Валентин Бережков - Как я стал переводчиком Сталина

• Название: Как я стал переводчиком Сталина
• Автор: Валентин Бережков
• Издательство: ДЭМ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5-85207-044-0

Автор книги — известный журналист-международник, лауреат премии имени Воровского, присутствовал в качестве переводчика советских руководителей на многих международных встречах и переговорах военных лет. Воссоздает атмосферу непосредственно перед войной и в ходе нее, прослеживает связь событий прошлого с сегодняшним днем, делится личными впечатлениями о встречах с советскими и иностранными деятелями, такими как Сталин, Молотов, Черчилль, Рузвельт и др.

---

В аргументации Густава Крупна была и доля правды. В первые месяцы 1940 года Гитлер действительно готовился к военным действиям на Западе, рассчитывая, разгромив Францию, вторгнуться на Британские острова. Но было и другое. Фюрер и тогда не изменил своей навязчивой идее «уничтожить большевизм». Вынужденный обстоятельствами согласиться на поставки Советскому Союзу современного оружия, он старался под разными предлогами затянуть его доставку по назначению. Тем более он не хотел допустить завершения строительства крейсера «Лютцов».

Как это было

В октябре 1923 года я пошел в первый класс находившейся по соседству с «Большевиком» школы, а вечерами, дважды в неделю, занимался немецким и английским языками с приходящим репетитором. Я противился этим занятиям, не подозревая, какую важную роль знание иностранных языков сыграет в моей судьбе. Но родители твердо держали меня в узде, будучи убеждены, что, кем бы я ни стал, это мне в жизни пригодится. Пришлось смириться, но в качестве компенсации за хорошее поведение мне обещали поездки в город.

Когда мама планировала большие закупки, отец разрешал брать выезд, и дядя Иван доставлял нас в центр, а затем дожидался в условленном месте. Помимо частных лавчонок на Крещатике и на прилегающих улицах было много крупных магазинов с красивыми витринами. Наиболее фешенебельные принадлежали иностранным концессиям. Писчебумажный и канцелярских принадлежностей на Фундуклеевской все знали как хаммеровский. Тут были не только отличные карандаши, ручки и перья, дневники и школьные тетради, ватман и готовальни, но и множество другого добра: альбомы для открыток и записи стихов, пестрые ленточки-закладки с приделанным к ним тисненым цветочком или зверьком. Были здесь и глянцевая бумага всех цветов радуги, ластики в виде забавных фигурок, акварельные и масляные краски — словом, все что угодно. Привлекали любителей кино и прекрасно отпечатанные фотографии кинозвезд, в основном голливудских, В австрийском магазине Альтмана имелись всевозможные вязаные шерстяные изделия пуловеры, свитера, кофты, носки, а также обувь. Карандаши чешского Кохинора соперничали с хаммеровскими. И нигде никаких очередей.

Вместе с тем в то время было и немало безработных. У биржи труда всегда стояла очередь, и трудоустройство шло медленно. Однако, выполнив какую-либо эпизодическую работу, можно было заработать на пропитание. Тяжело было смотреть на беспризорных. Но почему-то они мне вспоминаются как неунывающие ребята. Почти все чем-то торговали, предлагали поднести покупки, но и шарили по карманам зазевавшихся. После гражданской войны город благоустраивался. Мостили улицы, приводили в порядок тротуары. Повсюду стояли огромные чаны, в которых растапливали асфальт. Здесь бездомные грелись в холодную погоду, устраивались на ночь. Это была обычная картина. Милиция их не тревожила, и утром они разбредались кто куда.

Нередко, закончив покупки в центре, мы заезжали на Подол. В этой части города, расположенной на берегу Днепра, когда-то находилось гетто. В последующем черта оседлости фактически перестала действовать, и многие евреи, особенно более состоятельные, перебрались в верхнюю часть Киева. Некоторые из них владели довольно крупными предприятиями, строительными фирмами. Миллионер Гинзбург соорудил неподалеку от Крещатика первый в Киеве высотный комплекс с роскошными квартирами. Уже давно исчез владелец, а его здание, все еще доминирующее в силуэте города, по-прежнему называют «домом Гинзбурга». Известна всем и бывшая улица Меринга, построившего незадолго до революции несколько кварталов красивых доходных домов. Рядом с ними находился заполненный магазинами и кафе Пассаж, сооруженный страховым обществом «Россия». Все эти строения украшали центр Киева.

С установлением советской власти никакой дискриминации по национальному признаку и вовсе не существовало. Напротив, в городе действовали еврейские школы, театр, синагога, выходила газета на идиш. Но Подол по-прежнему оставался преимущественно еврейским районом. Здесь было много всевозможных мастерских: швейных, сапожных, ювелирных, часовых, слесарных, кожевенных. Клиентов встречали очень любезно, заказ либо тут же выполняли, либо были готовы доставить с посыльным. На бойких перекрестках и у крупных магазинов предлагали свои услуги так называемые «красные шапки» — люди разного возраста в малиновых фуражках, отлично знавшие город и готовые доставить по указанному адресу письмо, цветы, торт и даже более крупную посылку. Кроме того, действовала пневматическая почта. Телеграмму, срочное письмо или небольшой сверток укладывали в капсулу, которая по трубам, под давлением воздуха, почти мгновенно попадала в любую часть города, а затем через посыльного к адресату.

