Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №3 (2003)

• Название: Журнал Наш Современник №3 (2003)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

Возможно, чтобы реабилитировать себя за столь неприглядное сотрудни­чество с властью, летом 1991 г. агонизировавшей, Шейнис и решил публично выступить в роли разоблачителя преступлений сталинизма. 28 июня он публикует в “Вечерней Москве” очерк “Грозила депортация”, в котором воспроизвел якобы рассказанную ему Эренбургом в конце июля 1953 г. историю:

“...приехали ко мне домой. Они — академик Минц, бывший генеральный директор ТАСС Маринин и еще один человек. Вопрос о выселении евреев из Москвы и других городов решен Сталиным... Они приехали с проектом письма на имя “великого и мудрого вождя товарища Сталина”. В письме содержалась просьба. Врачи-убийцы, эти изверги рода человеческого, разоблачены. Справедлив гнев русского народа. Может быть, товарищ Сталин сочтет возможным проявить милость и охранить евреев от справедливого гнева русского народа. То есть под охраной выселить их на окраины государства. Авторы письма униженно соглашались с депортацией целого народа, очевидно, в надежде, что сами они не подвергнутся выселению”.

Достоверность сего свидетельства более чем сомнительна. По сути оно — перепев слуха, ходившего десятилетиями в литературно-журналистских кругах, о том, как журналисты Я. С. Хавинсон-Маринин, Д. И. Заславский, историк И. И. Минц и философ М. Б. Митин (второй и последний часто “подменяли” друг друга в большинстве интерпретаций слуха) собирали подписи к “еврей­скому письму”. Одна из вариаций этого слуха была изложена в мемуарах писателя В. А. Каверина, который в эмоциональной художественной манере изобразил, как один из этой “четверки”, “иуда”-Хавинсон, настойчиво вербовал и его в подписанты. Но поскольку Каверин, утверждавший, что непосредственно знакомился в свое время в ЦК с “письмом”, существенно извратил текст известного теперь по публикации в “Источнике” реального обращения, возникают определенные сомнения, держал ли он его в руках. В разобранном выше настоящем письме, скажем, говорится, что “громадное большинство еврейского населения СССР является другом русского народа”. Тогда как у Каверина аналогичный пассаж имеет диаметрально противо­положный смысл и содержит противоречащие друг другу фрагменты (чего не могло быть в тщательно редактировавшихся аппаратных документах):

“...Евреи, живущие в СССР, пользуются всеми правами, обеспеченными Конституцией нашей страны. Многие из них успешно работают в учреждениях, научных институтах, на фабриках и заводах. И тем не менее в массе они заражены духом буржуазного воинствующего национализма...”

В мемуарах Каверина имеют место и другие нестыковки: он подробно описывает третьестепенную для существа дела элегантную внешность Хавинсона, в мельчайших деталях воспроизводит якобы состоявшуюся между ними беседу — и при этом путается в главном, называя его “Хавенсоном”; утверждает, что “еврейское письмо” было прочитано им внимательно дважды, и одновременно жалуется на память, не сохранившую “подробностей”; датирует сбор подписей зимой 1952 г., что на самом деле происходило в конце января — начале февраля 1953 г., и т. д.21

Возвращаясь к газетному очерку Шейниса “Грозила депортация”, нельзя не отметить еще одну немаловажную деталь: все фигурирующие в нем лица, кроме, естественно, автора, к моменту публикации отошли в мир иной, и читателю как бы предлагалось поверить публикатору на слово, на что трудно решиться, имея в виду его, мягко говоря, неоднозначную репутацию. В последующем, как мы убедимся, не только Шейнис, но и продолжатели его дела на ниве мифотворчества будут активно прибегать к “свидетельствам” “мертвых душ”, как, впрочем, и к другим банальным приемам фальсифи­кации. К сожалению, подобные трюки весьма эффективно, особенно на первых порах, маскируют заведомую ложь под “историческую правду”, но в конечном счете истина берет верх и фальсификатору воздается по заслугам. Впрочем, подобная перспектива вряд ли беспокоила почти восьмидесятилетнего Шейниса, по богатому жизненному опыту знавшего, как порой медленно крутятся жернова правды. Скорей напротив, у него были все основания торжествовать: посредством незамысловатого подлога легко удалось внушить многим, что подготовка Сталиным депортации евреев не просто интелли­гентские разговоры, а факт истории, подтвержденный “неопровержимыми” свидетельствами.

Закрепляя успех, Шейнис вскоре выдал “на-гора” новую порцию “доказа­тельств”, поместив 26 сентября 1991 г. в той же газете очерк под хлестким заголовком “Провокация века” (ныне более пригодным для квалификации самого факта этой публикации). Роль оболочки информационной бомбы сыграли фрагменты письма, полученного от бывшего сотрудника Министер­ства государственной безопасности СССР П. И. Колобанова. Поскольку в послании этом в общем-то точно воспроизводились реальные детали следствия по “делу врачей”, да и сам его автор не был объявлен публикатором, “скоропостижно скончавшимся”, можно с большой долей уверенности говорить о тексте как о подлинном. Тем более что факсимильный фрагмент оригинала был воспроизведен в качестве иллюстрации. Поэтому неуди­вительно, что это обращение содержало и такое немаловажное суждение:

“Скажу сразу, что о предполагаемой депортации евреев я ничего не знал, так что подтвердить или опровергнуть написанное Шейнисом (в “Вечерней Москве” от 28 июня 1991 г. — Авт. ) не могу. Думаю только, что о таких важных вопросах государственной политики надо говорить языком документов, а не на основании частных разговоров и тем более слухов «о предстоящей расистской акции по отношению к евреям»”.

