Ника Созонова - Красная ворона

• Название: Красная ворона
• Автор: Ника Созонова
• Жанр: Фэнтези

Подзаголовок повести — "История о моем необыкновенном брате-демиурге". Это второй текст, написанный в соавторстве. В отличие от первого ("Nevermore"), мой вклад больше.) Жанр, как всегда, неопределенный: и фэнтези, и чуть-чуть мистики, и достаточно серьезный разговор о сути творчества.

---

— Я! — Обычно подобная инициатива мне не свойственна, но сейчас захотелось отстреляться поскорее. А потом внимать остальным со спокойной душой.

— Отлично, Рэна. Мы внимательно слушаем.

— В прошлый раз я приходила сюда лет сто пятьдесят назад, в середине 19-го века. Моя душа не слишком зрелая, конечно, но и не совсем молоденькая. Россия. Уездный город. Таганрог, или Тамбов, или Саратов, точно не скажу. Небогатая дворянская семья. Замуж меня выдали без любви, в семнадцать лет. Муж был военным и то и дело пропадал на войнах, что меня только радовало — без него в доме было спокойнее. Никто не орал, не командовал, не раздражался… Детей было двое. По обычаям того времени их выкармиливали кормилицы и нянчили няньки, поэтому видела я их не так часто. И не сумела полюбить или привязаться. В сущности, единственным моим развлечением были книги — французские и английские романы. Да еще вышивка. Умерла где-то около тридцати — чахотка. Тогда часто так умирали. Причастившись и на одре, как полагается. Муж в это время был в очередном походе. Дети были холодны — в ответ на мою холодность, и не особо грустили. Это меня задело, и последние мысли не были светлыми и умиротворенными. Вот и все, в общем-то.

— Да… — протянул Рин с кислой и укоризненной физиономией. — Такую тоску навела… До оскомины. Неужели так-таки ничего яркого, острого, страстного? Не жизнь — а школьный урок чистописания. Не верю я тебе, Рэна. Знаешь, почему? Не встретил в твоем жизнеописании собственной персоны. Я ведь занимаю немалое место в твоей нынешней жизни, не так ли? Следовательно, и в прошлом нас связывали какие-то отношения. Но вот какие именно? Может, я был твоим отцом, безумно любимым, умершим, когда тебе было восемь лет? Или — оставил след на всю жизнь тайной, но страстной влюбленностью в проезжего красавца-гусара?..

Я растерялась.

— Но ты ничего не говорил о своей роли в наших прошлых жизнях!

— Это очевидно. И для выпускницы Оксфорда не понимать такое непростительно.

— Оставишь ли ты меня когда-нибудь в покое с моим Оксфордом?

— Вряд ли.

— Постой! — меня осенило. — Разве ты не сказал, что был не человеком в прошлый раз? И не намекнул, что душа твоя зрелая, а такие воплощаются редко?..

Рин смутился, но лишь на пару мгновений.

— А разве обязательно любить живущего рядом человека? В твоем рассказе могла быть тайная неутоленная любовь к герою древности Александру Македонскому. Ни один из знакомых мужчин не мог с ним сравниться, поэтому ты ни в кого не влюбилась. Ты могла неровно дышать и не к человеку — скажем, к языческому богу Дионису. В православной стране это следовало хранить в глубочайшем секрете, и тебе не с кем было поделиться, бедняжке. Молясь перед иконой Христа, ты представляла буйнокудрого юношу в венке из листьев хмеля. Тайная страсть грызла на пару с чахоткой… Все, Рэна, хватит. С заданием ты не справилась. Кто следующий?

Я надулась и чуть не заплакала. Обида была острой, как в детстве: Рин обманул мои ожидания, да еще выставил при всех дурой. Хотелось вскочить и выбежать, но любопытство пересилило.

— Могу я! — Снежи бросил в мою сторону сочувственно-снисходительный взгляд и победительно улыбнулся, приступая к рассказу. — Не скрою, пришлось изрядно потрудиться весь день, прибегнув даже к помощи Яндекса. Хотелось назвать реальное имя. И я его определил! Это Марк Бонецетти, Италия, 15-й век, расцвет Ренессанса. Возможно, нашему эрудиту знакомо это имя, — он галантно кивнул Маленькому Человеку. — Могла слышать и Рэна — в Оксфорде неплохо преподают историю искусств. Человек, фантастически одаренный во многих областях: писал музыку, рисовал, занимался философией и астрономией. Его имя не встало в ряд с такими титанами, как Леонардо, Боттичелли или Челлини, лишь потому, что юноша рано умер: погиб на дуэли в двадцать четыре года. Вот, — Снежи ткнул пальцем себе под ребро. — Родинка отмечает место укола шпагой. Надо сказать, история не донесла обстоятельств смерти, и это мое личное изыскание. Могу рассказывать долго, но лучше посвятить столь яркому человеку отдельный вечер. Я покажу картины и рисунки, которые нарыл в сети, а возможно, сумею раскопать и музыку и исполню ее на синтезаторе. Сейчас же не стану задерживать надолго ваше внимание. Относительно тебя, Рин — ты, несомненно, присутствовал в его, то бишь моей, жизни. Марк занимался философией, как я уже сказал, а любимым его философом был Пифагор. Он называл его Учитель, отыскивал все скудные сведения, оставшиеся от его биографии и учения. Был уверен, что являлся его учеником во плоти — тогда, в шестом веке до Рождества Христова. Пифагор, как известно, придавал музыке огромное значение — космическое, вселенское. Он исцелял музыкой, а также перевоспитывал. Известна история, когда Учитель как-то ночью увидел охваченного ревностью юношу, готового поджечь дом своей возлюбленной. Неподалеку в это время флейтист играл воинственный марш. Пифагор попросил его сменить мелодию на спокойную, и юноша передумал поджигать дом и унес назад хворост. Этот великий человек женился в шестьдесят лет на своей ученице, имел семерых детей. А умер в сто лет. И не от старости, а от рук врагов! Марк — тогда он, конечно, носил иное имя, древнегреческое, был одним из самых преданных учеников — тем, кто покончил с собой, когда Учитель на него рассердился (потрясенный этой трагедией, Пифагор с тех пор никогда ни на кого не повышал голос). Либо — одним из тех, кто при пожаре, устроенном завистниками великого философа, сделал мост из собственных тел, чтобы Учитель мог выйти из огня живым.

