Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

• Название: Журнал Наш Современник №12 (2002)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

Мои отношения со Львом Николаевичем не были простыми никогда. И это понятно: ведь я никогда всерьез не занимался творчеством его отца, которого он боготворил. В тех редких случаях, когда мои занятия касались Н. С. Гумилева, я встречал со стороны Льва Николаевича самое благожелательное отношение. Так, в 1988 году мы с редактором Натальей Евграфовной Приймой задумали сделать в издательстве “Детская литература” книжку “для среднего школьного возраста”, “Капитаны”. Издать самый знаменитый поэтический цикл Гумилева для детей тиражом 300 тысяч экземпляров было по тем временам смелой задумкой. Я принимал в ней непосредственное участие и хочу вкратце рассказать, как это было. Художники, братья Валерий и Александр Трауготы, сделали великолепные экспрессивные и романтические иллюстрации к книжке. Книжка предварялась двойным портретом отца и сына, Николая Степановича Гумилева и маленького Левушки. Поместить такой портрет тоже было непросто, и во “взрослой” книге он бы наверняка не прошел в то время. Нас выручило то, что на детские книжки цензура не распространялась, поэтому в изданиях для детей удавалось иногда протащить крамольные, по тем временам, вещи. Но все-таки, выпуская эту книжечку, пришлось обратиться с просьбой к Михаилу Александровичу Дудину, чтобы он написал вступительное слово — его авторитет много значил для “прохождения” книги. Мне было поручено написать примечания к стихам и показать макет книжки Льву Николаевичу. Он по-детски обрадовался и будущей книжке, и своему детскому портрету. Узнав о моих трудностях с примечаниями, деятельно взялся помогать мне. Хотя эрудиция Льва Николаевича была весьма обширной, он, не доверяясь ей вполне, стал доставать с полок словари: Брокгауза — Эфрона, Ларусса, какие-то еще мне неведомые на разных языках. Мы вместе стали искать объяснения, кто такие Гонзальво, Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий, капитан с ликом Каина. При этом Лев Николаевич веселился от души и вел себя как совершенный мальчишка. Так что можно сказать, что примечания к книжке, хотя и подписаны моей фамилией, наполовину сформулированы Львом Николаевичем. Он сам взялся написать второе, вслед за дудинским, вступление к книжке. Сделал он это буквально на моих глазах, и вот что у него получилось: “Правильнее сказать, что тема находит поэта, нежели наоборот. Экзотика в русской литературе всегда занимала достойное место. Пушкин и Лермонтов писали про Кавказ. Стихотворение Рылеева “Ермак” стало боевой песней сибирских казаков. ...В XX веке эту традицию продолжил Николай Степанович Гумилев, который был не только поэтом, но путешественником и солдатом. Темой многих его стихов была доблесть, которую он видел как в своих спутниках и соратниках, так и в героях истории — будь они испанцы, греки, финикийцы или арабы. Радость открытий, совершаемых с трудом и риском, прославлена им как высшее проявление человеческого духа, а опасности, подстерегающие первооткрывателей заокеанских стран, казались его героям, как и ему самому, заманчивыми и увлекательными. А опасности были разными — водовороты и ураганы, отравленные стрелы и появления таинственных энергий — огней святого Эльма, запечатленных в легенде о Летучем Голландце. Н. С. Гумилев сам путешествовал в Африке, был солдатом первой мировой войны, но прославился как поэт. “Капитаны” — одно из его ранних произведений, где сама энергия стиха воссоздает атмосферу героизма эпохи великих открытий”. Книжка “Капитаны” была одной из первых ласточек в изданиях Гумилева после его реабилитации, ныне она является библиографической редкостью. Надо сказать, что у Льва Николаевича было совершенно потрясающее чутье на стихи. Сын двух великих поэтов, он и сам писал стихи и великолепно схватывал чужие стихи с первого же чтения. Вспоминаю, как я в одно из посещений читал ему свои стихи, вошедшие вскоре в сборник “Возраст нежности”, помню его мгновенные реакции, положительные или отрицательные, но всегда поражающие снайперской точностью попадания в саму суть стиха. Почему-то мне особенно запомнились два его замечания. В стихотворении “Август 1972 года” начало звучало так:

 

Эти ели, сожженные заживо,

Тем же сомкнутым строем стоят,

Как живые, но песен одалживать

У пролетных певцов не хотят.

 

Лев Николаевич заметил, что по-русски нельзя сказать: “одалживать песен у кого-то “, можно “одалживать кому-то”, но никак не наоборот. Я учел это его замечание, и в книжке у меня стало:

 

Как живые, но песен выпрашивать

У пролетных певцов не хотят.

 

Другое стихотворение, прочитанное мной, звучало так:

 

А что бы сказали двенадцать,

Державный печатая шаг,

Когда б довелось оказаться

У наших сограждан в гостях?