Цитируя это невыгодное для себя мнение, Шейнис, думается, отнюдь не преследовал цель объективно показать пеструю палитру разнородных откликов на свою предыдущую статью. Просто сценарий, разработанный этим опытным журналистом, включал в себя использование такого классического приема, как посрамление “Фомы неверующего”. Так вот, для того чтобы “вразумить” Колобанова и заодно убедить в собственной правоте всех остальных скепти­чески настроенных читателей, Шейнис расчетливо начинил свою “бомбу” “взрывной” сердцевиной — “чрезвычайно важным свидетельством”, которое, собственно, и стало “гвоздем” публикации. Как, наверное, уже догадался читатель, имеется в виду “презентация” Шейнисом еще одного посмертного сенсационного откровения. На сей раз в качестве безгласного свидетеля публике был представлен некто Н. Н. Поляков, бывший “сотрудник КГБ” и член ЦК ВКП(б), который “последние годы жизни... тяжело болел”, а “перед кончиной... решил облегчить свою душу”, в чем ему помогли “два человека” (?) — “записали его показания и прислали автору...”* Это трогательное описание больше ассоциируется с житием какого-то благородного разбойника, обретшего святость благодаря предсмертному раскаянию, чем с реальным событием. Как, впрочем, и безымянные свидетели, внимавшие словам умиравшего, напоминают скорей бестелесных ангелов, чем обыкновенных смертных, идентифицируемых посредством конкретных имен, фамилий, адресов местожительства и т. п. А вот сам текст “покаяния”, якобы достав­ленного ими Шейнису:

“В конце 40-х — начале 50-х годов было принято решение о полной депортации евреев. Для руководства этой акцией была создана комиссия, подчинявшаяся только Сталину. Председателем комиссии Сталин назначил Суслова, а секретарем был я, Поляков. Для приемки депортируемых в Биробиджане (в частности) форсированно строились барачные комплексы по типу концлагерей, а соответствующие территории разбивались на закрытые секретные зоны. Одновременно составлялись по всей стране списки (отде­лами кадров — по месту работы, домоуправлениями — по месту жительства) всех лиц еврейской национальности, чтобы никого не пропустить. Было два вида списков — на чистокровных евреев и на полукровок. Депортация должна была осуществиться в два этапа — чистые в первую очередь, полукровки — во вторую. Операцию намечено было осуществить во вторую половину февраля 1953 года. Но вышла задержка не с концлагерями (барачное строительство не было завершено и наполовину, но это не могло лимитировать акцию), а со списками — требовалось больше времени; для этого Сталин установил жесткие сроки: суд над врачами 5—7 марта, казнь (на Лобном месте) 11—12 марта”.

Сразу же бросается в глаза, что представленное Шейнисом “свиде­тельство” похоже как две капли воды на сочинение В. Ерашова. И тут и там: суд над врачами, датированный, кстати, почти одним и тем же сроком (у Ерашова: 5—6 марта), казнь на Лобном месте Красной площади, “задержка” (у Ерашова — “заминка”) с оформлением бумаг на выселение, включение в контингент высылаемых “полукровок” и т. д. Но есть и некоторые отличия, причем такие, что приводят к парадоксальному выводу: содержание “историко-фантастической хроники” пронизано куда большей осведом­ленностью в организации реальной деятельности сталинских спецслужб, чем так называемое свидетельство “сотрудника ЦК КПСС и КГБ” Полякова. Ну, во-первых, если у Шейниса упоминаются “списки на депортацию”, которые якобы по всей стране составляли в общем-то некомпетентные в этом роде деятельности отделы кадров предприятий и организаций, а также домо­управления (ни одного такого списка — а их количество должно бы исчисляться миллионами — так и не было найдено), то у Ерашова сказано: власти, решив депортировать евреев сначала из Москвы, поручили провести отбор и оформление документации силовым органам, в чью прерогативу и входила высылка неблагонадежных граждан в административном порядке. Во-вторых, у Ерашова, старавшегося максимально приблизить свое повествование к реалиям тогдашней жизни, депортируемые евреи должны были следовать на спецпоселения, представлявшие собой специально оборудованные в отда­ленных местностях поселки (как это и было с высланными по той же схеме крымскими татарами, чеченцами, “украинскими нацио­налистами” и др.). У Шейниса же в качестве мест будущего обитания евреев почему-то называются “барачные комплексы по типу концлагерей”, расположенные в каких-то непонятных “закрытых, секретных зонах”. Столь очевидное нагнетание искусственного драматизма — очевидное в “свиде­тельстве Полякова” — было, видимо, вызвано тем, что Шейнис анонсировал его как фрагмент будущей своей книги “Годы в моральном Освенциме”. К слову, от такого названия он вынужден был потом отказаться: несмотря на все его старания, содержание книги (о чем ниже) получилось таким, что даже условно не коррелировалось с творившимся в свое время в реальных лагерях смерти.