Подол славился богатым рыбным привозом и обилием фруктов и овощей. У причалов с раннего утра стояли огромные плоскодонки, или «дубы», как их называли со времен Запорожской Сечи. Каждая такая лодка имела от восьми до десяти гребцов и, на случай попутного ветра, косой турецкий парус. Но обычно большую часть пути ее тащили волоком. Здесь были свои «ряды»: только что выловленная рыба плескалась в чанах, установленных на днище лодок, фрукты и овощи высились почти до бортов. Аромат антоновок, янтарных, без единого пятнышка, заглушал все другие запахи. Огромные арбузы с Херсонщины горой высились над стоявшими поодаль баржами. Дальше, в сторону здания Контрактовой ярмарки, шли вереницы ларьков, заполненных всякой снедью. За деревянными расписными прилавками стояли пышные розовощекие украинки в цветных плахтах вокруг бедер, в расшитых кофтах, в монистах, составленных из множества коралловых и стеклянных бус. У девчат на голове был неизменный венок из свежих цветов, у женщин постарше — плотно облегающий чепец. Они наперебой зазывали прохожих:

— Панич, дивчина… любеть наше сало, нашу ковбасу, наши галушки, наши вареники…

Действительно, домашние колбасы, ряженка, топленое сало с чесноком, вареники с вишнями в сметане могли соблазнить любого аскета.

В дни контрактовых ярмарок, проходивших каждую осень, на Подоле царила невероятная толчея. Сюда съезжались оптовые торговцы и покупатели со всей страны и из-за границы, так же как и на Нижегородскую ярмарку. Участвовали в торгах как частные, так и государственные предприятия. Предлагалось все что угодно — от зерна, мяса и фруктов до промышленных изделий, потребительских товаров, мебели, предметов домашнего обихода. Но и отдельный посетитель мог приобрести в специально отведенных местах любой товар и в любом количестве, скажем, чайный сервиз, ковер, велосипед, музыкальные инструменты. Продавалось не только оптом, но и в розницу также и оружие: охотничьи ружья, малокалиберные винтовки, финские ножи, патроны. Хотя гражданская война закончилась совсем недавно, свободная продажа оружия никого не смущала… Охотничьи ружья регистрировали в любительских обществах, а малокалиберные винтовки вообще никого не интересовали. Отец подарил мне такую винтовку, называлась она «Монте-Кристо», и я с ней в пригородном лесу подстреливал птиц, делая из них чучела, которыми украшал свою комнату.

В 1929 году мой школьный товарищ Кока Юшков отправлялся с матерью в Анапу — детский черноморский курорт. Они пригласили и меня. Родители сперва не соглашались. Но в конце концов уступили моим настойчивым просьбам. Путешествие поездом до станции Тихорецкой, откуда курортников вез автобус, мне хорошо запомнилось. Поражало обилие продуктов, которые на остановках предлагали местные жители. Вдоль перрона на вышитых петухами рушниках и соломенных подстилках стояли горшочки с топленым молоком, покрытым коричневой корочкой, были разложены домашняя колбаса, сало. В чугунках дымилась горячая картошка, на тарелках знаменитые малороссийские гречаники — блинчики из гречихи. Тут же копченый рыбец, множество ягод и фруктов. Поляницы теплого домашнего хлеба, пряники и бублики брали к чаю, а кипяток всегда имелся на каждой станции в титанах прямо на перроне. Милиция не разгоняла самодеятельных продавцов, как это стало обычным после начала коллективизации.

Мы прогуливались с Кокой вдоль поезда с кульками, полными спелой душистой вишни, лихо выплевывали косточки.

— Знаешь, — говорил я ему, — мне не приходилось ездить на поезде с тех. пор, как мы с родителями в гражданскую войну добирались из Петрограда в Киев. Тогда в вагонах было не протолкнуться. На полу и на всех полках, даже под самым потолком, где складывают багаж, лежали люди. Во время остановок никто не решался выходить, опасаясь потерять место или вообще не втиснуться снова в вагон. Да и на станциях было пусто, хоть шаром покати.

— Ну, теперь все это позади, больше такого быть не может.

Я соглашался с Кокой, не подозревая, что оба мы ошибаемся. Не пройдет и года, как все это изобилие исчезнет. Толпы раскулаченных крестьян, репрессированных ремесленников, кустарей снова будут виснуть на подножках вагонов, кочуя по опустошенной, голодной стране в поисках пищи и крова.