Бронислав Малиновский - Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии

• Название: Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии
• Автор: Бронислав Малиновский
• Жанр: Культурология

Бронислав Малиновский выдающий британский антрополог, основатель функциональной школы. Понимал культуру, как целостную, интегрированную, согласованную систему, все элементы которой тесно связаны друг с другом. Сравнительный анализ культур, проведенный Малиновским, позволяет открыть универсальные культурные закономерности.

---

Инувайла'у и Лидойя, его мать, плыли к Каватарии (деревне к северу от Квабуло, откуда заморские экспедиции отправляются на юг). Он украл большое waga (каноэ), mwasawa (морское каноэ). Но владелец застиг его и прогнал их прочь. Они отправи- лись в Ба'у (деревню далее к северу). Он взял морское каноэ; он сказал своей матери Лидойе: «Поставь туда свою корзину, мы сейчас поплывем». Они поплыли, они прибыли в И'увайгили

(деревню на о. Кайлеула). Он сказал своей матери... (здесь повторяются те же слова, что и выше; потом они опять плывут, прибывают в другую деревню, и опять он просит ее поставить свою корзину; и так продолжается дальше при однообразном перечислении деревень вдоль лагуны и через о-ва Амфлетт — к югу, к koya — высоким горам на архипелаге д'Антркасто). Инувайла'у приплыл к этим koya. Там он поселился, там он жил, и с ним его мать, которая помогала ему возделывать огороды и готовила еду для него. Он отправлялся на рыбную ловлю с воздушным змеем и с глубинной морской сетью, которую нужно погружать далеко под воду. Его мать возделывала огороды на горном склоне и мастерила ему горшки для еды.Однажды он отправился вверх по горному склону. Тот день был ясным. Вдали, между budibudi (маленьких облаков, собирающихся на горизонте в период муссонов), он увиделбольшой плоский остров Киривина, он увидел широкую лагуну. На ее водной поверхности он увидел каноэ, каноэ из Квабуло, его родной деревни[109]. Его душа смягчилась (inokapisi lopould). Он захотел увидеть свою деревню, он захотел плыть на лодке среди мангровых зарослей Квабуло. Они поплыли. В море они встретили лодку из Китавы. Он говорит своей матери: «Попроси у них sayaku (душистую черную краску), попроси у них mulipwapwa (украшения из раковин)». Его мать предложила себя мужчинам из Китавы. Они совокупились с ней в своем каноэ; они дали ей sayaku и несколько раковинных украшений. У него была теперь красная краска и несколько красных раковинных украшений.

На месте высадки у входа в бухту он украсил себя. Он пошел в деревню. В своем праздничном убранстве он встал на baku (центральной площади), он запел песню, которую сложил в koya (южных горах). Он научил этой песне жителей деревни, своих младших братьев и

племянников по материнской линии. Он дал им эту песню и танец. На все времена это осталось танцем и песней людей из Квабуло. Это танцуют с kaydebu (танцевальным щитом);(илл. 82). Люди из Бвайталу и из Сувийягилы приобрели его, и они тоже его танцуют.

 Инувайла'у жил в своей деревне, пока не умер. Это конец истории.

У меня есть несколько вариантов данного мифа, услышанного в разных деревнях, а также комментарии, которые можно к нему добавить. Акция искупительного самооскопления иногда упоминается как произошедшая по возвращении Инувайла'у до- мой. Однако это не соответствует последовательности связанных с ним природных реликтов.

Все те камни, что описаны в рассказанном мифе, до сих пор существуют, хотя сходство с их анатомическими прототипами со временем стерлось, тогда как их размеры должны были чудовищно вырасти. Я видел эти реликты несколько раз, но, к сожалению, всякий раз либо погода, либо время суток, либо высокий прилив не позволяли мне сфотографировать эти камни. Делая необходимую скидку на воображение и широту толкования, можно не сомневаться, что в бухте находятся именно упомянутые тестикулы — большие круглые валуны вровень с нижней кромкой прилива, тогда как glans penis — остроконечный, в виде шлема, кусок белого коралла — лежит на центральной площади деревни. Такое расположение подтверждает версию, изложенную в самом тексте.