 

Они б ничего не сказали,

Штыки вскидывая легко,

Они бы, конечно, распяли

Заведшего так далеко.

 

Лев Николаевич это стихотворение одобрил, но заметил, что по-русски правильнее сделать ударение на первом слоге: “распяли “. С этим замечанием я не согласился и оставил по-своему. А когда я прочитал стихотворение “Чем оплачена возможность”, он подошел к нему как историк и, не давая никакой оценки стихотворению в целом, спросил: “Почему вы считаете, что последняя война была “самой страшной”? В истории бывали войны и пострашнее”. Я даже не нашелся, что ответить...

Меня, естественно, интересовали воспоминания Льва Николаевича о его матери. Но задавать такие вопросы напрямую я всегда стеснялся, зная, что вспоминать об этом ему нелегко, а он не всегда шел на откровенность. Поэтому часто в наших разговорах случались длительные и неловкие паузы, провалы, в течение которых мне становилось тягостно, да и ему со мной было не легче. Все же он всегда охотно приглашал меня к себе, показывал и книги с материнскими дарственными надписями (рассказывал, что машинопись “Поэмы без героя” с маминой надписью исчезала из его дома во время негласного обыска, а потом снова столь же таинственно возвращалась). Рассказывал, но крайне скупо, и о своих допросах, о том, как его в течение многих часов заставляли стоять, требуя компрометирующих показаний на мать. Как-то я спросил о причинах его разногласий с матерью после его освобождения. Он сказал: “Ну, как же. Когда меня забирали, она осталась одна, худая, голодная, нищая. Когда я вернулся, она была другой: толстой, сытой и окруженной евреями, которые сделали все, чтобы нас разлучить”. И у Льва Николаевича, и у его жены Натальи Викторовны отношение к евреям было откровенно отрицательное. Может быть, одной из причин, по которой Лев Николаевич принял в штыки рукопись моего романа “Артур и Анна”, было то, что я “раскопал” историю отношений его матери с мало ему симпатичным композитором еврейской национальности Артуром Сергеевичем Лурье. Во всяком случае, когда в журнале “Русская литература”  захотели напечатать мой роман, кому-то пришла мысль отдать рукопись на рецензию не кому-нибудь, а Льву Николаевичу Гумилеву. Она написал крайне отрицательную внутреннюю рецензию, после которой роман в журнале печатать, естественно, отказались. В этой рецензии, хотя она и подписана “доктор исторических наук Л. Н. Гумилев”, он выступает скорее не как объективный историк, а как сын своей матери, уязвленный тем, что на ахматовскую репутацию брошена тень. Эта рецензия была дана мне на руки. Огорченный, я написал Льву Николаевичу довольно резкое письмо. Он ничего не ответил, но и отношений со мной не прекратил, напротив, продолжал помогать, когда это было мне необходимо. Без его рекомендательного письма меня никогда бы не допустили к материалам архива Ахматовой в ЦГАЛИ, а без работы с этими материалами мне бы не удалось выпустить Собрание сочинений Ахматовой в том виде, в каком оно вышло. Кстати, Лев Николаевич, про которого говорят, что он, дескать, не интересовался поэзией матери, приобрел для себя 50 экземпляров составленного мною двухтомника. Нет ничего удивительного в том, что я, среди прочих, выражаю благодарность за участие в подготовке этого издания и ему.

Когда в большом зале Филармонии праздновался столетний юбилей Анны Ахматовой, мы оказались в одной ложе со Львом Николаевичем и Натальей Викторовной. Тогда я подарил ему шестой номер журнала “Ленинградская пано­рама” с моей статьей “Анна Ахматова и деятели 14 августа”. Эта статья очень понравилась Льву Николаевичу, о чем он сообщил мне в Доме кино, на премьере фильма “Возвращение Ахматовой”, в котором я играл одну из “ролей”. После просмотра Лев Николаевич назвал этот фильм “лучшим фильмом о моей маме”.

Последние годы мы не встречались. Лев Николаевич был недоволен тем, что я, несмотря на его отрицательный отзыв, все же выпустил книгу “Артур и Анна” за свой счет. Но он не принял участия в поднявшейся против меня в это время газетно-журнальной травле и не опубликовал своей рецензии, хотя легко мог бы меня ею уничтожить. В последний год его жизни я готовил в издательстве “Детская литература” сборник стихов “неустановленных лиц” из архива Анны Ахматовой под названием “Реквием и эхо”. В сборник этот должны были войти и три военных стихотворения Льва Николаевича. Редактор сборника Наталья Евграфовна Прийма купила букет роз и пошла к Льву Николаевичу, чтобы получить его согласие на публикацию этих стихов. Он знал, что составителем сборника является Кралин, но все же дал согласие на публикацию. К сожалению, этот сборник не увидел света. Но два стихотворения Льва Николаевича я опубликовал (уже после его смерти) на страницах газеты “День”.