Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри

• Название: Фанфан и Дюбарри
• Автор: Бенджамин Рошфор
• Жанр: Исторические приключения

Историю своего героя Бенжамин Рошфор прослеживает сквозь годы детства, которое Фанфан провел подкидышем в парижском предместье Сен-Дени в компании таких же беспризорников и шалопаев, где он впервые влюбился и познал таинства любви и откуда отправился в "большой мир" — в странствия по всей Франции, где пережил свои безумные приключения, пока не был мстительной любовницей буквально продан в армию.

---

Но вернемся к Фанфану. Кто в один прекрасный день появился на третьем этаже дома номер 20 по рю Гренета? Пиганьоль! Алцест Пиганьоль. Приглашен он был на обед. Пиганьоль, как он сам сказал, только несколько дней назад узнал о несчастном случае, и пришел почти с годичным опозданием выразить сочувствие и спросить:

— Что случилось с беднягой Троншем?

Это глупый вопрос, который свойственно задавать о людях, которые уже давно мертвы.

— Что с ним было?

— Мороз, — ответил Фанфан. — Он хотел согреться и перестарался.

— Фанфан! — одернула его Фелиция, — он мертв, и мир его праху!

— Это лишнее — разыгрывать спектакль, как положено при таких обстоятельствах. Гроша ломанного он не стоил! Но теперь, когда я все высказал, согласен, пусть покоится с миром!

— Это правда, — осторожно заметил Пиганьоль, — судя по моим впечатлениям от того вечера, когда я здесь был в последний раз…

— Вечеров таких на её долю досталось без счета, — показал Фанфан на Фелицию, — не говорю уже о моей заднице!

— Да, он не был достоин Донадье, доброго, честного Донадье, что так геройски погиб в канадских снегах! Какая утрата для вас, Фелиция, что он не пережил раны от индейской стрелы!

И Донадье Виктор, упокой Господь его душу, словно вернулся на рю Гренета, где, кстати, никогда не жил.

— Ах, что за человек был Виктор! А как умел биться! А как кричал "Да здравствует Франция!"

Фелиция расплакалась. Фанфана же рассказ весьма заинтересовал. И занимал все больше с каждым визитом Пиганьоля. Ибо Пиганьоль вернулся через две недели, потом стал ходить каждую неделю, потом и дважды — если позволяла служба: служил он писарем в тюрьме "Форт Л'Евек".

Пиганьоль мягким голосом (у него все было мягким, в том числе и голос), так вот, своим мягким, но рассудительным и приятным голосом рассказывал не только о жизни и смерти своего доброго друга гренадера Виктора Донадье, но и о стычках, боях, атаках, налетах с саблями наголо и об индейских хитростях. Все это было как в натуре, и Фанфан сжимал кулаки, таращил глаза и время от времени кричал: "Бум! Трах!" Это когда в рассказах Пиганьоля дело доходило до канонады. Фанфан горел желанием быть как Донадье, его великий дядюшка, хотел отдать свой скальп за Францию и короля. Восторженно наслушавшись рассказов, он был ещё слишком наивен, чтобы заметить, какими глазами Фелиция глядит на Пиганьоля, и что Алцест Пиганьоль своим воркующим голосом ведет разговор совсем не на военные темы. И говоря о твердости штыка и ярости канонады, он смело делал весьма недвусмысленные намеки.

И так случилось, что когда однажды вечером Фанфан внезапно вернулся домой, Фелицию он обнаружил в весьма пикантном положении. Фанфан, конечно, сделал вид что ничего не видел, исчез и возвратился только через час. Пиганьоля уже не было.

Фелиция, после долгого молчания (ей было неловко) спросила:

— Помнишь, как однажды — когда-то давно — ты говорил, что нужно было мне выходить за Алцеста?

— Уже не помню, — ответил Фанфан, — но мне кажется, дело уже решенное, не так ли?

***

Третью свадьбу Фелиции сыграли через сорок дней. В торжественную минуту, когда в соборе Фелиция становилась мадам Пиганьоль, брат Анже шепнул Фанфану на ухо:

— Этот хвастун получше, чем Тронш, но с виду он — одно сало! Тебе он нравится?

— Здорово рассказывает! — сдержанно ответил Тюльпан.

— Похоже, ты не слишком рад!

— Да ничего, сойдет!

— А что дальше?

— О, Господи, надеюсь, ничего! — заявил Фанфан, который в своем праздничном костюме выглядел писаным красавцем, хотя и морщил нос.

— Возможно, — негромко произнес брат Анже, — тебе недолго с ними оставаться…

Фанфан покосился на него: у брата Анже на губах играла такая двусмысленная улыбка… Случалось, что по причине услышанных обрывков слов, и по тому, как иногда поглядывали на него дома, особенно с того вечера, когда брат Анже отчитал Тронша (к несчастью, тогда было уже слишком поздно, чтобы Фанфан мог подслушать — он уже давно спал в своей комнате) — так вот, как мы уже говорили, случалось, что-то подсказывало Фанфану, что жизнь его каким-то удивительным образом и, несомненно, заслугой брата Анже в один прекрасный день изменится и что предместье Сен-Дени лишь временное поле его деятельности.

