Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

• Название: Журнал Наш Современник №12 (2002)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

были поколенья —

вам, чумазым, не чета!

А в подспудье мысли куцей

безнадежно-старый вздох:

“И без ваших революций

был наш мир совсем неплох...”

По знакомой мне аллее

проходя в который раз,

я нисколько не жалею

тех, кто здесь царил до нас.

 

Так же рифмач отзывался и о старой Москве.

Но вот песнопение И. А. Ильина: “...в этом стародавнем колодце русскости, и притом великорусской русскости, в этом великом национальном “городище”, где сосредоточивались наши коренные силы, где тысячу лет бродило и отстаивалось вино нашего духа... в этом ключевом колодце...” и т. д.

Так что полемизировать нам с рифмачами не о чем. Русский, прокли­нающий вековые кольца родного древа, пострашнее занесенных ветром чужаков.

В истинно русском обществе (если бы оно было у нас в городе) пакость выродка тотчас бы нарывалась на обструкцию (как это делают в обиде евреи), но русские (особенно творческие лица) уже не чувствуют оскорблений.

 

Сентябрь. — Мама, — сказал я, — ты полежи, а я отлучусь часа на три, ключ оставлю Тане, она зайдет и посмотрит за тобой. Я съезжу в школу, где работал, это недалеко.

Машину прислали раньше, но я поехал. Как было отказаться? В Краснодаре звали на самые пышные юбилеи, и я ходил, “мед-пиво пил”, а бедную школу позабыть? Все эти места (от Джигинки до Анапы и между ними поселок Виноградный) позолочены для меня прикосновением к начальной работе после беспечной институтской молодости. И в тот же год родилась Анапская школа-интернат в совхозе им. Ленина. Редко проскакивал мимо (все торопился), и каждый раз (уже приученный к глобальному разорению всего на свете) банально спрашивал себя: неужели еще там учатся ребятишки с сиротской и полусиротской судьбой? Не упразднили еще? Слава Богу, нет! И нынче школа-интернат празднует свой скромный юбилей. Уже в кабинете директора А. Г. Штина еще раз подумалось, что моя трудовая биография сложилась на редкость счастливо! Тотчас вспомнились все педагогические мытарства, постоянное напряжение, педсоветы, “работа над ошибками” изо дня в день и, как ни говори, ответственность за детей, у которых дом — в школе, уроки, а потом дежурство в роли воспитателя. Рукописи свои черкать трудно, да, писать книги, просыпаться ночью по зову героев, бороться с графо­­манами, жить под подозрением идеологии — не сахар, конечно. Но работать в школе! Это каторга. И я потом признался на торжестве со сцены, что учительской миссии не выдержал бы никогда, а ум про себя сказал: спасибо литературе, что спасла. С этим сочувствием к позабытому мною миру учителей я и просидел в школе четыре часа. Очень полезен немой невинный укор среды менее благополучной, чем твоя. Платно выступать в школе (чем писатели занимались в прежние годы непрерывно) и тянуть в ней лямку — не одно и то же. Я еще думал: сколько мы, писатели, получили благ порою ни за что! И зазнались, заелись и потеряли вкус к правде и милосердию. Не жалко воскурить блага талантливым, но в какой роскоши купались десятилетия и бездари, и сколь скромна бытом и свободными днями была судьба секретаря школьной канцелярии Аллы Алексеевны Нырковой, которую я встретил у входа. Пышной бойкой Аллочкой мы ее знали когда-то.

Всегда была бедна наша школа. Эта люлька воспитания души и ума, то, что ставит человека на ноги на весь его век, покрыта вечным заседательским блудословием и казенной “благодарностью”, но души ей никто из верховных правителей всех уровней не отдал. Просвещение бьется в силках, как птичка, по сей день.

 