Лишь только Снежи закончил свою пафосную речь, я громко расхохоталась. Рин обеспокоено повернулся в мою сторону:

— Что с тобой, Рэна?

— Я в восхищении! И себя не обидел, и тебе польстил. Пифагор, величайший из посвященных — подумать только!

— Да, пожалуй, — Рин казался смущенным, хоть и довольным. Уши его порозовели, а глаза заблестели. — Пожалуй, это перебор, Снежи. Но мое прошлое воплощение мы обсуждать здесь не будем — не время и не место. А что касается твоего… Шпаги вошли в моду в Италии в 16-ом веке, а мода на поединки еще на столетие позже. Но в целом мне понравилось: интересно и достаточно убедительно. К твоему прошлому воплощению мы обязательно вернемся — когда выслушаем всех.

Снешарис откинулся на спинку кресла с блаженной улыбкой. Ханаан покосилась на него с завистью, а Як-ки — сияя, словно зажегшись чужой радостью.

— Следующим, наверное, буду я? — Маленький Человек оглядел всех вопросительно. — Или уступить очередь дамам?

— Прошлое Як-ки мы обсуждать не будем, а Ханаан — на десерт, — распорядился Рин. — Приступай!

— Я изложил свою прошлую жизнь верлибром. И сейчас зачитаю…

— О господи! — звонко простонала Ханаан.

— Хорошо хоть, не венком сонетов. Зачитывай — только если это будет не длиннее рассказа Снешариса, — разрешил Рин.

— Нет-нет, не длиннее. А если длиннее, то ненамного. Мой герой не столь блистателен, как у Снежи. И имя я назвать не могу. То есть могу — но оно вам ничего не скажет: Иван Залесный. Россия, 18-й век. Безвестный странник…

В занудном и длинном (раза в три длиннее отчета Снежи) верлибре Маленький Человек во всех подробностях развил подаренный ему мною образ — мужичка-богоискателя, странника в лаптях и рваной одежонке, богомольца и нищего духом. Были подробно описаны края, что он прошел — от Каспия до Соловков, от Пскова до Волги, все широты и красоты необъятной Руси. Нигде не дышалось так привольно и хорошо, как в средней полосе, в окрестностях древнего Мурома. Здесь странник и притормозил на склоне лет, осел, срубив в лесу крохотную избушку. Питался кореньями и грибами, дружил с окрестными белками, угощал забредавшего в гости медведя. Спал два часа в сутки, остальное время молился — за весь грешный мир. Рассказ мало чем отличался от жития святого, разве что без явных чудес. И кончина была соответствующая: светлая, тихая. Птички пропели заупокойную за окном, медведь повздыхал-поскулил под дверью, горюя, улыбка неземного счастья застыла на прозрачном лице с белоснежной бородой до пояса…

Рин не сразу заговорил, как только отзвучали последние звуки верлибра. Казалось, он убаюкан или расслаблен до дремотного состояния. Лишь когда Снежи многозначительно прокашлялся, брат встрепенулся и взглянул на святого странника.

— Замечательно, Маленький Человек. Дивно. Одного не могу понять: что ты здесь делаешь?

— В каком смысле?

— В прямом. В прошлой жизни ты достиг святости — добрел до конца пути, нашел истину, воссоединился с Богом. Так какого же рожна ты родился снова? Что ты забыл на нашей грешной земле?

Вячеслав растерялся. Видно, над этим вопросом он не задумывался.

— Да и Рина в твоем рассказе нет, — ехидно заметила Ханаан.

— Нет Рина — ладно! — Брат махнул рукой. — Как-нибудь переживу. Но вот с целью нынешнего прихода — вопрос серьезный. — Видя замешательство — вплоть до муки, — на добром лице Вячеслава, он сжалился. — Давай сделаем так: ты подумаешь над этим — день, два, месяц, год — сколько потребуется. А потом мы с тобой это обговорим. Вдвоем, без лишних глаз и ушей.