Этимология имени самого героя указывает на присущую ему слабость: inu — это, бесспорно, женская частица ina (женщина), тогда как глагол vayla 'и практически означает «грабить» или «воровать»; так что его имя можно перевести как «вор женщины». Для тех, кто верит, что в древности в Меланезии существовала геронтократия, этот миф должен быть особенно интересен, ведь в нем перед нами старый (мужского рода) «матриарх», нарушающий права более молодых мужчин своего клана и, посредством своего огромного органа (символа его более мощной производящей силы, как сказал бы психоаналитик), предъявляющий права на всех женщин данной общины. Одни фрагменты данной истории несут на себе бесспорные признаки большей древности, тогда как другие очевидно осовременены. В простой грубости первой части и в ее связанности с географическими свойствами местности видна вся социальная значимость истинного мифа, постепенно выродившегося в простую легенду.

Напротив, вторая часть, с песней, которую я вскоре приведу, помещена в современные и реалистические обстоятельства, а ее лирический повествовательный характер определяет ее как рассказ более позднего происхождения. Характерно также, что в первой части данной легенды женщины описываются как особо уязвимые для нападения именно во время свойственных им хозяйственных занятий, тогда как в обычных условиях их защищает табу и никакой мужчина не только не смеет предаваться с ними любовным утехам, но не смеет даже приближаться к ним (см. гл. II, мужская и женская сферы племенной жизни). Следует помнить, что на то время, когда женщины участвуют в коллективной прополке, в некоторых дистриктах им дано право нападать на любого мужчину, который к ним приближается (гл. IX, разд. 8). Это, конечно, интересное совпадение,   какому-нибудь антропологу, наделенному воображением и способностью к аналитическим построениям, могло бы послужить доказательством древности данного мифа и подвести какую-нибудь теорию под обычай yausa. Совершая надругательство над женщинами в тот момент, когда они занимаются такими делами, как прополка и наполнение сосудов для воды, Инувайла'у добавляет к наносимой им обиде еще и оскорбление, а в самой легенде, как мы видим, женщины больше опозорены явным издевательством над женскими прерогативами, проявившимся в разбивании сосудов с водой, нежели оскорблением их целомудрия. Внешне это разбивание бутылей могло бы выглядеть просто как неприятная садистская черта во всем остальном добродушного характера Инувайла'у. Однако в действительности все подобного рода детали весьма значимы в социальном отношении.

Другой, несколько отличающийся вариант все той же легенды сообщает, что Инувайла'у не разрешили вернуться в свою деревню и что он был изгнан прочь немедленно, как только появился. Я предпочитаю отбросить такую трагическую версию — отчасти потому, что англосаксы не любят печальных финалов в художественной литературе, отчасти потому, что она совершенно не гармонирует с добродушным и немстительным характером самих тробрианцев. 

Та песня, которая приписывается самому искалеченному герою Квабуло, лишь в общих чертах связана с историей, изложенной в мифе. Первая ее строфа намекает на его прегрешения и их последствия, а также на искупительное решение уйти прочь. Ко- ралловый выступ или коралловая гряда, упомянутые в первой строфе, и болотистая почва, по которой нашему герою пришлось брести, — суть поэтические образы той части легенды, в которой описываются скитания самого героя и его матери. Вторая и третья строфы все же следуют за мифом. Участие матери, скорбь сына и первые этапы их путешествия являются общими и для песни, и для легенды, но песня, полностью опуская более грубые и, возможно, более архаичные элементы мифа, не упоминает об оскоплении. Там есть только скорбь по деревне, оставленной позади, и по покинутому дому. Позволим себе поразмышлять и относительно другого момента: а не могут ли первая и вторая части рассматриваемого мифа быть совершенно разными историями: первая часть — первобытным мифом с некоторыми любопытными намеками и значениями социального характера, вторая же часть и песня — рассказом о реальном или выдуманном мужчине, который, будучи слишком любвеобильным, чтобы его могли терпеть в его общине, был изгнан из нее, а позднее представил во искупление свою песню и свое раскаяние? С течением времени обе эти истории соединились в рассматриваемой легенде — но не в песне. Начиная с четвертой строфы, в песне звучат мотивы украшения тела, исполнения танца, славы и самовосхваления, женщин, восхищающихся украшениями самого певца, его скитания по деревням и его постоянной ностальгии. Всем этим данная песня является типичной для Тробриан. Я привожу лишь первые шесть строф, поскольку я не смог перевести остальные так же полно, как эти.

Песня Инувайла'у

I.

Однажды они окунули Инувайла'у.

Новости о прелюбодействе распространяются:

Его погрузили, он тонул, он выбрался из воды.

Он повернулся и пошел к морю —

Через raybwag и dumia[110] он пошел к морю.

II.