пережил свои безумные приключения, пока не был мстительной любовницей буквально продан в армию.

---

Лафайет? Имя это ему ничего не говорило. Кто это, он узнал лишь через пару дней после отъезда из Бордо, когда они добрались до небольшой испанской гавани, именовавшейся Лос-Пасайос. Разумеется, Фанфан проспал не всю дорогу, но ни в баркасе, ни в карете, ни на паруснике, ждавшем их в какой-то бухте, никто — ни Оливье, ни капитан Ле Бурсье, ни Сайлас Дин, ни Тюльпан — не обменялись ни словом, словно участники какого-то таинственного заговора, которым нужно было выполнять приказ "ни слова при чужих, повсюду вражеские уши, враг подслушивает".

Итак, участники таинственной экспедиции в пути вообще не познакомились, и объединяло их только совместное молчание. Только потом, когда они попали в Лос-Пасайос, и лишние уши исчезли, сэр Сайлас Дин, сняв свою треуголку, приветствовал Тюльпана, сказав с сильным американским акцентом:

— Благодарю, что вы с нами. Будущие поколения этого не забудут. Я тот, кто уже несколько лет по всей Европе собирает людей и средства для американских повстанцев.

А капитан Ле Бурсье добавил:

— А я буду иметь честь командовать этим кораблем! — и показал на прекрасный бриг, стоявший на якоре у безлюдного побережья и здесь, в Испании, носивший прекрасное французское имя "Ля Виктори", на что капитан заметил:

— Победа свободы для людей всего мира!

— Что это значит? — обратился Тюльпан к Оливье Баттендье, который, судя по его поведению, уже ощущал, как входит в Историю.

— Узнаешь на борту, — ответил Оливье.

И Тюльпан зашагал за почтенным капитаном Ле Бурсье и щеголявшим воинской выправкой Сайласом Дином, которые уже были на трапе. Тюльпану любопытно было, какое отношение имеет бриг к свободе всей Земли и за что будущие поколения будут ему благодарны.

***

На палубе брига находилась группа мужчин, все лет двадцати пяти-тридцати, все в приподнятом настроении. Один, бывший постарше, шагнул навстречу Баттендье, а Ле Бурсье и Сайлас Дин, приветствуемые остальными, скрылись в трюме. Мужчина, которого Баттендье именовал "мсье барон", сказал ему:

— Рад снова встретиться с вами, дорогой мсье. Маркиз вас ждет, чтобы рассчитаться. Заплатит вам из своей личной казны. На цене в сто двадцать тысяч франков вы по-прежнему настаиваете?

— Боюсь, мсье барон, что дешевле продать я не смогу! Рад был бы помочь в таком важном деле, но цену снизить не могу ни на су! — ответил Баттендье, который хоть и участвовал в "историческом событии" (как говорил Тюльпану) и восхищался "величием этого дела" (какого, черт возьми?) — оставался той же самой акулой, как назвала его однажды Аврора, чтобы избавить Фанфана от угрызений совести, что наставляет Оливье рога.

Велев Тюльпану подождать его, Баттендье вместе с бароном исчез под палубой. Минут через двадцать вернулся, и судя по тому, как розовели его щеки и горели глаза, ясно было, что потяжелел на те 120 000 франков!

— Маркиз де Лафайет тебя сейчас примет! — сообщил Оливье Фанфану. — Я рассказал ему, как ты горишь желанием с ним познакомиться!

— Что? Да плевать мне на него! — выкрикнул Фанфан. — Что это все значит? Объяснишь ты мне, наконец, почему я должен трястись с тобой в карете, баркасе и на каком-то паруснике двое суток в обществе двух типов, которые словно аршин проглотили и изрекают какие-то непонятные вещи? И я хочу знать, с чего я должен быть вне себя от счастья, что увижу кого-то, чье имя даже никогда раньше не слышал?

Оливье даже расстроился.

— Если человеку, которого ты так неуважительно поминаешь, удадутся его планы, то в каждом американском городе будут улицы его имени! А если ему повезет во всем, то и в Париже памятник поставят! Ты вообще не понимаешь я даю тебе возможность завести потрясающее знакомство, которое в будущем весьма пригодится!

Мы с вами знаем, как многого ожидал Оливье Баттендье от Фанфана в будущем. При этом Баттендье думал и о том, что блестящее будущее для королевского бастарда — это хорошо, но много может возникнуть и препятствий — и в этом случае нельзя упускать случая познакомиться с влиятельным человеком! А в этом случае Оливье не без оснований мог рассчитывать, что если Лафайет не пойдет на дно вместе с "Ля Виктори", то вполне может стать великой личностью, а такой человек — хотя и находившийся тогда в бегах — по возвращении в Европу может захотеть слегка отомстить нынешней королевской власти, взяв под опеку бастарда короля!