Август (Пересыпь). В смутное время отмечает Краснодарская писательская организация свое 50-летие. Нет нужды тратиться на объяснение того, что случилось в нашей державе. “Мир раскололся, — говорил когда-то великий немецкий поэт, — и трещина прошла через мое сердце”. Но не всех в нашем обществе (и в писательской среде тоже) убила горем эта трещина. Писательский мир разбит на куски, и нашлись такие оборотни, которые со старомодной пропагандистской активностью старались отменить дату рождения краснодарской писательской организации. Некрасивое поведение! Этих писателей я причислял к типам палочной дисциплины. Как только верховное “начальство ушло”, побежали в западную сторону фальшивой свободы. Одни (в надежде на гамбургеры из фонда Сороса) стали растаскивать, подобно некоторым станичникам, кирпичи родной бани, другие завиляли хвостом или укрылись в квартирах, полученных благодаря привилегиям Союза писателей. В той, как мы называем, “старой хате”, в бондаревской патриотической группе не все, однако, замалевали идею чести и совести, не бросили свою “брестскую крепость”, понимали: старая творческая органи­зация даже на пепелище — символ верности русской литературе. Эти писатели и настояли на скромном мероприятии в честь подоспевшего юбилея. Об этом нельзя не сказать. Полного праздника не получится: свершилось в стране землетрясение, все катится вниз. Но в час памяти о былом можно подумать хотя бы о том, кому передать ключи, — то есть поддержать молодежь. Да кое-кому обязательно надо бы и поплакать: без прежнего Союза писателей и “родной партии” он стал никем. Как раз такие и обрадовались расцвету спонсорской графомании.

Глубокие старики высокомерно забыли, как тащил их в гору Союз писателей “на заре туманной юности”.

Ведь было же!

Где-то в станице (деревне), в маленьком городке, вдали от знаменитостей, какой-то молоденький робкий человек, презираемый семьей и знакомыми, накропал несколько стишков, рассказиков, показал кому-то в областном (краевом) центре, где есть свои газеты, журнал, и понравился, напечатался, был приглашен на семинар, подхвачен старшими (любящими чужой талант). Из небытия возникал вдруг новый писатель.

По-всякому бывало.

Нынешние гробокопатели Союза писателей как раз и тушили талант ногами, как окурок.

В провинции даровитым пробиться, конечно же, труднее: два-три номенклатурных любимчика тут же докладывали партийным сторожам наверх о “не совсем советском содержании” молодого литератора, хотя в каком-нибудь рассказе или стихотворении зацеплялась в строке обыкновенная правдивая деталь. Мой первый сборник в Краснодаре исполосовали чернилами и выбросили из плана. Поэт, гулявший с утра до ночи в ресторане и превративший в воспоминаниях эту забегаловку с “жучками” под потолком в царство духа и культуры, задержал мое приемное дело на полгода. Борьба за кормушку у подобных мышек шла отчаянная. Но были другие писатели! А. Знаменский (спасибо ему) таскался со мной как с писаной торбой, писал в Москву, чтобы мне дали жилье. А какие после Анапы-то я услышал разговоры о литературе! Все были старше меня, я даже в своей художественной строгости относился ко всем, как к отцам. Это уж потом началась заварушка. Вообще подробная картина мучений талантливых мастеров в провинции, подлость и провокации бездарей, сугубо уполномоченных партией следить и доносить, никем с творческим и житейским смыслом драмы еще не описана; многих погубленных юношей из кубанской глубинки мы и не знаем. Иногда “убивали” сразу же, на семинаре, но чаще всего выматывали кишки годами, унижали тонко, пропивали их последние денежки и бесконечно лгали им: пробьем, напечатаем! Тогда ценились больше всего верные партии (на самом деле — фальшивые) слуги, их слово было первым и последним, и очень часто... тайным.

Но все-таки Союз писателей добрую роль свою играл. Над ним, местным, как-никак стояла... Москва. Что ж теперь все холуи прежнего режима и разные приблудные дети Союза писателей ковыряют его шилом и отказывают ему в дне рождения?!

И выдающиеся писатели и просто хорошие изрядно потолкались в местных писательских организациях и тень на плетень не наводят. Как-то странно: кто шел в Союз по наивности, как в храм, и заставал там “все ту же жизнь” и те же проблемы, тот благодарен, а кто сквозь игольное ушко просовывал свою гнилую литературную нитку и сшивал ею свои графоманские тетрадки себе на пользу, тот нынче морщится и открещивается от альма матер. Представим себе сказочное: в нашей стране все (или почти все) вернулось назад. У дверей Союза писателей в желании довольствия и руководящих платных постов будут толпиться нынешние сепаратисты, ликвидаторы — и опять “с передовыми взглядами”. Они тотчас возопят: мы всегда были верны советскому Союзу писателей и единству рядов.

Союз писателей может в любой миг растаять, как снег, — согласен. Со старым довольствием покончено. Но пусть валит Союз писателей кто угодно, только не мы. Если Союз писателей привлекал наше внимание деньгами и только деньгами, то грош нам цена. Когда радуются погибанию Союза писателей графоманы и бывшие крайкомовские угодники, мы должны рассматривать это как предательство литературной истории. Вот и грянул час жуткого вопроса: так кто же у нас был писателем?!