Не потому ли, что на его стопе такая странная татуировка? Глядя на брата Анже, он спрашивал себя: неужто "настали времена" (как говорится где-то в Библии — Фанфан как раз штудировал её с учителем) — но дать ответ так и не сумел. Хотел бы он знать… Поскольку, к сожалению, дела шли все хуже и хуже после того, как к ним на рю Гренета перебрался Пиганьоль.

Началось все вот с чего: Пиганьоль не был ни хулиганом, ни драчуном, ни алкоголиком; но — как быстро выяснилось — заурядным лодырем, что можно было бы предсказать по его сонному взгляду, однако как бывает иногда обманчив внешний вид! Вначале несколько недель он жаловался, как надоела ему вся эта тюремная писанина, потом вообще перестал туда ходить под предлогом, что у него простуда. Позднее оказалось, что он от места отказался — якобы для того, чтобы подыскать другое занятие, которое однако и не думал искать, целыми днями занявшись рыбалкою на Сене. Остаток времени толкался по квартире, вновь и вновь наведываясь на кухню, где Фелиция непрерывно готовила — такой он был обжора!

Фанфану довольно было увидеть, как он уплетает паштет и как при этом блаженно кряхтит и чавкает, чтобы утратить всякий аппетит. Если добавить что теперь Фанфан на память знал историю войны в Канаде, понятно, что гренадер Пиганьоль утратил в его глазах большую часть своих достоинств.

Когда Фанфан понял, что Пиганьоль искать работу и не собирается, у него желчь едва не разлилась от презрения и расстройства. Фанфан не понимал, как его терпит Фелиция! Или, точнее, слишком хорошо понимал — ведь если в день свадьбы Фанфан показался брату Анже таким невеселым, то потому, что у него перед глазами ещё стояла картина, увиденная в вечер перед свадьбой, когда Фелиция со своим Алцестом удалилась в комнату "обсудить брачный контракт", откуда вдруг понеслись странные стоны. Фанфан по простоте душевной кинулся к ней на помощь, но, приоткрыв дверь, сообразил, что к чему. И вот с тех пор, как въехал Пиганьоль, такое было каждый день! Ибо Пиганьоль, как бы ни был он вял, по этой части — как говорит Ронсар являл изумительную прыть, и именно поэтому столько жрал и так нуждался в отдыхе! Но Бог с ним!

Единственное, что шокирует Фанфана, и что ему совсем не нравится — что его тетя, и отчасти даже мать, ведет себя как глупая самка и не только не требует от мужа, чтоб вел себя хоть чуть приличнее, но даже тратит на него, на его прихоти все деньги из обоих пособий!

Будущее виделось Фанфану в самом мрачном свете. Ему всего десять лет, и он не в состоянии понять, что Фелиция впервые в жизни — а ей почти сорок (о да, в те дни ей было именно столько!) — счастлива как женщина, ибо Виктор Донадье, герой-гренадер — упокой Господь его душу! — по этой части героизмом не отличался (чем мы не хотели бы принизить уважение, которое испытываем к павшему воину).

***

Итак, когда мы говорили, что после унизительной и позорной сцены публичной порки (чтоб сдох этот полковник, да покарай Господь его душу) Фанфан и носа не высовывал из дому целых два месяца, имели ввиду его мастерскую.

Фанфан привык ходить сюда спать почти каждую ночь и проделывал это уже три недели. С него было довольно ночного кхекания Пиганьоля счастливых стонов Фелиции, и их вечно заспанного вида. Теперь он ходил к ним только поесть, и то пробирался задами, уверенный, что все вокруг только и думают о его порке.

По части естественных надобностей выходил только ночью, в час, в два. К учителю ходил только в сумерках. На случай встречи ночью со злоумышленниками, всегда носил в кармане заряженный английский пистолет, который так успешно продемонстрировал брату Анже в ту пору, когда задумал пристрелить Фелиберта Тронша. Теперь порой он жалел, что тот умер — все лучше, чем Пиганьоль! А Пиганьоля начинал ненавидеть.

Из-за него теперь лишился дома! Прекрасно видел, что Фелиция о нем перестала заботиться, и это его огорчало. Теперь случалось, что Фелиция отсылала его из дома, чего на его памяти никогда не было!

На своих одиноких ночных скитаниях Фанфану вдруг случалось расплакаться. Правда, он тут же подавлял всхлипы и начинал ругаться, как драгун. Гужон, Святой Отец и Николя Безымянный (а то и все трое вместе) каждый день навещали его в мастерской, видели, какой он стал худой и нервный. Фанфан не сообщал им, что начинал подумывать, не покинуть ли этот квартал, где всем известен был его позор и где Фелиция уж не любила его так, как прежде.

Но прежде чем отправиться познавать дальние края — почему бы и не в Канаду, как легендарный Виктор Донадье — с ещё не тронутыми тридцатью ливрами от милого Картуша в кармане — Фанфану нужно было ещё расплатиться по счету. Он должен был найти двойного предателя Пастенака, где бы тот не прятался, раз Пастенак был виновником его унижения и предметом его ненависти!