Эти далеко идущие планы мы можем счесть слишком смелыми и небескорыстными, но вспомним — все они были плодом любовной заботы идеального отца Оливье Баттендье о своем сыне Жозефе-Луи.

— Ну ладно! — согласился Тюльпан. — Только какая мне от этого знакомства польза?

— Черт побери, это покажет будущее!

— Насколько я понял, ему ещё нужно добиться, чтобы его имя стали присваивать улицам в американских городах?

— Полагаю, для этого он туда и отправляется.

— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься сражаться на стороне американских повстанцев против Англии? Вот это по мне! — заявил заинтригованный Тюльпан.

— Ну, видишь, голова садовая! Я ему рассказал о твоих подвигах в Англии и он горит желанием с тобою познакомиться!

— Ну нет, теперь горим желанием мы оба! — рассмеялся Тюльпан. — Эй, твой барон зовет нас, пойдем взглянем на достопочтенного маркиза!

Достопочтенному маркизу Лафайету было двадцать лет — и это было первым сюрпризом для Фанфана, когда, войдя в капитанскую каюту, увидел, как навстречу идет красивый юноша, розовощекий, с романтическим взглядом — и подает ему руку!

Для человека, чьим именем будут называть улицы и станут ставить памятники, маркиз де Лафайет выглядел совсем не гордым!

Теперь, нам кажется, мы исправляем упущение Истории, описывая встречу двух легендарных героев Франции, — встречу генерала маркиза Лафайета и Фанфана-Тюльпана, которые сразу понравились и оценили друг друга. Впрочем, ничего удивительного: они же были сверстниками!

Лафайет высоко оценил подвиги Фанфана в Вуди Хилл, Тюльпан поблагодарил и выразил признательность. А после нескольких любезных фраз Лафайет вдруг с улыбкой сказал:

— Знаете, мсье де ля Тюлип, я полюбил Америку, едва услышав это слово, а когда узнал, что Америка сражается за свое освобождение, во мне вспыхнуло желание пролить за неё кровь. Поэтому я здесь, на корабле, которым к счастью обеспечил меня мсье Баттендье (Оливье при этих словах глубоко поклонился, почувствовав, как овевают его возвышенные крылья Истории), которому я выражаю глубокую мою благодарность (Оливье опять поклонился). И вижу, что друзья мсье Баттендье — (то есть Фанфан) — люди в моем вкусе!

Теперь глубоко поклонился Фанфан, ответив:

— Монсеньор маркиз, это вы — человек в моем вкусе!

Лафайет пылко и убежденно заявил:

— Американцы любят свою страну и сражаются против английской тирании. Никогда ещё цели у людей не были столь благородны! Это первый бой за свободу, и его неудача означала бы утрату всех надежд на будущее!

Слова эти напомнили Тюльпану несчастного Гарри Латимора, с которым они копали тоннель в Вуди Хилл, и он почувствовал, как в нем вновь вспыхивает пламя, затянутое было пеплом комфорта, как к нему возвращается тяга к приключениям и прежде всего — желание увидеть, как рушится деспотизм, и вместе с ним — и герцог Шартрский.

— Вы скоро отплываете, маркиз?

— Чем раньше — тем лучше, поскольку во-первых генерал Вашингтон назначил меня генералом армии Соединенных штатов, и во-вторых потому, что английский посол — и мой тесть, герцог Айенский, — сделали все возможное, чтобы мсье министр Морепа воспрепятствовал моему отъезду! Королем выписан ордер на мой арест, так что теперь я стою одной ногой здесь, на корабле, а другой — в Бастилии! Вы же знаете, как обстоят дела: Франция сейчас не воюет с Англией, и именно теперь, хотя и временно, придерживается всех её требований. А раз я враг Англии, то едва не провозглашен врагом своей родины!

— Мсье генерал, я вам завидую, — заявил Тюльпан, и поскольку сообразил, что хотя по возрасту и положению ему рано делать исторические заявления, тем не менее нужно закончить разговор фразой, которая произвела бы впечатление на Лафайета, добавил: — Вы вступаете на путь, начертанный Историей!

Из этого следует, что у Тюльпана были способности не только по части походных и боевых песен, но и по части расточать демагогические фразы (в душе смеясь над ними) или слушать их со всей серьезностью на лице — чему последовал и Лафайет! И генерал в восторге пожал ему обе руки!

Потом настало время расставаться. Им отсалютовали тринадцать молодых офицеров, гревшихся на палубе под испанским солнцем, которым предстояло сопровождать Лафайета в его американской одиссее. Прощание было очень вежливым и очень теплым. Но наконец Фанфан и Оливье сошли на берег и зашагали к уже ожидавшему из экипажу.